Ваэлин поймал себя на том, что на бегу невольно обшаривает взглядом лесную подстилку, надеясь увидеть отблеск металла, отыскать какую-нибудь памятку о той битве: наконечник стрелы, а может, кинжал или даже меч. Он подумал, разрешит ли Соллис оставить находку себе, решил, что вряд ли, и уже принялся придумывать, куда бы ее можно было запрятать в Доме…

Трень!

Мальчик кувырнулся, перекатился, вскочил на ноги и спрятался за стволом дуба. Стрела прошелестела в папоротниках. Для такого мальчишки, как он, звон тетивы был недвусмысленным предупреждением. Ваэлин не без труда заставил колотящееся сердце успокоиться и напряг слух, ожидая дальнейших сигналов опасности.

Кто там, охотник? Может, его за оленя приняли? Но Ваэлин тотчас отмел эту мысль. Он не олень, любой охотник заметил бы разницу. Кто-то пытается его убить. Мальчик осознал, что сбросил с плеча лук и наложил тетиву – все это машинально. Он прислонился спиной к стволу и принялся ждать, вслушиваясь в звуки леса. Пусть лес подскажет, кто за ним охотится. «У природы есть голос, – говаривал Хутрил. – Научитесь его слышать, и тогда вы нипочем не заблудитесь и никто не сможет застать вас врасплох».

Ваэлин изо всех сил вслушивался в голос леса: вздохи ветра, шелест листвы, скрип сучьев. Птицы молчали. Значит, хищник поблизости. Может быть, это один человек, может быть, их несколько. Он застыл в ожидании хруста сучка под ногой или скрипа кожаной подошвы, которые выдали бы противника, но ничего слышно не было. Если враг и предпринимал что-то, он умел маскировать шум. Но у Ваэлина были и другие чувства, кроме слуха. Лес мог рассказать ему о многом. Мальчик прикрыл глаза и осторожно вдохнул через нос. «Ты не втягивай воздух, как свинья из корыта, – как-то раз объяснил ему Хутрил. – Дай носу время разобрать запахи. Не спеши».

Он предоставил носу делать свое дело, разбирать смешанные ароматы цветущих колокольчиков, гниющих растений, помета животных… и пота. Мужского пота. Ветер дул слева и нес с собой этот запах. Но определить, что делает лучник: выжидает или движется, – было невозможно.

Звук был слабый-слабый, всего лишь шорох ткани, но для Ваэлина он прозвучал, как крик. Он на корточках выпрыгнул из-за дуба, одним движением натянул лук и спустил стрелу и тотчас шмыгнул назад в укрытие. Наградой ему был короткий возглас боли и изумления.

Он на миг застыл. «Остаться или бежать?» Побуждение бежать было чрезвычайно сильно. Темные объятия леса внезапно сделались гостеприимным убежищем. Но он знал, что бежать нельзя. «Орден не отступает!» – говаривал Соллис.

Мальчик выглянул из-за дуба. Ему потребовалась целая секунда, чтобы разглядеть свою стрелу, оперенную перьями чайки: она торчала вертикально над ковром лесных папоротников примерно в пятнадцати ярдах от него. Ваэлин наложил на тетиву вторую стрелу и, припав к земле, принялся пробираться в ту сторону, непрерывно озираясь в поисках других врагов. Уши чутко вбирали голос леса, ноздри подергивались.

Мужчина был одет в грязные зеленые клетчатые штаны и тунику, в руке он сжимал ясеневый лук с наложенной на тетиву стрелой с вороньим пером. За спиной у него был меч, в сапоге нож, а Ваэлинова стрела торчала у него в шее. Он был совсем мертвый. Подступив ближе, Ваэлин увидел кровавое пятно, расползающееся от раны на горле. Крови было много. «В большую жилу попал, – понял Ваэлин. – А я-то думал, что плохо стреляю!»

Он пронзительно расхохотался, потом содрогнулся, и его затошнило. Он рухнул на четвереньки и принялся неудержимо блевать.

Далеко не сразу шок и тошнота отступили достаточно, чтобы он начал отчетливо соображать. Этот человек, этот мертвый человек, пытался его убить. Но почему?! Он его никогда прежде не видел. Может, это разбойник? Какой-нибудь бездомный головорез, который принял одинокого мальчишку за легкую добычу?

