— Да, — сказала я. — У нас не было скандалов и ссор, потому что с тобой это бесполезно. Так же бесполезно, как и разговаривать с тобой. Ты никогда со мной не согласен. Поэтому я никогда не буду спорить с тобой, я просто уйду.

Но я никуда не ушла. Я решила, что будет крайне нелепо затевать большой скандал, вмешивать в него нашего ребенка, а потом сидеть одной в доме, когда Петер, тоже в одиночестве, будет сидеть в другом.

Наверное, это было ожидание кого-то, кто бы помог мне выпутаться из этой ситуации. Потому что у меня не хватало сил уйти самой. Это было за три года до того, как я встретила Роберто Росселлини.

К середине 40-х годов карьера Ингрид все еще поднималась. Ее настойчивость в стремлении играть как можно больше самых разных ролей, несмотря на постоянные предупреждения Дэвида Селзника и Майкла Кёртица, нигде, пожалуй, не принесла такие плоды, как в фильме «Колокола святой Марии».

Лео Маккэри, унаследовавший от ирландских предков обаяние и льстивость, был замечательным режиссером. Он достиг громадного успеха, сняв фильм «Иди моим путем» с Бингом Кросби в роли священника. Потом у него появилась идея сделать продолжение картины, где вместо старой зануды Барри Фицджеральда, игравшего антипода Бинга, он предложил вывести довольно симпатичную монахиню — меня. Конечно, Лео слепил из этой монахини живой характер. Спортивная, улыбчивая, любящая бокс и теннис, обожающая детей, она создала для себя жизнь, полную любви и веры. Лео постоянно обыгрывал ее длинную монашескую юбку в сценах на теннисном корте, где она носится, забивая мячи. Правда, в фильме мы заменили теннисные сцены боксом.

Лео пошел к Дэвиду Селзнику и сказал, что хотел бы взять меня на роль сестры Бенедикт. Дэвид сразу и решительно ему отказал. «Ни за что, — сказал он. — Если у вас был успех с предыдущим фильмом и вы собираетесь подняться на старых дрожжах, то учтите, что зритель неизбежно начнет сравнивать эту ленту с первой, что приведет к полному провалу. А я не хочу, чтобы Ингрид была замешана в провале».

Довольно расстроенный, Лео Маккэри позвонил мне, а потом и появился в дверях с текстом под мышкой. Он расположился в гостиной и кратко пересказал сюжет. Мне он показался замечательным. Я сказала: «Дайте-ка сценарий. Я хочу прочитать его сама». Я прочитала сценарий и позвонила ему. «Мне все очень понравилось. Я с громадным удовольствием буду у вас играть». «Тогда, — заметил он, — вам придется помочь мне, потому что Дэвид категорически против».

Я пошла к Селзнику. Повторился старый диалог: «Это ерунда», «Это продолжение», «Зачем растрачивать твой талант» и так далее.

— Я точно знаю, что это хорошо. И я хочу играть, — сказала я.

Дэвид посмотрел мне прямо в глаза и в упор спросил:

— А что ты собираешься делать, пока Бинг Кросби будет петь?

— Собираюсь смотреть на него, — сказала я, — и все. Ничего больше, только смотреть на него.

— Смотреть? На него? Ты, великая актриса, будешь только смотреть на него?

— Ну, я буду излучать обожание, может быть, замешательство, в общем, все, что угодно.

Разумеется, Дэвид продолжал яростно упираться. Наконец я впала в отчаяние, а Дэвид, естественно, прикинул, что если он сейчас выиграет, то всю ответственность за мою отставку он возложит на Лео Маккэри.

— Если ты так жаждешь этой роли, я обговорю условия с Маккэри.

Иными словами, он хотел запросить столько, сколько они не смогут заплатить. Он начал с того, что мой гонорар должен быть удвоен против обычного, к чему Лео отнесся совершенно хладнокровно и сказал: «Хорошо». Тогда Дэвид, который арендовал место для «Селзник Интернешнл Студии» у «РКО», добавил: «И еще я хочу год пользоваться студией бесплатно». «Ладно», — ответил Лео. «И мне нужны права на «Билль о разводе»», — сказал Дэвид. Картина с участием Кэтрин Хэпберн была собственностью студии «РКО». «Да, согласен», — сказал Лео.

