Как будто распятый.

Я бы постаралась запомнить все хорошее.

Никто никогда не помнит хорошего.

Вчера мы легли сразу после полуночи и занимались любовью самозабвенно и тихо, лежа на боку, как две чайные ложки в коробке. Потом я спросила, не можем ли мы поговорить, а Пол ответил, что он устал, и уснул, а я лежала всю ночь, уставившись в потолок.

Ситуация была совсем простой. Я любила Пола. И любила своего брата. И ясно сознавала, что должна сделать все что угодно для того, чтобы в марте они сели в самолет, улетающий в Сан-Франциско.

Этим утром у Пола был живой эфир на местной радиостанции, и я попросила его прийти домой сразу, как только он освободится. Я сказала, что нам надо поговорить до того, как мы пойдем за разрешением на брак.

– В десять у меня свидание с Винклем. Давай встретимся в одиннадцать в кофейне у муниципалитета.

Я ни в коем случае не могла допустить его разговора с Винклем.

– А ты не можешь сначала зайти домой?

Пол уже стоял в дверях. Моя просьба показалась ему странной, и он наклонил голову, раздумывая. Я почти решилась поговорить с ним прямо сейчас, но он уже опаздывал, а у меня слипались глаза. Мне надо было хоть немного отдохнуть и хорошо вооружиться, чтобы выиграть это сражение.

– Ты ведь не собираешься сказать, что передумала, нет?

Я заверила его, что дело не в этом.

– Просто пообещай, что зайдешь домой перед разговором с Винклем.

Он пообещал. Когда он ушел, я долго стояла под душем, потом закуталась в халат и, свернувшись, прилегла на диване. Через минуту, а может, через час меня вернул в сознание звонок в дверь.

– Кто там? – спросила я в интерком и сразу же узнала низкий голос Лоринга.

– Элиза, можно я зайду? – попросил он.

– Сейчас неудачное время.

Я отпустила кнопку, чтобы не слышать его ответа, но не успела умыться и почистить зубы, как в дверь постучали.

Я открыла.

– Как ты прошел? – резко спросила я.

Я знала, как он прошел. Он был Лорингом Блэкманом, и любой из начинающих артистов, или студентов, или наркоманов, живущих в нашем доме, мог узнать его и с удовольствием впустить в подъезд.

– Всего пять минут, – сказал он, подняв руки, будто я целилась в него из ружья.

Я отступила, и он прошел в квартиру, настороженно оглядываясь. То ли он не мог поверить, что мы с Полом живем в такой дыре, то ли почувствовал, что случилось что-то, не связанное с его приходом.

– Элиза, у тебя все в порядке?

Он спрашивал это не просто из вежливости. Он, очевидно, переживал за меня, и мне стало неловко за свою грубость.

– Извини, Лоринг. На меня сейчас много всего свалилось. Пожалуйста, скажи то, что хотел, а потом притворимся, что ничего не было, и будем жить своими собственными жизнями.

Он усмехнулся, будто жалея, что все не так просто, как я сказала.

– Во-первых, – сказал он, прислонившись к спинке дивана и отбивая ритм носком ботинка, – я не ожидал, что все будет так очевидно. Я имею в виду песню. Не говоря уже о том, что я понятия не имел, что вы ее слушаете.

Я почувствовала, как вспыхнуло мое лицо.

– Да, получилось не очень.

– А ты представляешь, что я чувствовал?

– Вообще-то это очень красивая песня. Правда. И не буду врать – я была ужасно тронута, но…

– Не надо.

– Нет, послушай. Лоринг, если я когда-то позволила тебе думать, что…

– Ты не позволяла, Элиза. Я пришел, чтобы сказать и об этом. Не столько тебе, сколько Полу. Я хочу, чтобы вы оба поняли – я написал эту песню не для того, чтобы покорить тебя или отбить у него. Я написал ее как раз потому, что знал – это невозможно.

Я не хотела слушать дальше, но у меня не хватало духу выгнать Лоринга после того, что он только что сказал.

– Я хочу спросить тебя об одной вещи. – Он почесал висок, и я подумала, что этот жест – единственное, чем он похож на Дуга. – Если бы мы встретились той ночью в Кливленде. Если бы я не пошел спать, а зашел к отцу… – Он поколебался. – Я просто хочу знать – если бы все сложилось по-другому, у меня был бы шанс?

