Борис наводнил Боярскую думу своими родственниками. Но к началу 1605 года все наиболее значительные деятели из рода Годуновых сошли со сцены. Оставшиеся не пользовались никаким авторитетом, несмотря на свои блистательные титулы. В трудный час подле Федора не оказалось никого, кто мог бы твердой рукой поддержать пошатнувшуюся власть.
Прошло несколько дней после присяги, и бессилие правительства перед лицом глубокого кризиса обнаружилось с полной очевидностью. Крушению власти немало способствовало то, что в решающий момент в столице не оказалось достаточных военных сил, ибо в течение многих месяцев царь Борис отправлял всех способных носить оружие в действующую армию, включая стольников, жильцов (дворцовую охрану), конюхов и псарей.
Еще при жизни царь Борис стал жертвой политической клеветы. Его обвиняли в убийстве последних членов законной династии, включая царя Ивана, царя Федора и царевича Дмитрия. Клевета подготовила почву для торжества сторонников Лжедмитрия. По Москве распространялись самые невероятные слухи. Упорно толковали, будто Борис сам наложил на себя руки в страхе перед сыном Грозного.
Волнения в Москве нарастали с каждым днем. Следуя традиции, новый царь объявил о прощании всех преступников и опальных. Однако амнистия не распространялась на политических противников Годунова. Жители столицы не желали мириться с такой несправедливостью. Как записал очевидец, «народ становился все бесчинней, большими толпами сбегался ко дворцу, крича о знатных боярах, бывших при Борисе в немилости и ссылке, другие кричали о матери Дмитрия, старой царице, что ее надобно посадить у городских ворот, дабы каждый мог услышать от нее, жив ли еще ее сын или нет»[86]. Власти принуждены были уступить требованиям народа. Они вернули в столицу Б. Я. Бельского, находившегося в ссылке в деревне, удельного князя И. М. Воротынского, бывшего в опале и изгнании, и других бояр. В лице Бельского династия приобрела опаснейшего противника, великого мастера политических интриг, озлобленного преследованиями со стороны царя Бориса. Правительство могло бы использовать Марфу Угличскую для обличения самозванца. Но царица Мария Годунова и слышать не желала о ее возвращении в Москву.
Воеводы расставили заставы на всех дорогах и отдали приказ вешать гонцов Лжедмитрия без промедления, Тем не менее лазутчики продолжали проникать в столицу и доставлять «прелестные» листы. Царь Федор предпринимал отчаянные усилия, чтобы прекратить беспорядки в столице. Казна раздала населению огромные суммы на помин души Бориса, на самом же деле, чтобы успокоить население. Но щедрая милостыня не достигла цели. Не видя иного выхода, царица Мария и ее сын срочно вызвали из армии в Москву руководителей Боярской думы Мстиславского и братьев Шуйских. Подобная мера казалась вполне оправданной. Страх перед назревавшим выступлением низов побуждал бояр заботиться о порядке и действовать в интересах династии, невзирая на собственные политические симпатии.
Когда толпа в очередной раз заполнила площадь перед кремлевским дворцом, князь В. И. Шуйский вышел на крыльцо и долго увещевал народ одуматься и не требовать перемен, которые приведут к распаду царства и ниспровержению православия. Боярин поклялся самыми страшными клятвами, что царевича Дмитрия давно нет на свете, что он сам своими руками положил его в гроб в Угличе, а путивльский «вор» — это беглый монах и расстрига Отрепьев, подученный дьяволом и посланный в наказание за грехи. Возвращение главных бояр в Москву и речи Шуйского внесли успокоение в умы. Волнения в столице на время утихли.
Почти сразу после смерти Бориса правительство осуществило смену высшего командования в армии под Кромами. Среди Годуновых и их родни не оказалось никого, кто мог бы взять на себя руководство военными действиями, и царю Федору поневоле пришлось вверить свою судьбу людям, не связанным с династией родством. Новым главнокомандующим в армию был назначен князь Михаил Петрович Катырев-Ростовский, его помощником — боярин Петр Федорович Басманов.
