Эти дни перед играми дома сильно беспокоили Боброва.

- Смотри, вот ведь не изжитая агрессия в людях жива непреоборимо! – говорил он Тимуру. – Люди-то энергией пышут, а выплёскивать куда? А тут мы подвернулись.

- Но ты же видишь, что есть положительные моменты в нашем влиянии?

- Есть! Есть! Я и говорю про то, что вот здесь тонко у нас. Что наряду с общим вливанием в этот «шоубиз» мы получаем фанатское движение, группировки, столкновения. Вот будет играть «Сибирь» - и что? Не сделай мы ничего, образуется два воинствующих лагеря, которые будут мечтать о поверженном враге.

- А тут мы должны ловить эти настроения. И возможны два радикальных варианта - либо наш противник – наш союзник. Тут демонстративные ничьи, не смотря на всякие жестокости в наказании о «договорняках». Либо наш противник – он наш противник и идеологический. Ну, например, «Сибирь» та же будет ножи точить, лишь обыграть своего бывшего «начальника». Естественно, всё это сопровождать идеологией. Пока, собственно, всё просто. Посмотри на остальные клубы – они все одержимы победой любой ценой. Ради денег и славы, конечно. А для зрелищности – играют «договорняки», подпускают скандальчики и устраивают жестокости прямо на поле. Вот поэтому они для нас соперники не только на поле. Соперники за зрительское внимание и обожание. Вот поэтому и будет наш болельщик терпим к другим, пока тот ведёт себя смирно. Потому что «каков поп, таков и приход». Играя мерзости на поле, невозможно требовать от зрителя ангельского поведения, напротив, ведя честную и красивую борьбу, мы вправе ожидать от своих почитателей схожего поведения. А энергия… энергия она может выплёскиваться и в простые переживания. А уж спектакль для этого мы им обеспечим.

- Эх, не знаю. Жутковато иногда становится, когда ощущаешь, насколько настроение такой огромной толпы зависит от тебя… Знаешь, я, бывает выхожу на поле – озираюсь по сторонам – и меня прямо глушит этой волной людской. Я с трудом стряхиваю эту огорошенность до стартового свистка. Знаю, знаю, что обычно своих такая толпа только заводит и подгоняет вперёд. Есть такое и у меня. Но это… это что другое. Я как будто являюсь проводником чувств тысяч людей, вбирая их настроения и переживания. А ведь на стадионе нашем, на домашнем они, как никогда объединены в последние годы. Хотя вспоминаю события четырёхлетней давности – вроде все похоже, а, на самом деле, всё по другому.

- Ну! Ты сравнил! Сам же ведь в протестах тогда участвовал. Тогда граждане размежёвывались. Кто во что горазд. Кто за отделение, кто против футбола, кто против понаехавших, кто против Запада, Востока… Тогда это мировое первенство, будь оно неладно, стало таким катализатором.

- Да, но не забывай, что из него вырос нынешний Чемпионат, - прервал шефа Бобров.

- Это ты к чему? Что нет худа без добра?

- Ну, в добре того, что сейчас происходит я, как минимум, не уверен. А футбол наш выглядит пиром во время холеры. Но вот нашу страну если брать, наш народ. Да, да, и твой татарский тоже в «наш», безусловно, входит. Тут, наверное, другого выхода и не было – рассыпалось и рвалось всё давно. Но, кажется, что шанс на Возрождение лезет к нам в руки. Не обжечься бы только…

- Кажется, «Возрождение» ваше движение и называлось? Тогда, в восемнадцатом?

- Да, почило оно в бозе тогда.

- Я тут подумал (перевожу тему), что надо бы движение общественное создать на базе клуба.

- Тимур! Это ж откровенная тогда политика начнётся. Народ оттолкнешь! Многие бегут от этого к нам как раз. А тут и мы им ласковые речи начнём в уши лить. Устало отмахнутся, и пойдут наши планы все прахом.

- Ой, зануда! Политика политикой, а я для другого! Уже как-то проблематично напрямую через клуб проводить все наши акции и «разъяснения». А тут будет узкое направление. Люди специальные будут (немного и наших идей, конечно), мы будем меньше отвлекаться, лишь координировать. То есть, общественная работа с болельщиком, не более. А игроки, ты, конечно (тебе, как всегда, главная роль – не спорь, тут уж ничего не поделаешь), иногда лишь выступать будете.

- Ну и выродится потом в политическую какую-нибудь партию. Чуть не уследим, и отколется от нас.

