Гончаров придерживался широкого взгляда на культурное наследие, понимал важность освоения его богатства. Он считал, что пушкинско-гоголевская школа в русской литературе могла вырасти только на основе всего предшествовавшего опыта литературы XVIII века и первых десятилетий XIX века. Он видел историческую закономерность развития искусства, но одновременно был против того, чтобы рутина подменяла собою живые традиции русской и западноевропейской литературы. Гончаров отрицательно относился к программе славянофилов.

Широта гончаровских литературных понятий проявилась прежде всего в его суждениях о Пушкине, Грибоедове, Крылове, Гоголе, в которых он видел «пролагателей новых путей в литературе». Верно судил он и о творчестве многих других писателей — русских и зарубежных, в том числе и о своих современниках. В частности, не утеряли во многом своей ценности и интереса и для нашей современности суждения Гончарова о драматургии Островского. Однако стремление Гончарова охарактеризовать Островского, как «бытописателя» (по преимуществу) следует признать ошибочным.

Особенное восхищение вызывал у Гончарова «высокий талант» Льва Толстого. Высшую заслугу Толстого как художника он видел в том, что Толстой умел «писать о народе и для народа», — а это могли немногие.

Гончаров сочувственно относился к поэзии Некрасова и творчеству ряда других русских поэтов — Фета, Тютчева, Полонского.

Мнения Гончарова о творчестве других писателей-современников порою противоречивы. Показательны в этом отношении, например, его суждения о Щедрине. Особенно высоко оценивал Гончаров «Господ Головлевых» Щедрина, на него сильное впечатление произвел образ Иудушки. В письме к Щедрину от 30 декабря 1876 года Гончаров, отмечая «объективное величие этого типа», писал, что это «тип мировой», но вырастает на определенной почве. На Иудушку он смотрел, как на тип человека, который не может исправиться. Он не видел в нем возможности к изменению. Гончаров отлично понял «пустоутробие» Иудушки и всего стоящего за ним старого, феодально-крепостнического строя. Образ Иудушки Гончаров считал огромным художественным достижением Щедрина.

Однако, признавая большой талант Щедрина, он очень холодно относился к его стремлению изображать «злобу дня», которая, по мнению Гончарова, не является достойным объектом «серьезного» искусства.

Не скрывая своего несогласия с революционными и социалистическими убеждениями Белинского, Гончаров вместе с тем отмечал громадное влияние Белинского на ход русской общественной жизни, на развитие русской литературы. В шестидесятых-семидесятых годах проблема отношения к наследию Белинского была очень актуальна, и вокруг имени Белинского шла острая идейная борьба. В своей статье «Заметки о личности Белинского» Гончаров выступил против клеветы на Белинского со стороны реакционеров и либералов. Однако вместе с тем в своих «Заметках» Гончаров — и это не трудно видеть — проводил линию на известное отделение Белинского от поколения революционных шестидесятников — Чернышевского и Добролюбова.

Настойчиво и горячо Гончаров отстаивал мысль о необходимости максимального изучения и использования классического наследия мировой и русской драматургии и театра, прямо заявляя, что без сохранения великих традиций классики искусство захиреет, измельчает и выродится.

Успехи современной западноевропейской литературы, ее достижения Гончаров прямо связывал с успехами реализма. Он резко отрицательно относился к писателям, в творчестве которых видел формалистические и натуралистические тенденции.

Из западноевропейских писателей он выше всего ценил и любил Диккенса, называя его «учителем всех романистов», имея в виду и себя. По его мнению, Диккенс в своих романах создавал «великие картины жизни для всех».

Прогрессивные идеалы и стремления, вдохновлявшие Гончарова как художника, определили основную направленность и его литературно-критических статей, написанных в семидесятых годах.

