В 1602–1603 годах молва о чудесно спасшемся Дмитрии не стихла, а усилилась. Но эта молва не заключала в себе идеи «доброго царя». Выступления низов в 1602–1603 годах также никак не были связаны с этой идеей. Никаких следов веры в доброго царя-избавителя до вступления Лжедмитрия I в Россию обнаружить не удается.

Пережив опалу, Григорий Отрепьев с котомкой бродячего монаха обошел половину России. Он видел голодающий и недовольный народ, видел гибель неимущих в Москве. Опальный боярский слуга чутьем уловил, какие огромные возможности открывает перед ним сложившаяся историческая ситуация. Страна стояла на пороге гражданской войны, и авантюрист использовал все средства, чтобы ускорить ее начало.

В конце XVI века Речь Посполитая переживала острый внутренний кризис. Магнаты и шляхта столкнулись с открытым сопротивлением угнетенного крестьянства на Украине и в Белоруссии. По стране прокатилась волна казацко-крестьянских восстаний, запылали феодальные усадьбы. В 1603 году брожение вновь охватило украинские земли. В любой момент можно было ждать нового взрыва. Наибольшее беспокойство властей вызывала Запорожская Сечь, средоточие казацкой вольницы. Казаки закупали оружие, вербовали охотников, заготовляли продовольствие. Их приготовления вызвали тревогу польских властей, опасавшихся, как бы выступление запорожцев и донцов не стало сигналом к новым массовым восстаниям на Украине. 12 декабря 1603 года король Сигизмунд III издал грозный универсал, под страхом казни запрещавший продавать казакам оружие и порох. Но на универсал никто не обратил внимания.

Самозванец пытался склонить казаков на свою сторону и с этой целью ездил в Сечь. Имеются сведения о том, что Отрепьев просил запорожцев «насадить его на Путивле», самом крупном городе Северской земли, после чего обещал их щедро пожаловать. Однако самозванцу не удалось вовлечь Сечь в свою авантюру.

Начав борьбу за национальное освобождение, украинский народ все больше уповал на помощь со стороны братского русского народа. Идея воссоединения носилась в воздухе. Московские послы не раз приезжали в Сечь, чтобы договориться о совместной борьбе с Крымской ордой. В 1600 году Борис принял в Москве запорожских послов. Четыре года спустя он направил в Запорожье посланца Ивана Солонину с оружием и денежным жалованьем. Борис призвал казаков выступить против бусурман — турок и татар. Отрепьев убеждал запорожцев объединиться с крымцами и напасть на православную Русь. Его доводы не достигли цели. Отрепьев не скупился на обещания, но у него не было денег на организацию экспедиции. В первом столкновении с Борисом самозванец потерпел поражение.

Запорожцы помогли Отрепьеву установить связи с донскими казаками. Осенью 1603 года его послы посетили Раздоры на Дону. «Царевич» обещал донцам волю, и те немедленно отозвались на его обещание. «Писал ты до нас, — значилось в казацкой отписке, — …святой памяти отца своего и нашего прирожденного царя… Ивана Васильевича… относительно полных вольных лет». Донцы были первыми в России, кто решительно заявил о поддержке «законного монарха». «Мы, холопы твои, подданные государя прирожденного, все радуемся такому долгожданному утешению…» Слухи о чудесном спасении Дмитрия подготовили почву для признания самозванца. Казаки поверили тому, чего давно ждали. Их ответ «государю» был проникнут удивительной наивностью. В заголовке казачьей грамоты читаем: «По воле и благословлению бога дарованному государю царевичу, воскресшему как Лазарь из мертвых»[47].

Борис стеснил донских казаков. На Дону все чаще появлялись его воеводы. Царские крепости были воздвигнуты на казацких землях на Осколе и Северном Донце. Казаки понимали, что их вольностям приходит конец. По этой причине обещания «полных вольных лет» при всей их неопределенности произвели на донцов почти магическое действие, и тотчас молва о чудесно спасшемся царевиче начала трансформироваться в утопию о «добром царе».