Я вздохнула.

– Какая теперь разница?

– Есть разница, – сказал он. – Это как точка в конце предложения. Надо ее поставить, чтобы начать новый абзац.

Как много в любви зависит от момента и времени, подумала я. Тогда, когда я еще ничего не знала о существовании Пола, Лоринг, вероятно, поразил бы мое воображение.

– Несомненно, – сказала я, потому что это было правдой и потому, что Лоринг заслуживал ее услышать. У него было такое лицо, как будто он не знал, радоваться ей или печалиться.

– Элиза, а у тебя точно все в порядке?

В его карих глазах сквозило искреннее сочувствие, и казалось, что ему можно доверить все секреты и они будут в полной безопасности, и я почти решилась рассказать ему всю историю с турне. Я даже подумала, не попросить ли его позвонить Дугу. Если кто-то и может образумить Пола, то только он.

А потом я услышала.

Как удары.

Кулак, столкнувшийся с челюстью.

Тогда я и решила или, вернее, решила не решать, а действовать. В ту долю секунды это казалось единственным верным выходом.

– Поцелуй меня.

У Лоринга округлились глаза.

– Поцелуй меня, – повторила я настойчиво.

Он совсем не помогал мне. Он стоял неподвижно, по-прежнему прислонившись к дивану, и глядел на меня во все глаза.

Я протянула руку и просунула палец в верхнюю петлю его куртки, подошла совсем близко, встала между его ног и прижала свои губы к его.

Ему понадобилась всего секунда, чтобы ответить мне. Через мгновение его руки сжимали мое лицо, и я чувствовала кончики его пальцев в своих волосах.

Я замечала все детали: высокий рост Лоринга, мягкость его языка у меня во рту, тепло ладоней на моих щеках, металлические застежки куртки, врезавшиеся мне в грудь, сексуальный зеленый запах.

И прежде всего – удары.

Я считала их наоборот, как перед началом песни.

Четыре…

Три…

Два…

Войдя в комнату, Пол не произнес ни звука. Или я не услышала. Я не слышала ничего до того, как он прошептал мое имя, вопросительно, будто надеясь, что ошибся квартирой.

– Дрянь! – выплюнул он. – Подлая сука!

Я могла бы забыть это. Я могла бы забыть любые слова. Но не выражение его лица. То, что я увидела в его глазах, я не смогу забыть никогда.

Я делаю это ради тебя, хотелось мне крикнуть.

В сценарии, который за минуту до этого возник в моей голове, камера на мгновение выхватывала кадр, в котором я целую Лоринга, а потом, сразу за ним – самолет с Полом, отправляющийся в Сан-Франциско. В нем не было предусмотрено никаких сцен между этими двумя событиями: лица Пола, на котором недоумение сменяется страхом. То, как его бело-голубые глаза становятся похожими на мутную воду в раковине и в них медленно появляется осознание того, что он искал и во что верил, что будто бы нашел, никогда не может быть найдено.

Еще в нашу первую встречу в метро я заметила у него это выражение, говорящее: «Все на моей стороне, кроме судьбы».

– Убирайтесь! – буркнул он. – Оба.

Лоринг шагнул к нему, будто хотел что-то объяснить. Я не знала, что он скажет, и взглянула на него так, что он промолчал.

Пол заговорил опять. На этот раз он повышал голос, но только на некоторых словах:

– Убирайтесь!.. из моего, черт!.. подери, дома!..

Он прошел в свою комнату и закрыл за собой дверь. Я ждала и даже надеялась, что он хлопнет ею. Но Пол закрыл ее аккуратно, почти беззвучно.

Я подошла к двери и прижалась лбом к рассохшемуся дереву, зная, что Пол стоит в такой же позе с другой стороны.

– Не смей! – крикнул он, когда я взялась за ручку.

Я услышала, как щелкнул замок, и его шаги, и потом грохот, когда что-то, наверное гитара, разбилось о стенку.

– Уходи! – заорал он опять. – Быстрее.

Я вошла в свою комнату, села на кровать и на секунду задумалась о том, как абсурдно все, что происходит.