— Ну что, хорошо дома? — спросил Эрик и присел рядом с нею на диван.

— Еще бы! — весело ответила Конни. — Причем заметь: за все это время я не выпила ни капли.

Что было правдой. Вернувшись в свой особняк, Конни первым делом повытаскивала бутылки со спиртным из всех тайников, чуланов, цветочных горшков и прочих мест, о которых помнила. И отдала их Хельге, массажистке. «Вот, передай Бьорку. Может, это поможет ему дописать книгу о Бергмане, — сказала она. — Все писатели пьют».

— Рад, что с тобой все в порядке, — заметил Эрик.

— Чего бы тебе хотелось на ленч? — спросила Конни. — Могу попросить повариху приготовить суфле из шпината.

— Я пришел по более серьезному делу, — сказал Эрик.

Конни почувствовала, что дрожит от нетерпения. Неужели он собирается сделать ей предложение? Так быстро? Они ведь даже еще ни разу не переспали.

Эрик поднялся и принялся расхаживать по комнате.

— Как тебе известно, на прошлой неделе я с твоего разрешения обыскал этот дом. Чтобы попытаться получить дополнительные доказательства… ну, потому делу, об анонимных письмах. И то, что я обнаружил… Короче, боюсь, это неприятно удивит тебя.

— Наверняка какой-нибудь фан-психопат, да? — сказала Конни. — Один из вымогателей автографов, что охотятся за звездами, точно гончие.

— О, если бы так! — вздохнул Эрик.

— Это кто-то… кого я знаю, верно? — выдохнула Конни.

— Да. И очень даже хорошо знаешь.

Конни вдруг почувствовала, как по спине у нее побежали мурашки. А сама она тем временем судорожно пыталась сообразить. Может, это дело рук Морти? Бедного пукающего Морти, который пытается отомстить ей за долгие годы унижения? Нет, на него это совсем не похоже.

— Это очень, очень близкий тебе человек, — зловещим тоном произнес Эрик.

— Ну не томи же! — взмолилась Конни. — Говори наконец, черт возьми, кто это!

— Это ты, — тихо сказал Эрик.

— Что?! — ахнула Конни.

— Да, это ты, Конни, — продолжил Эрик. — Все эти записки напечатаны на машинке, которая стоит у тебя в кабинете. Это также подтвердил анализ найденного там волоска и состава бумаги. Ты сама писала эти письма.

— Ты что, совсем рехнулся?! — взвизгнула Конни, вскакивая с дивана. — И хочешь, чтоб я поверила в эту чушь?

— Возможно, ты даже не отдавала себе отчета в том, что творишь, — сказал Эрик. — Возможно, то был крик о помощи из глубин твоего подсознания.

— Все это выдумки и бред! — отрезала Конни.

— Возможно, ты даже страдаешь раздвоением личности — такое иногда случается… — добавил Эрик.

— О, теперь понимаю! — гневно воскликнула Конни. — Нет, я не какая-нибудь гребаная Сибилла! И вот еще что, мистер Шерлок Холмс! Личность, находящаяся в данный момент перед вами, есть Конни Траватано! И не кто иной, как Конни Траватано! А потому забирайте все ваши бумажки и проваливайте отсюда к чертовой бабушке!

— А ты знаешь, что тебя можно за это арестовать? — спросил Эрик. — По обвинению в попытке дезинформировать полицию.

«Господи Иисусе! — ужаснулась Конни. — Вместо того чтобы пойти под венец, я минут через пять могу оказаться в тюрьме. Ведь меня вполне могут посадить за решетку. И тогда… тогда у меня просто сердце разорвется от горя!..»

— Ты вообще помнишь, что писала эти письма? — уже мягче спросил Эрик.

— Ты говоришь со мной так, точно я какая-нибудь закоренелая злодейка! — воскликнула Конни.

— Я не смогу помочь тебе, если ты не поможешь мне, — сказал Эрик. — Эти записки… Ты помнишь, как писала их?

И тут вдруг весь гнев Конни улетучился, и на смену ему явилось ощущение полного и безнадежного одиночества и беспомощности. Неужели Эрик и в самом деле прав? Неужто она действительно сама сочиняла все эти мерзкие записки в неком трансе, подсознательно пытаясь завоевать симпатию и сострадание людей? Возможно, на этом свете происходят очень странные вещи, подумала она. А потом вдруг вспомнила малоизвестный альбом Этель Мерман под названием «Мерман идет в диско».