- Так я ж говорю, люди наши будут. Лильку главной сделаем, как раз это по ней. Пусть она поверхностно будет всё воспринимать, но зато и самовольничать не будет, - Тимур вглядывался в Юру, не находя понимания. – Не нравится мне твои возражения. Думал, что поддержишь меня, а ты тут хмуришься. Ты подумай… честно, я думал, туда и Леру официально устроить. Ой, ты как будто меня бить собрался.

- Она же на шестом месяце! Уже рожать скоро! – возмутился Бобров.

- Ой, как будто я не знаю! И не кричи, успокойся. Ты умерь немного свою отцовскую и мужнюю тревожность и погляди отстранено – она же ещё более активна, чем раньше! Она в делах «Московии», чуть ли не больше тебя значит. Ты посмотри, посмотри на её популярность в Интернете. Я ж не говорю, чтобы она по городам и сёлам ездила. Будет строчить и исследовать дома. Как родит, тоже это постараемся использовать. Мол, вот, какая у нас чета идеальная.

Юра был безнадёжно расстроен. Даже первое возмущение его погасло в накатившей печали.

- Эй, Юрка, ты чего? Не будет никто в твою жизнь публично лезть! Я толкую про то, что внешние признаки будут налицо. Будут, будут, не переживай ты так. А Лера дополнит это, как она умеет. Короче, ты чего-то разволновался сильно. Сам с ней поговори.

В посёлке ещё не отшумели соловьи, нарушая своими трелями деревенскую тишину. Берёзы шелестели узорчатыми листками, а сосны мерно шумели под неспешными порывами ветра. Родители блуждали где-то по делам, а Лера вальяжно поливала богатый цветник.

Юра плюхнулся на лавочку и упёрся взглядом в жену. Её движения были привычно изящны, а мягкие струи воды, сверкающие в низкосидящем солнце как будто продолжали плавные изгибы её длинных рук.

- Тебя туда к цветам…

- Ага, и поливать, - Лера откинула свою прелестную головку и засмеялась. – Милый, ты хочешь меня заточить в темницу? Думаешь, я с таким животом куда-нибудь сбегу?

- Ах, так?! Значит, без живота ты сбежать можешь?

- Только если за тобой, - Лера развернула шланг и брызнула в Юру струёй воды. Тот неловко увернулся, свалившись с лавки. – Прости, Малыш. Но охота было тебя развеселить, уж больно ты понурый пришёл.

- Развеселила, угу, - не спеша, поднимаясь, пробурчал Юра. – Я к тебе за советом и поговорить, а меня обливают.

- Бур-бур, - Лера подошла и прохладной ладошкой провела по недовольной щеке. Щека сразу оттаяла, тронувшись нерешительной улыбкой. – Ты голодный? Давай, на улице накрою. Перекусим. Я лично проголодалась.

- Да сколько можно тебе уже вот накрывать, поливать, копошиться вечно! Тебе нужен покой и лишь лёгкая нагрузка.

- О! Папаша опять у нас затрясся. Юрч, ну, во-первых, я как раз и нагружаю себя легко, а, во-вторых, я взвою, сиднем сидеть. Из клуба ты меня прогоняешь, Ганжа там что-то строчит, не подпускает. Обложилась учёбой – но ведь перерывы тоже нужно делать. Не в интернетах же днями сидеть.

- А сейчас про твоё времяпровождение и поговорим, - сказал Юра, вынося из дома в беседку посуду и всякий закусь.

Нежная прохлада стала подступать из близкого леса, трогая голые ноги ребят влажным языком. Вечерело. Они прихлёбывали душистый чай. Юра рассказал про планы Ахметдинова, про «Возрождение» и про то, какую большую роль тот собирается отвести Лере. У неё загорелась озорная искра в глазах. Юра знал, что такой задор не столкнёшь с намеченной цели, что жена упрётся, что идея её заразила. Он вздохнул.

- Что ты вздыхаешь? Думаешь, что вот такая роль, что у тебя – она может быть тихой и подпольной? Нет уж, братец, точнее, муж мой, - беременность отразилась в участившемся желании Леры подурачиться, даже в серьёзные моменты, - тут ответственность многогранная. Нет, нет! Никто тебя не заставляет камеры ставить и транслировать жизнь «звезды» на весь белый свет. Но Тимур предлагает разумное афиширование. Мы покажем лишь обложку. Мы будем диктовать условия, мы же подстраиваем народ на нужную реакцию. Если всё пойдёт удачно, они же сами будут стесняться лезть, куда не следует.