И хотя Дэвид был немного смущен, это не помешало ему моментально сообразить, что же еще можно выклянчить. Ему удалось договориться еще о двух фильмах, принадлежавших «РКО», и каждый раз Лео говорил очень вежливо: «Хорошо».

Наконец Дэвид спросил: «Вы действительно хотите заплатить все это, чтобы купить Ингрид Бергман?» «Да, и я счастлив, что Ингрид является предметом продажи», — ответил Лео.

Он заплатил. Я была счастлива, когда фильм завоевал не меньший успех, чем в свое время «Иди моим путем». Дэвид оказался не прав во всем.

Конечно, с первой же минуты съемок «Колоколов» все знали, что я должна буду делать до самого последнего кадра. Я должна быть монахиней — очень смешной, но монахиней. В этом превращении я обнаружила только один действительно прекрасный момент — открытым для чужих глаз оставалось только мое лицо. Все остальное было скрыто под широкими черными складками. Я могла есть мороженое сколько душе угодно. Мой вес никого не волновал.

Я с восторгом играла первые комедийные сцены, ведь никто не знал до этого, как я справляюсь с комедией. Работа под началом такого режиссера, как Лео, вызывала настоящий восторг. Бинга Кросби я совсем не знала. Он был вежлив, приятен и до того мил, что милее не бывает. Но он всегда был окружен небольшой группой из трех или четырех мужчин, которые не умолкая болтали и никого больше к нему не подпускали. Я спросила, кто это, и мне сказали, что это его «гэгмены»[8].

В конце съемок мне самой удалось сыграть отличную шутку с Бингом и Лео. Мы работали над последней сценой, вернее, последними кадрами. По сюжету сестра Бенедикт к концу ленты чувствует себя крайне несчастной, поскольку ее отсылают поправлять свое здоровье, она считает, что причина тому — недовольство ее службой, тем, как она воспитывает детей. Но все вокруг знают, что у нее туберкулез, и, пока она не поправится, ей нельзя работать с детьми. Вот здесь-то, в последней сцене, отец О’Малли и приходит к мысли, что лучше сказать девушке всю правду.

Итак, Бинг говорит мне свои слова, мое лицо освещается радостной улыбкой, потому что сестра Бенедикт уверена, что известие о туберкулезе не может быть страшнее мысли, что она плохо обходится с детьми. Я говорю: «Благодарю вас, отец, от всего сердца благодарю». И Бинг отвечает: «Если у вас будут какие-то трудности, сестра, наберите «0» и вызовите О’Малли». И я повторяю с благодарностью: «Спасибо, я так и сделаю». Потом я ухожу, и на этом фильм заканчивается.

— Прекрасно, — прокричал Лео. —То, что надо. Просто великолепно. Заканчиваем.

Но я повернулась к нему и спросила:

— Вы так думаете? А можно я еще разок повторю эту сцену? Мне кажется, я сделаю ее немного лучше.

Лео взглянул с удивлением на меня, поскольку сцена была хороша настолько, насколько это может быть, и фильм практически завершен. Но, будучи человеком великодушным, сказал:

— Хорошо, хорошо, если ты хочешь. Давайте, ребята, сделаем это еще разок.

Итак, я произношу: «Благодарю, отец. О, благодарю от всего сердца». И с этими словами обвиваю руками Бинга и целую его прямо в губы. Бинг в шоке чуть не падает. Все вскакивают. «Прекратить! Камера — стоп! Ради бога, стоп!» Священник, бывший консультантом фильма, подбегает, именно подбегает, ко мне с большим волнением. «Это уж слишком, мисс Бергман. Этого мы просто не можем разрешить; католическая монахиня целует католического священника... Такие вещи нельзя показывать в кино».

А я уже улыбалась во весь рот. Бинг пришел в себя после моего штурма. Я оглянулась. Лео, конечно же, все поймал на лету и смеялся вместе со своей командой. Даже священник наконец понял, что это была шутка.

Фильм «Колокола святой Марии» ждала счастливая судьба: в середине 1944 года происходило вручение премий Академии. Годом раньше кандидатура Ингрид значилась в списках в связи с фильмом «По ком звонит колокол», но ей пришлось уступить место Дженнифер Джоунс, игравшей в картине «Песнь Бернадетты». Теперь ее представили к награде за работу в «Газовом свете». Но до того, как были названы лучшие актрисы, Бинг Кросби и Лео Маккэри получили своих «Оскаров» как лучший актер и лучший режиссер за фильм Иди моим путем».