Кэте Кольвиц сама очень ясно выразила свое отношение к этому направлению 29 июля 1919 года в письме к молодой художнице Мендель: «Вы пишете, что постепенно начинаете воспринимать экспрессионизм. Я, в противоположность Вам, с ним очень тяжело свыкаюсь. Мне очень трудно отличить многих попутчиков от немногих истинных.
С давних пор каждое хорошее искусство — экспрессивное или, иначе говоря, выразительное искусство. То, что сейчас им называют, для меня по большей части чуждо и непонятно.
Я ожидаю прихода большого художника, который объединит в великое искусство все хаотичные нервозные направления».
Кэте Кольвиц не нуждалась в том, чтобы ее положили на определенную полку истории искусств, втиснув в узкие рамки одного направления. Она была и оставалась всегда самой собой, неповторимой Кэте Кольвиц.
У нее были единомышленники, с которыми ее роднила общность стремлений.
Среди множества противоречивых художественных направлений в послевоенной Германии выделилось одно, близкое к борьбе коммунистической партии. Даровитые художники этого направления сначала объединились в «Красную группу», а в 1928 году основали Ассоциацию революционных художников, которая потом влилась в Союз немецких революционных художников.
Отто Нагель, Отто Дике, Георг Гросс, Генрих Цилле, Джон Хартфильд были ядром этой группы, поднявшей революционное искусство Германии на очень высокую ступень.
Сложная политическая обстановка потребовала и новых методов искусства. Они были точно отчеканены в словах писателя Иоганнеса Бехера:
«Публика» исчезла. Появились массы. Гигантские залы набиты тысячами, на стенах красные флаги, вдоль и поперек натянутые транспаранты с революционными лозунгами, светящиеся портреты — Карл Маркс, Роза Люксембург, Карл Либкнехт, Ленин. Улица гудела.
Мы сами росли одновременно с ростом восставших масс; сплоченность, совместная жизнь с ними учили нас говорить простым и ясным языком…
Теперь… мы впервые в жизни дышали атмосферой бури, летевшей к нам из будущего и безжалостно разрушившей карточные домики наших фантазий…»
Отто Нагель принес в искусство образы немецких пролетариев. Он знал хорошо мир рабочих, сам долго трудился вместе с ними. Его многофигурные полотна показывали жизнь простых людей большого города.
Кэте Кольвиц особенно ценила его картину «Скамейка в парке перед приютом для престарелых», в которой с большим сочувствием показана печаль одинокой старости.
Из художника-самоучки Отто Нагель стал профессиональным мастером. Его неустанная общественная деятельность скрепляла и объединяла силы прогрессивных художников.
Выставки в рабочих кварталах Берлина следовали одна за другой. Они тоже были знамением времени. Искусство вышло из тишины мастерских. Об этом очень хорошо сказал Георг Гросс — талантливый сатирик, который бросил в лицо немецкого буржуа рисунки, полные ненависти к милитаризму, алчности, полицейскому террору.
Георг Гросс призывал своих собратьев по искусству: «Что такое весь ваш творческий индифферентизм и ваша абстрактная болтовня о безвременье, как не смешная и бесполезная спекуляция на вечность? Ваши кисти, ваши перья, которые должны быть оружием, — лишь пустые соломинки. Покиньте же ваши кельи, покончите с вашей индивидуальной отъединенностью, проникнитесь идеями трудящегося человечества и помогите ему в борьбе против прогнившего общества». Выставки устраивались в берлинских магазинах, их смотрели тысячи зрителей. Около 160 тысяч человек — в большинстве рабочих и служащих — посетили четыре такие выставки, в которых революционные художники говорили с народом о нуждах народных.
Кэте Кольвиц причислила к кругу своих единомышленников и прославленного Джона Хартфильда, который довел мастерство фотомонтажа до образцов высокого искусства. Нельзя представить себе историю Германии XX века без талантливых плакатов Хартфильда, ставших сильнейшим оружием в борьбе компартии против войны и фашизма.
