И обессиленно опустился на бревно возле забора. Тут дед Тишка обнаружил, что общий беспорядок его туалета дополняют развязанные шнурки ботинок, вдобавок заляпанных грязью.

— Давайте вашего директора! — едва отдышавшись, потребовал мужчина.

— Какой сейчас директор? — виновато возразил дед. — Он еще, поди, спит. В экую рань… Может, я што смогу?

Взъерошенный человек внимательно вгляделся в него.

— Я, товарищ сторож, селекционер… правда, любитель, — гораздо спокойней объяснил он. — На своем приусадебном участке вывожу морозоустойчивые сорта ягод. Ни сил, ни времени не жалею! Черт-те знает — сколько специальной литературы прочел! Как раз в нынешнем году два куста вишни прижились… И на тебе — эти поганцы, подлые зверюшки, шасть — прямо на них! Слава богу, я словно печенками почуял — вышел во двор… Когда появляется директор? Или кто еще там из руководителей интерната?

— Зачем они вам? — думая о чем-то своем, спросил дед.

— Не понимаете, для чего? — снова взвился селекционер. — Чтобы вашим малолетним негодяям в дальнейшем было неповадно заниматься такими… такими… диверсиями!

Дед присел с ним рядом и заботливо застегнул на разгоряченном собеседнике пальто, под которым виднелась нижняя фланелевая рубашка. Тот чуть ли не с изумлением подчинился ему.

— Сынок, разреши вопрос? — обращаясь к человеку, хотя и заметно моложе, но никак не подходящему ему в дети, раздумчиво произнес дед Тишка. — Чего добиваешься боле — штобы наказать озорников или сохранить противоморозную ягоду?

— Какая разница? По-моему, это прямо связано одно с другим!

— А вот и не связано, — загадочно ответил дед Тишка. — И директор тебе без надобности… Веришь мне?

— Подождите… В каком смысле?

— Што налетов на твой участок боле не будет.

— В ы  гарантируете?

— Я. Беру обязательство! — не обращая внимание на изрядную иронию, содержащуюся в словах селекционера, твердо пообещал дед Тишка. — Так што, сынок, засупонь ботинки — и ступай домой, досыпать. Наши ребята ягоду, которую изобретаешь, не потревожат.

И человек, только что яростно требовавший отмщения, почему-то тут же поверил деду…

Спальные комнаты воспитанников, в каждой из которых находилось по восемь-десять кроватей, размещались на первом этаже. Четкие грязные следы привели к одной из них. Разноголосое посапывание и похрапывание свидетельствовали, что все ребятишки спят сном праведников. Полусогнувшись, ступая на цыпочках и подсвечивая спичками, огонек которых прикрывал ладонью, дед Тишка обошел кровати и возле пяти из них обнаружил обувь с приставшей еще влажной землей. Собрав эту обувь в охапку, он медленно, на носках, направился к двери — и не заметил, что с подушек чуть приподнялись или повернулись головы, встревоженно глядящие ему вслед…

Трофей дед Тишка занес в свою комнату, обстановку которой составляли скрипучая деревянная гостиничная кровать, такая же как у ребят тумбочка, два стула и две стоячие вешалки — на рожке одной из них косо висели неизвестно чьи старые бухгалтерские счеты. Сердито сопя и вздыхая, он аккуратно, рядком, вдоль боковой стены, расставил обувь охотников до морозоустойчивой вишни. И только сделал это, как у ворот нетерпеливо позвонили. То был дежурный воспитатель. Торопливо шагая к зданию, он глянул на ручные часы — директора побаивались, потому что нарушений он не терпел, а с целью проверки часто появлялся раньше всех.

— Звонок не пора ли, дед Тишка? — на всякий случай осведомился воспитатель.

— Время есть. Боле пяти минут, — успокоил дед Тишка со снисходительностью человека, способного вникнуть в людские слабости, оглядывая длинного тонкокостного парня в красно-белой вязаной шапке колпаком.

Было уже почти светло. Пройдя к себе, дед присел на стул, начал прикуривать сигарету. В тот же момент его чуткий слух уловил в коридоре какие-то звуки. Он распахнул дверь — и остановился, молча созерцая пятерых мальчишек, которые, будучи полностью одетыми, переминались перед ним в одних носках. Впереди стоял востроносенький белобрысый пацан хотя с испуганным, но дерзким взглядом.

