– НЕТ! – я снова взбунтовался, – Я собираюсь во Флориду повидаться с дочерью. Ты не остановишь меня!

– Эдвард, я сейчас же ухожу, – сказала она ровным тоном, – Ты уходишь следом за мной, …или я надеру задницу Эммета вместо твоей.

Я последовал за ней, и мой голос треснул, когда я заговорил:

– У тебя все время был такой план? С самого начала? Маленький тест, блять, для мальчика-раба, верно? Увидеть – что его волнует больше всего?

Я знал, что был прав, и я схватил свой чемодан, наполовину расстегивая молнию на нем и заглядывая внутрь. Я понял, что он очень легкий прежде, чем открыл его. Он, блять, был пуст! И я швырнул его к ее ногам, будучи так зол, что расплакался. Мы не собирались лететь. Никогда не собирались.

– Сука, – выдохнул я, отворачиваясь от нее, по-прежнему настроенный улететь во Флориду сегодня, …или, по крайней мере, к утру.

– Ты принадлежишь мне, сука! – она взбесилась, крепко хватая меня за яйца посреди полного людей аэропорта, – И они – мои! И они не полетят никуда без МЕНЯ! Уйдешь от меня, …и, блять, можешь мне поверить – твоя дочь уже больше никогда не увидит света дня!

Она дергала меня за яйца с каждым новым словом, которое произносила, и я чуть не охнул на весь зал, когда она вонзила в них свои наманикюренные ногти…

– Пойдем! – скомандовала она, быстро двигаясь вперед, и я пошел за ней.

– Прости, что я назвал тебя сукой, …я так не думал, – начал я, надеясь как-нибудь выкрутиться.

– Не беспокойся, ты за это заплатишь, – она ухмыльнулась мне, продолжая идти.

– Виктория, …может быть, мы все же полетим? – спросил я милым тоном, полным надежды, …умоляя о чуде.

– Твоя охуенная наглость поражает меня, сука, – она хохотнула, не замедляя шага.

– Пожалуйста,… я сделаю все, что угодно…, – я представлял себе, как Кэти рождественским утром плачет без меня, …и я БЫ сделал все, что угодно, чтобы этого не случилось. Это уничтожит все ее рождественское настроение, …словно ножом полоснув по ее маленькому сердечку. Я не хотел больше поступать с ней так, я уже и так разбивал ей сердце, потому что каждый день меня там не было.

– Все, что угодно…, – я пробирался за ней сквозь толпу народа, пока она игнорировала мои просьбы, – Пожалуйста…

– У меня уже и так это есть, Эдвард, – холодно сказала Виктория, – Так ведь?

– Да, Госпожа…, – сказал я мягко, не заботясь о том, что меня кто-либо услышит, – Но… моя дочь, …она такая маленькая, …ей всего пять, …пожалуйста, не поступай так с ней, …это сильно огорчит ее, …а через пару месяцев ей предстоит операция, и…

– Я знаю, …я заплатила за нее, так ведь? – отрезала она ледяным тоном.

– Когда она грустит или волнуется, это замедляет процесс выздоровления, Виктория…, – сказал я, придав своему голосу на этот раз немного больше твердости.

Она рассмеялась и ответила:

– Мне все равно.

Пизда.

– Подожди, Виктория…, – я остановил ее, взяв обе ее руки в свои, целуя их и смаргивая слезы, – Я люблю тебя… очень сильно. Я совсем не хотел, чтобы ты чувствовала, что это не так, … а еще я очень люблю свою дочь, но это не меняет тех чувств, которые я испытываю к ТЕБЕ. Пожалуйста, позволь мне увидеть ее. Я буду хорошим, я обещаю. И ты сможешь наказать меня за то, как я только что себя вел, когда я вернусь домой. Пожалуйста, давай полетим!

Она сжала челюсть и посмотрела на меня.

– Скажи мне, что любишь меня сильнее, чем этого ребенка, – бросила она мне, и в ее взгляде сейчас не было ничего человеческого, глаза были мертвы.

Боже. Это единственная вещь, сказать которую я не в состоянии. Даже если меня будут заставлять под пытками.

– Я ДЕЙСТВИТЕЛЬНО люблю тебя, …Виктория…, – мой голос был тих и слаб, и я смотрел на свои ботинки.

Она дернула меня за подбородок и заставила посмотреть на себя.

– «Я люблю тебя больше, чем свою дочь», – произнесла она медленно, ожидая, пока я скажу это.

Я не мог даже ПОДУМАТЬ об этом, чтобы меня не затошнило.

Я люблю тебя…, – я задохнулся… и почувствовал изо всех сил рвущиеся наружу слезы, …сердечко Кэти в ближайшем будущем будет разбито, и я, черт возьми, ничего не мог с этим поделать.

– Ты такой СЛАБАК, – она нахмурилась, – Следуй за мной! И поторопись! Я жду не дождусь, когда моя плеть встретится с твоей голой задницей!

