Спустя много лет в Люберецком ремесленном училище припоминали: «Вакансия оставалась единственной — в литейную группу, где дым, пыль, огонь, тяжести… По силам ли такому мальчишке? Но он не только согласился, он настаивал, и мы его приняли». Действительно, Юра поступил в группу, в которую не все-то охотно шли. Он проявил характер, настойчивость, так активно поддерживаемые сестрой. В мальчике выявлялось будущее, чисто гагаринское. Не правда ли, уже тогда он шел к своей цели с двойной, а то и тройной перегрузкой. Судьба испытывала его, заставляла обязательно что-нибудь одолевать. И он выдержал: мечтал о Москве, очутился в Люберцах, хотел учиться на токаря или слесаря, зачислили в группу литейщиков.

Преодоление…

Однажды москвич из группы токарей — рыжий, с девчоночьими застенчивыми глазами парень, — неизвестно почему питавший к Юре симпатию, подвел его к своему станку, быстро и толково объяснил, что такое передняя бабка, каретка, суппорт, резцедержатель, показал включение и даже разрешил попробовать поработать. Юрий нажал на черную кнопку, станок вздрогнул, патрон завертелся, и Юра, забыв про все на свете, подвел к болванке резец. От металла тут же взвилась тонкая синевато-серебряная, как дождь на новогодней елке, стружка. Еще нажатие на штурвальчик — и новый фейерверк стали.

— Красота-то какая! — проговорил Юрий, неохотно отходя от станка.

Паренек выдвинул из шкафа ящик и достал какие-то инструменты, похожие то ли на гаечные, то ли на разводные ключи.

— Это штангенциркули, — проговорил он, не без гордости передвигая хомутик линейки. — Один с точностью измерения десятая миллиметра, другой — пять сотых. Приходи еще, будем учиться растачивать втулки.

В литейный цех Юрий вернулся расстроенный, с тоской посмотрел на свои инструменты — трамбовки, напоминающие мастерки каменщиков и печников, счищалки — плоские деревянные скребки, щетки для очистки моделей от формовочной смеси, подъемы — стержни с резьбой на конце. Все грубое, допотопное по сравнению с тончайшими штуковинами, что показывал рыжий парень.

А тут еще незадача: начали делать формы, ставить стержни, накрывать опоку — и на конвейер. Но видно, настроение повлияло. К концу смены подходит мастер Николай Петрович Кривов, добрейший человек, а мрачнее тучи.

— Что же ты, дорогой Юра Гагарин, гонишь сплошной брак. Стержни-то с перекосом ставишь. И товарищи твои подвели.

Из проходной завода Юрий вышел с одной решимостью: немедленно просить о переводе в токарную группу. Чего бы ни стоило — перевестись! Ко до дверей директора училища ох как трудно было идти! Всплыло озабоченное, как бы загоревшее на огне металла, с опаленными ресницами лицо Петровича. Свою профессию он ставил выше всех. Подать заявление о переводе — значит предать этого человека! Это он в первый день встретил ребят запомнившимся афоризмом литейщика: «Огонь силен, вода сильнее огня, земля сильнее воды, но человек сильнее всего!»

Что он подумает о Гагарине?

А Николай Петрович — словно знал, словно чувствовал — навстречу по коридору.

— Ну что, Гагара, повесил нос? Думаешь, у меня брака не было? А ты знаешь, кто такие литейщики? Царь-пушку — кто отливал? А царь-колокол? На-ка вот почитай на досуге.

Юра взял книгу. «История литейного производства в СССР». Интересно…

После отбоя, когда выключили свет, он вышел из комнаты, пристроился у настольной лампы рядом с подремывающим дежурным. Открыл первые страницы.

Неужели пятьсот с лишним лет назад производство отливок стояло на таком высоком уровне? Издавна славилась своими мастерами и Русь. В древних литературных источниках часто встречаются термины: «секира медяна», «рожаницы медяны».

Пушечная улица в Москве — от названия «Пушечного двора», построенного в XV веке. Оказывается, был такой русский мастер Яков. Отлитая им пищаль хранится в артиллерийском музее. На ней надпись: «По повелению в. к. Ивана Васильевича государя всея Русии сделана бысть сия пищаль в лето 6993 (1485) месяца сентября 30… а делал Яков».

