- Это ты к тому, что лично мой вклад нужно оценивать трезво, сбросив всю это псевдогероическую шелуху? Так я вроде этим не кичился никогда, и весь этот хор медных труб, что был раньше, стремился опровергать, - пожал плечами Юра. Ему было не то, что обидно, ему было непонятно, к чему клонит Валентин.

- Да я не про твои личные качества. Все близкие люди знают… да и я тоже, в общем-то, о твоём поистине великом характере. Меня сейчас твои задели слова про скуку. Я к тому клоню, что скучно не должно быть никогда, если ты делаешь Дело. Пусть ты всю жизнь крутишь одни и те же винты, но если эти винты позволяют потом Гагарину полететь, то слава Гагарина и Королёва чиркает светом и тебя. А если Гагарин и сам иногда покрутит болты, то его величие только возрастает. Так что не вздумай скучать, как только прекращаются потрясения, не закисай в повседневности, рутинный труд – это то же величие, только в другой обёртке.

Юра был немного огорошён внезапным поучением Валентина. «И в самом деле, что это я? На старости лет схватил «звезду»?».

- Хм… я сейчас задумался крепко. И ты тому виной. Кажется, я понимаю, что я такое брякнул, от чего это, - будто распутывая клубок, медленно потянул Юра. Валентин с интересом глядел на него, помалкивая. – Всё вот это десятилетие мы как-то барахтались в каком-то болоте, и вот та рутина, про которую ты говоришь… постой, я сейчас уточню. Так вот. Вроде та рутина, да не та. Потому что дело-то застыло на месте, а бытовуха какая-то тянулось нестерпимой резиной. И вот с этим я как раз смирился. Накатило серым. Пока мы с Лерой вместе выкарабкивались из той ямы, цель была. А потом всё как-то увязло, затянуло… но вот тут я себя подхлёстывал как раз тем, о чём ты говоришь. Только всё меньше оставалось света в конце тоннеля, всё тускней становилась лампадка. И пришло какое-то тупое смирение, что нужно делать, делать, делать… И вот, вроде бы новый виток, всё заурчало, дела зашевелись, лампочка разгорелась. От того, наверное, у меня и реакция, что в череде бурных событий наступило затишье. Рефлекторно испугался той ямы, что была тогда.

- Ну, тогда выходит, зря я на тебя наехал, - Проскурин сконфуженно умерил свой пыл.

- Да нет, ничего зря не бывает. Спесь-то всё равно была, неважно по какой причине. Вот её ты маленько и сбил. Вообще, меня удивляет - уж сорок лет мне, а не будь рядом мудрых людей, постоянно есть вероятность куда-то свалиться с дороги, которую выбрал.

- А как ты хотел? Даже у самых цельных и волевых личностей, тех самых, что потом мы называем историческими, колебания присутствовали. Это правильно - испытывать сомнения и проверять свою идею на прочность всегда. Так что, на то близкие люди и есть, чтобы поддержать или, наоборот, образумить, если что.

- Что-то мы отвлеклись. Значит, думаешь, ничего изобретать не надо, так и сыграем, «на технику, по-стариковски», без изысков?

- Ну, во-первых, у нас своя игра-то ещё совсем не нащупана, а во-вторых, может, чего-то и придёт в голову – зрителя порадовать. Это ещё, если ребята Ганжи нам не подкинут сюрприза какого.

- Угу, или подготовку к «Гэлэкси» не начнут уже сейчас, - задумался о своём Юра.

Но бригада Ганжи пока молчала, а Лера приходила домой всё такая же измотанная.

- Что там такого вы опять творите, что ты еле живая приходишь? – принимая пальто, поинтересовался у жены Юра в один из стылых вечеров.

- Да… разгребая чего там и как у арабов, наткнулись на узел заковыристый. Пытаемся его размотать, но уж больно защищён.

- А на кой он вам сдался, узел этот?

- Да всё указывает на то, что этот узелок является предтечей всего того клубка, что должны мы разрубить тридцатого. Как раз, примерно, так и предсказывал в пятилетнем прогнозе твой отец. Пять лет вот-вот иссякнут, - Лера настороженно взглянула мужу в глаза.

- Так, так…опять открываются тайны прошлого. Ладно, Лерусь, у меня предложение – сегодня мы об этом не говорим, ты должна от этого отдыхать всё-таки. Сейчас поужинаем, а завтра я выбиваю для тебя выходной, сам тоже с тренировки смотаюсь пораньше, и мы прогульнёмся, там и поговорим?.