– Ее сердце будет разбито, если мы просто не появимся там! – сейчас я умолял ее как собака, и из-за крупных слез, капающих из моих глаз, я ничего не мог видеть, когда последовал за ней. – Пожалуйста, Виктория, умоляю тебя, …я знаю, что не заслужил этого, но, пожалуйста, позволь мне полететь, …всего на один день! Я клянусь, что вернусь прямо двадцать шестого! Я сделаю все, что ты хочешь, что угодно!

– Позволь мне прояснить кое-что для тебя, ты, бесполезная маленькая шлюха! – с негодованием сказала она, поднимая указательный палец вверх, – Ты моя собственность, ты И ТАК сделаешь все, что Я СКАЖУ тебе и в любое время, когда Я СКАЖУ! Не торгуйся со мной! Ты МОЙ! Точка. Если я говорю, что мы не летим, значит, мы не летим, …ты – МОЯ СУКА, и ты будешь делать то, что я тебе скажу! И сейчас мы едем домой, чтобы мамочка смогла избить тебя до бесчувствия.

– Но если бы мы просто полетели…, – начал я снова, и она вышла из здания аэропорта, окликая такси.

Я оглянулся на здание и громко зарыдал, и мне было похуй – видит или слышит меня кто-нибудь или нет, …мое сердце было разбито, …это была самая большая жестокость, которую она могла мне сделать… бросить мою мечту мне в лицо, а затем вырвать ее у меня в последнюю минуту. Мне хотелось лечь здесь и умереть.

– Эдвард! – позвала Виктория, и я почувствовал, как моя голова повернулась в ее направлении. Я даже не побеспокоился о том, чтобы спрятать боль, написанную на моем лице, когда я взглянул на нее.

Она ждала, стоя у такси и рявкнула:

– ИДИ СЮДА!

Я даже не осознавал, что делаю, но я покачал головой и услышал свои слова:

– Я не могу. Я не могу поступить так с ней, Виктория. Пожалуйста, пойдем со мной. Все будет хорошо, я клянусь.

– СЕЙЧАС ЖЕ, ЭДВАРД! – в ярости крикнула она, и ее глаза были полны яда.

– Я никогда ни о чем не попрошу, Виктория! – крикнул я, и слезы полились из глаз, – Я все терпел, …я ИСТЕКАЛ КРОВЬЮ ради тебя! Меня лапали руки незнакомцев, но я никогда не жаловался! Но это пиздец! Я не могу огорчить ее, Виктория, не могу. Мне нужно лететь.

– Не беспокойся, малыш, – Виктория достала свой мобильный, – Я привезу ее сюда.

И она набрала номер и указала на меня пальцем.

– Привет, это я, – сказала она с улыбкой, – Привезешь мне ребенка Эдварда, ладно? Завтра утром я хочу посадить ее под елку, обвязав красивым красным бантом. Спасибо, милый…

– НЕТ, ВИКТОРИЯ, НЕ НАДО! – я подлетел к ней, хватая за ту руку, в которой она держала телефон, – Я поеду с тобой домой, …поеду, …пожалуйста, не делай этого!

– Милый, – сказала она в трубку, – Отбой. Все отменяется. Веселого Рождества. Будь умницей.

И она нажала «отбой», уставившись на меня.

– Сажай свой зад в машину, – прорычала она мне, и я тут же последовал за ней на заднее сиденье.

Я плакал как ребенок, пока мы отъезжали, …и водитель такси всю дорогу смотрел на меня в зеркало заднего вида, не задавая ни единого вопроса.

– Заткнись, сука, – Виктория откинулась на спинку сиденья и взглянула в окно, – Блядский мягкозадый ублюдок, …он думал, что всему научился. Вот дерьмо! Кажется, нам с ТОБОЙ предстоит еще масса работы…

Я лишь продолжал плакать и смотреть из окна на улицы, по которым мы ехали, …и слышать плачущий голос Кэти, такой же, как у меня.

– Папа, ты обещал, что приедешь! – я продолжал мысленно представлять его себе, – Ты соврал! Я ненавижу тебя! Ты больше не любишь меня?

Наконец, я наклонился вперед и вцепился себе в волосы, дергая их снова и снова, думая о том, как я объясню ей все это по телефону, …и как она отреагирует. Бен надерет мне задницу за это.

Но вышло даже хуже: когда мы приехали домой, Виктория даже не дала мне позвонить Кэти, чтобы сообщить ей, что мы не приедем. Она сказала, что не даст мне звонить до двадцать шестого декабря. Это было моим наказанием за непослушание в аэропорту и за то, что я дважды сказал «НЕТ». Два дня без права на телефонный звонок. В дополнение к тому, что два дня мне придется терпеть всякое дерьмо от нее и ее бесчисленных приятелей-доминантов.