Двести семьдесят три мастера упоминаются в летописях или оставшихся «автографах на отливках» с 1166 по 1700 год. Начинает эту бригаду паникадильный мастер Константин, а одним из последних указан знаменитый представитель семьи московских литейщиков — «артиллерийских и колокольных дел мастер» Иван Федорович Моторин, отливший царь-колокол.

Царь-пушка — произведение Андрея Чохова. Это потомки узнали по надписи: «Повелением царя и вел. кн. Федора Ивановича всея Русии — слита бысть сия пушка в преименитом и царствующем граде Москве, лета 7094 (1586) в третье лето государьства его, делал пушку пушечный литец Ондрей Чохов».

Знаменитые, великие дела. А художественное литье? Тот же Медный всадник! «Санкт-Петербургские Ведомости» писали: «…литье сие можно почесть в число наилучших, которые только по сие время в статуях происходили, ибо ни на самом портрете, ниже на коне не видно никакой скважины или ноздри, но по всей окружности все вышло так чисто и гладко, как бы на воску…»

Во время отливки чуть было не занялся пожар. В страхе все разбежались, и только один плавильщик по фамилии Кайлов остался на рабочем месте. «Сей усердный человек, который управлял плавильной, остался неподвижен… и проводил расплавленный металл в форму даже до последних каплей, не теряя ни мало бодрости своей при представляющейся ему опасности жизни». По словам Фальконе, «его храбрости мы обязаны удачей отливки».

Значит, профессия литейщика требует не только выносливости, терпения, мастерства, но и мужества.

Наутро после Юриных рассказов пристают земляки Тимофей Чугунов и Александр Петушков:

— Дай почитать… Ну хотя бы на ночку.

Юра приходит в литейный цех совсем с другим настроением. И силы, и ловкости в руках больше, и глаз точнее, прицельнее. Они же из древней династии! Конечно, комбайны, которые выпускает завод имени Ухтомского, — не царь-пушки и не Медные всадники. Но у них другое, свое, колхозное предназначение — помогать людям в поле. Разве это менее почетно? Только сейчас Юрий вспомнил, что видел эти машины, да-да именно здесь выпущенные, на гжатских полях. Его деталь в комбайне! Деталь Юрия Гагарина. Пусть нет на ней пометки «сие отлито бысть в 1949 году». Он продолжает список великой бригады русских литейщиков.

И уже по-другому осмысливаются параграфы устава ремесленного училища:

«Задача дальнейшего расширения нашей промышленности требует постоянного притока новых квалифицированных рабочих на фабрики и заводы, шахты и рудники, строительство и транспорт.

Без непрерывного пополнения состава рабочего класса невозможно успешное развитие нашей промышленности… Лица, принятые в училище в порядке добровольного набора, считаются мобилизованными, и на них распространяются все права и обязанности принятых в порядке мобилизации».

Мобилизованные и призванные… В рабочий класс!

В шесть утра подъем, зарядка, умывание. На завтрак в столовую — строем, похоже, как в армии. А чем не армия? Трудовые резервы великой страны.

В вестибюле училища другими глазами смотрит на себя в зеркало во весь рост: чем не военный? Фуражка с блестящим козырьком, правда, над ним не звездочка, а молоточки, темно-синяя шинель — пуговицы в два ряда, ремень с металлической пряжкой, выглаженные в «стрелку» брюки, начищенные ботинки. Молодая гвардия рабочего класса.

— Выходи строиться!

Кто это? А в черной морской шинели, которую не желает снимать, — Василий Михайлович Быков, «военная косточка», как про него здесь все говорят. Была с ним встреча — вспоминал трудовой фронт под Москвой, окопы, блокаду, Балтфлот, бои за Невскую Дубровку, безымянную высотку, где полегли лучшие друзья, переправу через Вислу и Одер… Дошел до Берлина, штурмовал рейхстаг. По праздникам, когда надевает ордена, вся грудь как в золотых и серебряных слитках. Сегодня он поведет строй.

Вышли, выбежали, толкаясь, встали плечом к плечу четыреста пятьдесят, как их иногда по старой привычке называет Василий Михайлович, «курсантов». Оговорка многим нравится, хотя пошел слушок, что бывшему морскому разведчику училищное начальство сделало замечание за «военизацию учащихся».