Наибольшие надежды Годуновы возлагали на П. Ф. Басманова, пользовавшегося особой популярностью среди населения столицы. По словам английских современников, простой народ «считал его единственным своим защитником». Карьеру Басманов сделал в считанные месяцы, благодаря успешной обороне Новгорода-Северского. Услуги, оказанные им династии, имели особый характер. Общее руководство обороной крепости осуществлял старший воевода. У младшего воеводы П. Ф. Басманова была своя роль. Он своевременно обнаружил измену в гарнизоне Новгорода-Северского и железной рукой подавил мятеж. Отправляя воеводу в действующую армию весной 1605 года, власти руководствовались несложным расчетом. Они имели много соглядатаев в лагере и своевременно получили сведения о «шатости» в людях. Басманову отводилась та же роль, какую он уже сыграл однажды при обороне Новгорода-Северского.
Явившись в лагерь под Кромы, Катырев и Басманов привели армию к присяге. Патриарх Иов по немощи не мог покинуть Москву, и поэтому церемонией присяги руководил новгородский митрополит Исидор — второе в церковной иерархии лицо. Полки повиновались воеводам. Но, по свидетельству русских летописей, некоторые ратные люди в общей сутолоке уклонились от церемонии крестоцелования.
После смерти Бориса вопрос о единстве в думе и высшем военном командовании приобрел первостепенное политическое значение. Новому руководству надо было любой ценой избежать раскола. Но правительство не имело авторитетного вождя, и раскол оказался неизбежным. Катырев и Басманов, прибыв в лагерь под Кромами, объявили о новых назначениях воевод. Однако тотчас после их отъезда из Москвы Семен Годунов пересмотрел эти назначения, не согласовав дело с боярами. Своей властью глава сыскного ведомства назначил первым воеводой сторожевого полка своего зятя князя Андрея Телятевского, бывшего опричника.
Пока положение династии казалось прочным, знать не выступала против нее. Преданность Годуновым более всего поддерживал страх перед восстаниями низов в пользу самозванца. Однако смерть Бориса и появление знатных дворян в Путивле изменили ситуацию.
Родовитая знать не смирилась со своим поражением в период династического кризиса, и ей не всегда удавалось скрыть свое истинное отношение к выборному земскому царю Борису. За два-три года до вторжения самозванца власти получили донос о том, что князь Борис Михайлович Лыков, «сходясь с Голицыными да с князем Борисом Татевым, про него, царя Бориса, разсуждает и умышляет всякое зло»[87]. Круг названных лиц был связан тесной дружбой, а отчасти и родственными узами.
В силу превратностей гражданской войны одни члены этого кружка оказались заброшенными в путивльский лагерь, где их обласкал самозванец, другие же остались в царских полках. В былые времена злые речи Голицыных и их друзей против царя Бориса не были подкреплены никакими практическими шагами, а потому Годунов не придал доносу никакого значения. После смерти Бориса недовольные от слов перешли к делу. Голицыны вели свой род от литовской великокняжеской династии. По знатности они превосходили главу Боярской думы Мстиславского из младшей линии династии. Но к концу XVI века местническое положение Голицыных пошатнулось: попытки тягаться с Трубецкими и Шуйскими закончились для них полной неудачей. После смерти царя Федора Ивановича Голицыны не попали в число претендентов на трон. Кончина Бориса пробудила в них честолюбивые надежды. Положение династии Годуновых стало непрочным, и Голицыны первыми из бояр покинули ряды ее сторонников.
В течение долгого времени Голицыны командовали передовым полком, в составе которого числилось не менее тысячи рязанских дворян. Рязанцы не скрывали своего негодования на Бориса, запретившего им зимовать в своих поместьях. Голицыны могли рассчитывать на их помощь. Не случайно одним из главных инициаторов заговора под Кромами стал видный рязанский дворянин Прокопий Ляпунов.