На исходе семидесятых годов в России вновь повеяло революционной грозой. События 1879–1880 годов свидетельствовали о возникновении в стране новой революционной ситуации. Пристально изучая русскую действительность этого времени, Маркс и Энгельс писали, что «революция начнется на этот раз на Востоке», что социальный переворот может совершиться в России в ближайшее время[214]. В эти годы еще более острым стал аграрный вопрос, намного усилилась борьба крестьян с помещиками за землю. Все больше и больше рабочих вовлекалось не только в экономическую, но и в политическую борьбу. Возникает «Северный союз русских рабочих». Активизирует свою деятельность против самодержавия революционно-народническая партия «Народная воля». Террористические акты против царя Александра II следуют один за другим. Приговоренный «Народной волей» к казни, он был убит 1 марта 1881 года.

Все эти события сильно удручали Гончарова, у которого в семидесятых годах ожили было надежды, что в недалеком будущем Россия, идя по пути постепенного прогресса, превратится, наконец, «в одно стройное гармоническое целое». Но при всех обстоятельствах Гончаров и в восьмидесятых годах не был равнодушным к русской общественной жизни. Он оставался верен своим взглядам о необходимости продолжать борьбу с пережитками крепостничества, произволом и насилием, загниванием бюрократического аппарата. Гончаров, в частности, не скрывал своего негодования по поводу получивших в то время широкую огласку злоупотреблений в судебных органах многих губерний. Он был изумлен тем, что новый судебный аппарат, созданный в годы реформ, так быстро загнил. 11 ноября 1882 года Гончаров писал уезжавшему на ревизию судов А. Ф. Кони: «Я не умею представить себе процесса обревизования судов целой губернии: то есть не знаю, как это делается: может быть, так, как делалось в доброе старое время с бунтующими массами — берут десятого и порют. И тут достают из бумажного океана десятое дело и поверяют».

Выражая надежду, что ревизия, которую произведет Кони, принесет большую пользу, Гончаров далее говорит в письме: «Это струя свежего воздуха, вдунутого в душную тюрьму (курсив мой. — А. Р.). Но где же взять 50 Анатолиев Федоровичей, чтобы внести дезинфекцию в 50 провинций? Мне только странно, что такое свежее и молодое дело… успело настолько испортиться в короткое время, что нужно предпринимать экстренную и поголовную дезинфекцию целого ближайшего к столице участка! Когда и как успел он засориться!»[215]

Критически относясь к действительности того времени, Гончаров, как и в шестидесятых годах, с консервативных позиций судит о революционных стремлениях в русском обществе, осуждает «лжеучителей», которые поучают молодежь «отвергать авторитеты», проповедуют идеи материализма и социализма. «Да, нельзя жить человеческому обществу этими забытыми результатами позитивизма (имеется в виду материализм. — А. Р.) и социализма и даже предвидящимися дальнейшими успехами того и другого», — писал Гончаров Владимиру Соловьеву в 1882 году.

Налицо вопиющее противоречие: с одной стороны, Гончаров видит и признает успехи материалистического и социалистического учения, а с другой — полностью отвергает его…

9 сентября 1881 года Гончаров вместе с Л. Н. Толстым и А. Н. Островским за заслуги перед родной литературой был избран в почетные члены Киевского университета. Это очень порадовало романиста. Заметно оживил и ободрил его успех «Мильона терзаний». Н. И. Барсов, будучи еще до этого знакомым с Гончаровым, встретил его в эти дни на улице «в весьма бодром настроении духа». Гончаров совершил с ним обычный свой прогулочный тур, — до набережной Невы и обратно, говорил, что, возможно, напишет еще несколько подобных этюдов.

1882 год. Гончарову исполнилось семьдесят лет. Пройдена уже большая часть жизненного пути. Исполнены главные замыслы, совершен громадный труд, начали слабеть и угасать жизненные силы. Наступала старость, усилились недуги, «склонность к простуде», слабеет зрение, слух. Еще в 1868 году у него появилась «боязнь за глаза». В 1885 году писателя постигает большое несчастье: после долгой болезни у него вытекает один глаз. «У меня одно осталось око, одно окошечко на божий свет, и я берегу его пуще глаз», — писал он А. А. Фету в 1888 году.