— Я офицер… Вероломство в подобных случаях может привести к непоправимым последствиям. Благородство всегда остается…

— Вас вышвырнули из Трайема! В открытом бою мы теряем сотни солдат. Следует устроить методичную охоту на вожаков, обезглавить повстанцев. Вы упустили очень крупную рыбу. Приказываю захватить Киая Моджо и обезвредить! Помните: от этого зависит ваша карьера.

О каких непоправимых последствиях вы говорите? Мы и так потеряли все. О благородстве рассуждают лишь шаркуны в салонах. Расстреливайте, вешайте, жгите, обманывайте?.. Помните: вы солдат, и король Вильгельм не требует от вас благородства по отношению к цветным…

Человек цифр, педантичный, сухой и расчетливый чиновник Гунс записал в своей тетради: «На войну с пангераном Дипонегоро мы уже истратили шестнадцать миллионов гульденов. Туземцы стали полными хозяевами на Яве. В Батавии — холера. Должно быть, завезли из Индии. Там третий год свирепствует эта болезнь. Солдаты де Кока принесли холеру и в Суракарту. Говорят, престарелый султан Сепух умер от холеры…»

Смерть брала десятки жертв в день. За Батавией, на холерном кладбище, в ямах лежали кучи скорченных посиневших трупов. Их осторожно посыпали известью и заваливали красными комьями земли.

В жарком дыхании тропического дня крылся страх мучительной, беспощадной смерти. И улицы огромного города, накаленного солнцем, были безлюдны.

Де Гисиньи закрылся во дворце в Богоре, приказал никого не подпускать к покоям.

Гунс, теперь уже старый Гунс (ему не так давно исполнилось шестьдесят), задумал навсегда покинуть Яву. Бесконечные войны с туземцами, беспрестанные смены генерал-губернаторов, существование «на острие ножа» утомили. В метрополии, в банке — изрядный капитал. Семьей Гунс так и не обзавелся. Можно спокойно доживать век, удовлетворять мелкие прихоти. И что важнее всего: не гнуть спину, не пресмыкаться перед всякой сволочью. Де Гисиньи обанкротился, и его скоро выкинут. Тем лучше. Подальше от политического банкрота, от войны и холеры…

Чтобы бегство с Явы не походило на дезертирство с поля боя, Гунс придумал благовидный предлог для тайной поездки в Голландию: он написал пространный донос на Гисиньи и де Кока и собрал под документом подписи почтенных людей.

В бурную штормовую ночь, на туземной ладье — прау Гунс отправился по давно известному маршруту. Только бы де Гисиньи не прогорел раньше времени!..

Прощай Ява, прощай Батавия, повергнутая в смятение и хаос!..

…Царил переполох и в Суракарте. Султан Сепух умер, как предполагали, от холеры. Никто не смел приблизиться к его трупу. Дипокесума сразу же отправился к де Коку и предъявил свои права на корону Джокьякарты. Генерал, прикрывая рот платком, сказал:

— Вы знаете, что такое морганический брак? Так вот: ваш отец Онтовирьо, или Дипонегоро, по адату лишен права наследования. Вы его сын и, следовательно, тоже лишены права наследования. Жив законный султан Джокьякарты — Мас Менол. Он и будет правителем Джокии… Письмо Сепуха? Сепух в последние годы впал в слабоумие, и его письмо не имеет силы.

Синяя смерть косила людей в Суракарте. Она проникла и за прочные стены военных фортов.

И только в Государстве Свободы все обстояло по-прежнему. Дипонегоро решил построить столицу. Ни одно государство не может обойтись без столицы. Должна быть столица и в государстве мархаэна.

В месяц Рамадан в Пенгаси, где жил теперь Дипонегоро, пришли крестьяне из всех провинций.

— Мы построим нашему Дипонегоро кратон. Отсюда он станет управлять нами.

Но затее не суждено было осуществиться. Голландцы неожиданно перешли к активным действиям и даже совершили нападение на Пенгаси. Отряды полковника Клеренса устремились в Багелен, где находился Адйпати Аном. В это время Дипонегоро заболел. На подмогу сыну он послал Сентота. С двумя пушками Сентот направился в Багелен. Под градом голландских пуль он переправился на противоположный берег реки Ббговонто и окружил военный фррт Вунут. Командир отряда майор Бушкенс со своими людьми спрятался в зарослях кукурузы. Но Сентот выследил врага и наголову разбил его. В этом бою юный Сентот захватил четыреста ружей, несколько пушек, обоз с продовольствием. Повстанцы гнали по пыльным дорогам сотни пленных.