Кэте Кольвиц трудилась над антивоенными листами в одно и то же время с Отто Диксом. Сам участник первой империалистической войны, он создал большой графический цикл, в котором смело открыл людям правду о войне.
Кэте Кольвиц была едина в своих стремлениях с художником Гансом Балушеком, в живописи и графике изображавшим жизнь берлинских рабочих.
Круг друзей в искусстве велик и тесно спаян единством цели. Каждый из них шел к ней своим путем.
Голоса представителей изобразительного искусства сливались с поэзией Брехта и Бехера, песнями Буша, образуя могучую симфонию революционной культуры Германии.
Великий агитатор
В Поволжье голод. Засуха истребила поля. Грозное бедствие охватило целые губернии.
После долгих лет войны новое тягчайшее испытание. В августе 1921 года «Правда» опубликовала «Обращение к международному пролетариату», написанное Лениным. Руководитель Советского государства обратился за помощью к трудящимся всех стран. Он не сомневался, «что, несмотря на их собственное тяжелое положение, вызванное безработицей и ростом дороговизны, они откликнутся на наш призыв».
Кэте Кольвиц ответила Ленину своим плакатом «Помогите России». В центре листа — изнуренное лицо человека с ввалившимися щеками и тяжело опущенными веками. Он слаб, он страдает. Добрые, заботливые руки тянутся к нему со всех сторон. Они помогут, они не оставят в беде.
По всей Германии нашел широкий отклик призыв Ленина. Плакат Кольвиц будоражил, призывал, тревожил.
Это было именно то произведение пропагандистского искусства, о котором можно сказать словами Ф. Энгельса: «А что больше способствует сохранению революционной энергии в среде рабочих, чем плакаты, превращающие угол каждой улицы в большую газету».
Вмешательство в жизнь, тревога за судьбы людей находят свое выражение в антивоенных плакатах Кольвиц. В 1919 году для Международного объединения профсоюзов в Амстердаме она создает большую литографию «Матери».
Женщины крепко держат в объятиях детей. Только у одной лицо закрыто руками, она рыдает. У нее война отняла: ребенка. Остальные застыли в тревоге. Одна женщина прижалась к двум мальчикам. Кольвиц говорила потом, что она нарисовала себя с сыновьями, затаилась в страхе потерять их.
Во всех плакатах Кольвиц цель одна: помочь.
Помочь погибающим от голода детям. Пустые плошки протягивают руки малышей, и глаза их молят о помощи. Голод. Накормите ребят Германии! — требует своим плакатом Кольвиц.
Она создает литографии со всем напряжением сил. Но огромное доброе сердце Кольвиц страдает от того, что искусство не властно отвратить эти бедствия, мучающие народы.
Когда плакаты уже отпечатаны и распространяются по многим городам, ее точит назойливая мысль: помогут ли? Она пишет: «…разве это облегчение, если, несмотря на мои плакаты, ежедневно в Вене люди умирают от голода? Если я это знаю? Чувствовала ли я себя легче, когда рисовала военные листы и знала, что война продолжается?»
Международное объединение профсоюзов вновь просит сделать плакат против войны. Заказ этот радует. Его цель ясна. Это «большой плакат, который показал бы со всей очевидностью последствия войны. Он будет распространен в четырнадцати европейских странах». На литографии изображены те, кто уцелел в войне минувшей. «Родители, вдовы, слепые, а вокруг них дети с полными страха, вопрошающими, беспомощными глазами и бледными лицами».
Удивительно красноречивы эти, казалось бы, молчаливые литографии. В них нет призыва, осуждающего войну. Но осуждение возникнет у каждого, кто взглянет на застывшую скорбь матери, озабоченные лица малышей, протянутую руку слепого. Осуждение и гнев.
Таков внутренний накал всех плакатов, которые не требуют многословных подписей, снабженных восклицательными знаками. Кольвиц говорит со зрителем силой своих чеканных образов.
Но есть один плакат, в котором художница прибегла к энергичному жесту и короткому, как выстрел, призыву: «Долой войну!» В нем суровая требовательность, почти приказ женщины, испившей полную чашу горя в минувшей войне.