Круг постановил признать прирожденного государя, и атаманы Корела и Межаков взялись доставить придворную грамоту «Дмитрию». Миссия завершилась провалом. Донцы были взяты под стражу, а находившийся в их руках пакет попал к князю Янушу Острожскому. Князья Острожские знали беглого московского инока и считали его обманщиком. Они не желали войны с Россией, но более всего боялись нового взрыва казацких восстаний на Украине. Допросив Корелу, князь Януш дознался, что на помощь «царевичу» скоро придут две тысячи донцов и других «злодеев». Встревожившись, воевода обратился с письмом к королю. Он предлагал с помощью военных мер пресечь назревавшее «воровство», в результате которого казаки, «соединившись, или вторгнутся в Московскую землю, или получат возможность произвести великие беспорядки на Украине»[48]. В последующих письмах Острожский выражал опасения, что казаки, поддерживающие «царевича», того и гляди затеют бунт, наподобие бунта Наливайки.

В 1600 году Россия и Польша подписали договор о двадцатилетнем перемирии. Мир был настоятельной необходимостью как для русских, так и для поляков. Самые дальновидные политики Речи Посполитой выступали за сближение с восточным соседом. Коронный гетман Ян Замойский предлагал скрепить мир с Россией браком короля с Ксенией Годуновой. Против войны высказалась большая часть сенаторов Речи Посполитой.

Но князь Адам Вишневецкий вел свою особую войну с царем Борисом из-за спорных городков на левобережье Днепра. В пылу борьбы он стал собирать войско для самозванца в пределах своей вотчины на Суле. Самозванец и его покровитель рассчитывали навербовать несколько тысяч казаков и вторгнуться в пределы России в тот момент, когда русские полки будут связаны борьбой с крымцами. Весной 1604 года вторжения орды в пределы России ждали со дня на день. Но Крым так и не решился на войну с царем, а вольница не собралась под знаменами самозванца. Военные планы Отрепьева потерпели полное крушение. Силы, собранные в имении Вишневецкого, были слишком невелики, чтобы начинать войну. Донские казаки обещали помощь. Но их письмо не попало в руки к «царевичу», и он ничего не знал о планах Войска Донского. Князь Адам Вишневецкий должен был считаться с позицией коронного гетмана и большинства других сенаторов. Его воинственный задор все больше охладевал. В этот момент Отрепьев вновь обнаружил поразительную способность приспосабливаться к обстоятельствам. Польские порядки значительно отличались от русских. Король обладал ограниченной властью. Оппозицию его власти возглавлял не кто иной, как коронный гетман Замойский. В окружении гетмана проекты войны с Россией не встретили сочувствия. Зато Сигизмунд III давно лелеял планы похода на восток. Его воинственные замыслы разделял сенатор Юрий Мнишек, связанный с влиятельными католическими кругами. Родней сенатора был примас Польши кардинал Б. Мациевский.

Отрепьев недолго пробыл в Литве, но успел многое узнать. Не получив поддержки в Сечи и не имея вестей с Дона, авантюрист решил порвать со своим православным покровителем и искать помощи в тех католических кругах, которые известны были своей крайней враждебностью к России. Из имения Вишневецкого Отрепьев перебрался к Юрию Мнишеку в Самбор. Еще недавно беглый монах рассчитывал водвориться в Москве с помощью казаков и татар. Новый покровитель самозванца отверг эти планы. Он надеялся на помощь короля и обещал посадить претендента на царский трон с помощью коронной армии. Мнишек не принадлежал к числу влиятельных государственных деятелей. Но он знал, что король Сигизмунд III давно ищет повода к войне с Россией, и твердо рассчитывал на его покровительство. Гетман С. Жолкевский, наблюдавший за интригами сторонников войны, писал, что Мнишек действовал посредством лести и лжи и что особенно важна была для него помощь его родственника кардинала Мациевского, имевшего в то время большой вес при дворе короля. Мнишек помог самозванцу заручиться поддержкой литовского канцлера Льва Сапеги. Канцлер во всеуслышанье заявил, что «Дмитрий» очень похож на покойного царя Федора, и пообещал снарядить и прислать в помощь «царевичу» две тысячи всадников. Готовясь представить самозванца королевскому двору, покровители Отрепьева организовали неловкую инсценировку. На службе у Сапеги в течение двух лет подвизался некий холоп Петрушка, московский беглец, по происхождению лифляндец, попавший пленником в Москву в детском возрасте. Тайно потворствуя интриге, Сапега объявил, что его слуга, которого стали величать Юрием Петровским, хорошо знал царевича Дмитрия по Угличу. Петрушка-Петровский был спешно отправлен к Вишневецкому, чтобы удостоверить личность претендента. Встреча произошла в Жаложницах, куда самозванца доставил зять Мнишека Константин Вишневецкий. По словам Мнишека, Петровский сразу признал московита за истинного царского сына, указав на знаки, «которые он на его теле видел».