В Пенгаси Сентот возвратился героем. Тяжелобольной султан Абдуллхамид нашел в себе силы подняться с постели и во время торжества по случаю победы назвал Сентота великим пахлаваном, полководцем Свободы, вручил крис из сокровищницы султанов. Джокьякарты, обладающий, по поверью, чудодейственной силой.

Сентот с благоговением принял крис из рук Дипонегоро.

— Клянусь быть верным народу до смерти! — воскликнул он. — До смерти…

Отряды Сентота разрушили несколько фортов, и голландцы вновь запросили мира.

— Зачем нам мир? — возмущался Сентот. — Мы еще ни разу не просили у них мира. Как только мы начинаем их бить, они просят мира. Не уловка ли это врага? Я советую не давать голландцам передышки! Бить, бить до тех пор, пока последний беланда не найдет смерть на нашей земле.

— Сентот молод и горяч, — говорил Киай Моджо. — Де Кок согласен принять любые условия и даже признать Дипонегоро главой ислама. Наш владыка при смерти. Что будет с нами, если аллах призовет его? Нам так же, как и голландцам, нужна передышка.

…Дипонегоро медленно угасал. Вскрылись старые раны, воспалились. Ратнанингсих не отходила от постели мужа… С каждым днем ему становилось все хуже и хуже. Влажная жара быстро подтачивала силы, ослабляла организм. Он впадал в забытье, бредил. Сознание возвращалось ненадолго.

— Печать ангела смерти на челе его, — говорили врачеватели.

Киай Моджо вообразил, что он один вправе решать вопросы войны и мира Государства Свободы, и поспешно отправился в Падьянг, на переговоры. Здесь его встретил уже известный Виронегоро, которому голландцы недавно присвоили звание полковника,

— Чего хочет твой султан? — грубо спросил Виронегоро. — Быть главой ислама? Пусть он лучше сдается, пока не поздно.

Киай Моджо затрясся от гнева.

— Я приехал сюда не за этим! — закричал он. — Ты… гнусная собака неверных…

— Как видишь, я хорошо обхожусь и без веры, — хладнокровно отвечал Виронегоро. — Скоро мы вас задушим вместе с вашей нищенской свободой.

Священнослужитель, разозленный сверх меры, кинулся к своему коню, но попал в цепкие руки голландских солдат.

— Закуйте его в цепи, — приказал полковник Клеренс. — И в Суракарту… Де Кок сам будет разговаривать с этим старым козлом.

16 ноября 1828 года Киая Моджо под сильным конвоем в закрытой карете отправили в Соло.

Генерал де Кок был любезен и словоохотлив. Он распорядился, чтобы сняли цепи с пленника, и даже предложил ему рому. Моджо завертел головой от возмущения.

— Вы должны написать письмо Дипонегоро и Сентоту: пусть приезжают в Суракарту для переговоров. Ведь вопрос о заключении мира не может решать один человек, даже такой почтенный, как вы. Вам я обещаю сохранить жизнь…

— Ты, грязная голландская свинья, дорого заплатишь за свое вероломство!..

— Хорошо. Письмо мы напишем сами. А тебя, как опасного преступника, отправим в Батавию. Там тебя научат разговаривать вежливо…

…А Днпонегоро, могущественный правитель первого в истории Явы Государства Свободы, метался в горячке. Ему не помогали целебные травы. Крестьяне с хмурыми, скорбными лицами день и ночь сидели у порога его дома.

Пришлось вызвать Адипати Анома. В это же время в Пенгаси были отмечены первые случаи заболевания холерой. Люди корчились в судорогах, кожа на лице и руках становилась синюшной, дряблой, морщинистой. Больные страдали от неутолимой жажды.

— Мы должны увезти нашего повелителя в Багелен, — сказал Аном. — Отец очень плох. А если холера…

— Ты ошибаешься, дитя короны! — ясным голосом произнес Дипонегоро. — В такое время нельзя валяться в постели. Киай Моджо своим поступком нанес нам великий вред. Аллах отнял у него рассудок! Подведите коня: я сейчас же отправлюсь в Панджер, проверю готовность войск…