Он заставил себя снова посмотреть на убитого, обратил внимание на то, какие хорошие на нем башмаки, как пошита одежда. Поколебавшись, мальчик поднял правую руку мертвеца, безвольно лежащую на тетиве. Это была рука лучника: жесткие ладони и мозоли на кончиках первых двух пальцев. Этот человек зарабатывал на жизнь стрельбой из лука. Вряд ли простой разбойник мог быть так опытен и так хорошо одет.

В голову пришла внезапная тошнотворная мысль: «А вдруг это часть испытания?»

На миг Ваэлин в это почти поверил. Действительно, лучший способ отсеять мякину. Наводнить лес убийцами и посмотреть, кто выживет. «А уж сколько золотых монет они на этом сберегут!» И все же Ваэлин не мог заставить себя поверить в это по-настоящему. Орден жесток – но они не убийцы.

Тогда почему?

Мальчик покачал головой. Это была тайна, и он не сумеет разрешить ее, оставаясь здесь. А где один убийца, там могут оказаться и другие. Он вернется в Дом ордена и спросит совета у мастера Соллиса… если, конечно, выживет. Он поднялся на трясущиеся ноги, сплюнул последние остатки своего завтрака, в последний раз взглянул на убитого, подумал, не прихватить ли его меч или нож, но решил, что это будет ошибкой. Почему-то он подозревал, что ему, возможно, придется отрицать, что он знает об этом убийстве. Это заставило его призадуматься, не вытащить ли стрелу из горла убитого, но мальчик не мог себя заставить взяться за то, чтобы выдирать древко из мертвой плоти. Он ограничился тем, что обрезал своим охотничьим ножом конец древка с оперением: перья чайки были верным знаком, что этот человек убит членом ордена. Когда мальчик ухватился за стрелу и почувствовал, как она скребется обо что-то внутри, а потом принялся пилить древко и услышал влажный, чавкающий звук, его сызнова затошнило. Управился он быстро, но ему показалось, что это заняло целую вечность.

Обломок с оперением он сунул в карман и, пятясь, отошел подальше от трупа, затирая башмаком свои следы. Потом повернулся и побежал дальше. Ноги налились свинцом, и Ваэлин несколько раз споткнулся, прежде чем тело заново вспомнило гладкую, размашистую побежку, которой оно обучилось за месяцы тренировок. Безжизненные, безвольно расслабленные черты мертвеца то и дело всплывали перед мысленным взором мальчика, но он каждый раз отмахивался и безжалостно подавлял это воспоминание. «Он пытался меня убить! Я не стану горевать о человеке, который хотел убить мальчишку». Но он обнаружил, что не может забыть слов, которые его мать некогда бросила отцу: «От тебя разит кровью, меня тошнит от этого запаха!»

Ночь, казалось, наступила мгновенно – вероятно, оттого, что он ее страшился. Он поймал себя на том, что ему в каждой тени мерещатся лучники, и не раз он нырял в укрытие, спасаясь от убийц, которые при более пристальном взгляде оборачивались кустами или пнями. С тех пор как Ваэлин застрелил убийцу, он отдыхал лишь однажды: быстро, судорожно глотнул воды, укрывшись за толстым буковым стволом, непрестанно озираясь в поисках врагов. Бежать казалось безопаснее, по движущейся мишени попасть труднее. Но и это смутное ощущение безопасности развеялось, когда сгустилась тьма: это было все равно, что бежать в пустоте, где каждый шаг сулит угрозу болезненного падения. Дважды он спотыкался и летел наземь, путаясь в оружии и собственном страхе, и наконец вынужден был смириться с тем, что дальше придется идти шагом.

Ориентируясь по Северной звезде каждый раз, как он находил прогалину или взбирался на дерево, мальчик видел, что держит путь четко на юг, но много ли он успел пройти и сколько еще осталось, он определить не мог. Ваэлин все отчаяннее вглядывался вперед, не переставая надеяться, что сквозь деревья вот-вот блеснет серебром река. И вот как-то раз, остановившись, чтобы снова сориентироваться, он увидел огонь. Мигающее оранжевое пятнышко в иссиня-черной массе стволов.

«Беги дальше!» Мальчик едва не послушался инстинктивного приказа, он уже повернул и сделал еще шаг в сторону юга – но остановился. Никто из орденских мальчиков не стал бы разводить огонь во время испытания, у них просто не было на это времени. Возможно, это было просто совпадение: мало ли, кто-то из королевских лесничих заночевал в лесу. Но что-то заставило Ваэлина усомниться в этом: нечто в глубине души нашептывало, что это не так. Странное было ощущение, чем-то похожее на музыку.