— Милости прошу к нашему шалашу! — сурово произнес дед Тишка, широким жестом приглашая всех в комнату.

Помедлив, несколько раз переглянувшись, ребята вошли.

Дед снова присел на стул — часто затягиваясь, он все больше заволакивался табачным дымом. Компания, потупясь, стояла возле дверей и только белобрысый время от времени вскидывал светлые отчаянные глаза…

— Што, ребяты, грабежами займаемся? — наконец заговорил дед Тишка. — По чужим дворам шастаем?.. Человек себя не жалеет, выводит вишню, неподвластную зиме, а вы…

Его прервал четкий голос директора:

— Сторож! Почему не делаете подъем?

Дед Тишка вскочил — и в дверях чуть не столкнулся с директором.

— Что такое? — удивился тот, увидев босоногих воспитанников.

— Полюбуйтесь, товарищ директор: в грязной обуви по школе ходют! — указывая на выстроенные у стены ботинки, объяснил дед. — Приходится вразумлять…

— Совершенно правильно, — одобрил директор.

Однако, чуть подумав, осуждающе уточнил:

— Вы их специально подняли — для вразумления?

— Так точно! — подтвердил дед Тишка.

— Поня-я-ятно! — протянул директор. — Прошу выйти со мной… На минуту.

В коридоре он тихо, но раздельно и внятно разъяснил деду:

— К вашему сведению, распорядок занятий и отдыха детей обязан соблюдаться неукоснительно! Поэтому будьте добры от сна их не отрывать… Кроме того, помнится, функции воспитателя на вас не возлагались. Конечно, это не значит, что вы отстраняетесь от наблюдения за порядком. Стремление поддерживать его считаю похвальным. Но соблюдайте, пожалуйста, нужные пределы… А сейчас давайте звонок.

Когда, прозвонив к подъему, хмурый дед вернулся к босоногим мальчишкам, они, прервав оживленное перешептывание, с благодарностью уставились на него. А из умывальной уже доносился невообразимый гвалт и плеск воды.

— Как в таком виде туда идти? — после короткого раздумья пробормотал дед Тишка. — Ноги промо-чут… Эх-ма!

Еще раз посмотрев на босых ребят, он махнул рукой, сгреб конфискованную обувь и пошел к двери. Но остановился.

— Слухайте сюда, ребяты! — гневно произнес он. — Уворовать у человека рубаху, кошелек, вишню или, к примеру, ботинки — одинаково подлое дело… Хорошо вам сейчас? То-то! И другому плохо в этаком положении! Обидеть человека — хуже на свете нет!

С этим дед Тишка вышел. Вернувшись к притихшей компании, бросил перед нею чистую обувь.

— Покрывать вас боле не буду! — сказал он. — Во-первых, врать мне не по силам. В-последних — ежели еще позволите такое, как нынче, знать вас не хочу… Поняли, сынки?

— Поняли! — разнобойным, но дружным хором ответили радостные «сынки».

…Так, с первых дней, застолбилась их дружба.

Кроме деда Тишки в интернате работал еще один сторож — низкорослый средних лет мужчина в очках — вроде бы с хорошим образованием. Был он неразговорчив и замкнут, а необщительных людей дед не понимал. Поскольку напарник ничего сообщить о себе не пожелал, деду Тишке было известно единственное — тот числится по совместительству: подрабатывает, значит. Ну и бог с ним — тех, кто любит трудиться, дед уважал. Но, не получив от этого человека ответных импульсов, потерял к нему всякий интерес. Тем не менее, благодаря сменщику, он сутки дежурил, следующие — отдыхал. Это деда устраивало. Почти все свободное время он проводил с мальчишками, которых образовалась целая ватага. Верховодил в ней Васек Долгих — белобрысый малец с дерзкими глазами. Пацанье по-взрослому величало его Бугор…

Сложная жизнь деда Тишки была неисчерпаемо богата всевозможными историями. Кроме того, многое было им услышано, а то прочитано где-то: читал он много. При неуемной фантазии деда все это настолько перемешалось, что порой он сам не знал — какие события происходили в действительности, какие — вымысел. Впрочем, реальность зачастую изукрашивалась придуманными деталями, а несуществовавшее — пережитым самим…