Конни рванулась вперед, уткнулась Эрику в плечо и зарыдала, орошая слезами его синюю полицейскую форму.

— Мама! — прорыдала она. — Мама, прости, если я причинила тебе боль! Но я делала это только для тебя, Роза, только для тебя!..

Женщина, сидевшая напротив Лори в гостиничном номере, выглядела ухоженной и собранной. Тщательно уложенные волосы, красные аксессуары от Адольфо, умеренное количество украшений от Дэвида Уэбба — от нее так и исходили спокойствие, уверенность в себе и теплота. Глаза светились умом, а всякий раз перед тем, как задать очередной вопрос, она смешно складывала сердечком маленькие губки. Словом, не женщина, а само совершенство, решила Лори.

Но собственно, что тут удивительного? Ведь то была сама Барбара Уолтерс! А кто такая она, Лори? Еще один кусок киношного мяса, который Барбара Уолтерс собиралась бросить на растерзание вечно голодной до новостей аудитории. И намеревалась она сделать это в своем шоу по поводу вручения премий, до выхода в эфир которого осталась всего неделя.

Мелисса умоляла Лори не давать согласия на интервью до выхода из клиники. «Она сожрет тебя, выплюнет косточки в свою крокодиловую сумочку и унесет с собой, — твердила Мелисса. — Я видела, как работает Барбара, когда ей попадается интересная история. А попытка самоубийства — это именно такой случай. Она вцепится в тебя когтями и зубами и не отпустит, пока не выжмет все».

— Лучше позвони ей и договорись о встрече! — крикнула Лори в трубку, прямо в ухо своей высокооплачиваемой журналистке. Проведя дома два дня, Лори уже точно знала, что будет делать дальше. Она не верила в отчет врача, где говорилось, что то была неудавшаяся попытка самоубийства. Там говорилось также, что от выпитой текилы у Лори начались галлюцинации и что ей привиделась покойная Жаклин Сьюзан, которая якобы и предложила ей секонал. И если бы домработница не вернулась за ключами, Лори погибла бы.

Но соприкосновение со смертью заставило ее по-новому взглянуть на жизнь. Казавшиеся прежде непреодолимыми препятствия словно подстегивали. Риск, выглядевший смертельным, манил. Словно внутри у Лори развернулась некая пружина, забил бурлящий источник энергии, расчистивший доступ свежему притоку крови. Короче, самоубийство закалило и укрепило душу Лори.

И вот она сидела в номере отеля «Беверли-Уилшир» и ждала Барбару Уолтерс, которая должна была явиться и засыпать ее каверзными вопросами. Они будут угощаться бараниной на ребрышках, что ввез на тележке официант, на огромном серебряном блюде с подогревом. Они будут сидеть и рассуждать о ее горьком жизненном опыте под неусыпным наблюдением Мелиссы. Однако когда интервью началось, Лори просто поразили сострадание и шарм Уолтерс. В ней чувствовалась бесхитростная смесь мудрости, взращенной на куриных бульонах, и шика в стиле Бергдорфа Гудмана. Барбара Уолтерс являлась истинной еврейской мамочкой Америки.

— А теперь, Лори, — сказала Барбара, резко сменив тему, — после того как мы поговорили об «Оскаре» и вашей карьере в кино, которую вы начинали еще почти ребенком, я бы хотела задать несколько более личных вопросов.

Лори напряглась и покосилась в угол, где сидела Мелисса. И увидела, как у той выступили на верхней губе мелкие капельки пота.

— Я мать, — сказала Барбара. — И подобно любой другой матери в Америке, хотела бы знать, когда моя малышка дочь… О, уже чувствую, она просто убьет меня за это, но не могу не спросить… Так вот, хотела бы знать, когда моя дочь выйдет замуж. И выйдет ли вообще. Ваша мать когда-нибудь задавала вам этот вопрос?

— Вообще-то нет, — с застенчивой улыбкой ответила Лори.

— Что ж, в таком случае, — изобразила в точности такую же улыбку Барбара, — позвольте мне представить себя на месте вашей матери. Скажи, Лори, ты собираешься вступить в брак?

— Смотря что под этим понимать, — устало ответила Лори.

— Ну как что? — усмехнулась Барбара. — Поселиться с кем-нибудь вдвоем, вместе заниматься хозяйством, ухаживать за садом, завести пару собак…