- Бобрик, мне завтра никак нельзя отсутствовать, - просяще сдвинула брови Лера. - Давай, я тоже на полдня туда загляну. И оттуда с Татарской и пройдёмся? Только оденься потеплее, ежели гулять будем.

- Ну, хорошо, на безрыбье… - великодушно протянул Юра, подавив в себе бурю возмущения. «Научился всё же, чертяка, управлять эмоциями. Раньше бы вспылил, начал бы махать руками» - похвалил он себя. – А про одеться – кто бы говорил, - он кивнул на пальтишко.

- Ты чего? Это ж из тех материалов, что нам наши друзья тогда ещё подогнали, - кивнула Лера в прошлое, будто оно стояло у неё за спиной. – Вот, ещё слышно дыхание нашей той империи… - они оба попрятали глаза, боясь воспоминаний. – Так, ну ладно. Ужинать, говоришь? Ну, пойдём, чего-нибудь сварганим.

Следующим днём, кое-как раскидав дела, Лера поторопилась к выходу, где уже ждал её Юра.

- Ты, как всегда, пунктуальна, милая, - подставив ей морозную щёку, сказал он.

- А ты, как всегда, в ожидании, не смотря на мою пунктуальность, - улыбнулась она в ответ. – Ну, пошли, полярник, - Лера удовлетворённо оглядела его тёплый шарф и шапку с ушами.

Короткий зимний день, не успев толком раскочегариться, начал тускнеть, наполняя северную часть неба чёрной глубиной. Матовый шар солнца маячил сквозь морозную дымку, подпираемый высотными зданиями. Под ногами морозно хрустело.

Они двинулись с Татарской улицы в сторону Устьинского моста, неспешно перебирая ногами по плохо убранным от снега тротуарам.

- Ну, чего там, с вашим узлом и пятилетним планом? А то мне и отец в воскресенье что-то подобное говорил.

- Конечно, говорил. Он же эту стратегию развития и предложил. Что энергия при таком вот всеобщем планировании сжимается пружиной, копится в карманах и через какое-то время пробивает себе выход. Сделали тогда оценку согласно такому прогнозу, прикинули временные интервалы, количественные изменения. Получилось конец сорокового.

- Если на пальцах – природа не терпит измывательства такого и стремится к противодействию?

- Как-то так, да. Вот только непонятно, в курсе ли властители Системы, что они не ликвидируют полностью естественные зависимости, а лишь загоняют по углам, сжимая пружину, не ломая её. Вот и показался нам «арабский узелок» (так мы пока назвали) отражением более серьёзных волнений.

- И что вы пытаетесь как-то воздействовать?

- Нет! Как раз все усилия мы сейчас направляем на мониторинг и раскрытие сущности. Как кажется, будто и сама Система затаилась. Будто всё пошло на самотёк, согласно тому, как уже получилось до. Значение матча тридцатого числа только возрастает. Должно всё идти своим чередом, без всяких вмешательств. Да и сил у нас может не хватить. А держать удар предстоим вам. Роль команды снова возрастает. А то расплескаем всё то, что накопили.

- А если опять подлянку какую нам сотворят? Всё самим теперь разгребать?

Лера смущённо пожала плечами:

- Бобрик, да. Именно. Так нужно.

- Так ведь до этого ноября вроде всё так и было. Мне казалось, что никто не хочет возврата назад…

- Возврата никакого нет, сейчас другой уровень совсем. Ты же сам был возмущён такой вот искусственностью? А теперь вроде и не доволен, что сами всё должны делать. Я что-то не понимаю.

- Знаешь, Лер, если подковёрная игра ведётся на высоком уровне… точнее, на очень низком, то своими силами против неё биться – это головой в стене проход искать. Я это понял, когда Проскурин пришёл. И мы стали выигрывать, что-то стало получаться. А до этого, как рыба об лёд.

- Так ситуация же другая, я тебе как раз и объясняю, - Лера взмахнула рукой, будто уже отчаялась что-то втолковать мужу. Они вышли на Устьинский мост. Река Москва внизу шершавила несмелым льдом, слева маячил в зачинавшихся сумерках Кремль, а прямо почти прямо по курсу торчала незыблемая, казалось, высотка на Котельнической. – Сейчас должно случиться полное отпускание Системой ситуации на самотёк. Кто во что горазд, без сценариев и контроля.