И как только окончили сестры рыть эту канавку, отец Серафим скончался, поручив их заступничеству Царицы Небесной и оставив им трогательное завещание: «Когда меня не станет, ходите ко мне на гробик: ходите, как вам время есть, и чем чаще, тем лучше. Все, что ни есть у вас на душе, все, о чем ни скорбите, что ни случилось бы с вами, все приходите, да мне на гробик, припав к земле, как к живому, и расскажите. И услышу вас, и скорбь ваша пройдет! Как с живым со мной говорите. И всегда я для вас жив буду»…
Молитвенное правило преподобный дал дивеевским сестрам особое, основанное на Иисусовой молитве, отличное от обычного монастырского правила. Но чтобы не нарушать саровский устав, принятый в Казанской общине по благословению настоятеля отца Пахомия, отец Серафим отделил от нее часть сестер, поселил их отдельно от других, заповедал им жить в бедности, по нескольку человек в келье, выполнять данное им через Царицу Небесную правило молитвенное и заниматься исключительно крестьянским трудом. Для прокормления этих сестер была устроена мельница, и новая община стала называться Мельничной, в отличие от Казанской общины матушки Александры.
Явившись отцу Серафиму, Богородица, как записал Мотовилов, назвала восемь имен девушек из общины матушки Александры и с этих восьми сестер повелела начать именно ту обитель, которая должна стать ее четвертым жребием. Особый наказ был в том, чтобы в новую общину не брали ни одной вдовицы, а только девиц, на прием которых Она Сама изъявит Свое благоволение.
Прасковья Степановна Шаблыгина, девушка из крестьян, была назначена первой начальницей Мельничной обители, а Мария Семеновна Мелюкова, скончавшаяся девятнадцати лет схимонахиней Марфой, была назначена, по словам старца Серафима, начальницей над дивеевскими сиротами в Царствии Небесном, в обители Богородицы. Надо полагать, что во взаимной молитве основателя обители и двух ее начальниц, на земле и на небе, был великий и сокрытый до времени смысл, понятный, возможно, лишь одному святому старцу.
Перед тем как начать построение мельницы, отец Серафим призвал к себе любимую дивеевскую сестру П. С. Шаблыгину и пятнадцатилетнюю в то время Марию Семеновну. Они втроем долго молились в дальней пустыньке, а до того как они пошли туда, отец Серафим исцелил у Богословского источника Прасковью Степановну, которая долго и сильно кашляла. Батюшка Серафим, видя это, сказал: «Зачем ты кашляешь, брось, не надо!» «Не могу, батюшка!» — ответила больная. Тогда отец Серафим зачерпнул воды из источника и напоил ее, после чего она перестала кашлять и навсегда избавилась от своей надоедливой болезни.
Лес для постройки мельницы отец Серафим купил на собственные деньги (к тому моменту ему много жертвовали денег разные благотворители). Весьма молодую годами сестру Ксению Васильевну батюшка послал в Арзамас купить жернова для мельницы. Очень боялась неопытная девушка браться за такое поручение, но отец Серафим приободрил ее, наперед рассказав, как ей следует ехать, кто встретится, к кому придется обратиться. Сознавая, что сестры только и живут, что чудесами своего старца, Ксения Васильевна поехала и благополучно исполнила послушание.
Как только она вернулась, старец объявил, что Царица Небесная приказала иметь два постава на мельнице, а потому ей следует отправиться в село Хохлово, к знакомому ему торговцу, чтобы там купить большого размера камни. Ксения опять сильно смутилась, ибо не знала дороги в село Хохлово, проходящей все время по лесу, и никогда не видела у батюшки названного торговца. Но по благословению старца отправилась в трудный путь одна.
Дорогой, никого не встречая, она стала сомневаться, туда ли идет, но потом заметила, что перед ней кружат несколько желтых птичек, которые отлетят и сядут, а когда она подойдет, они снова отлетят. Тут Ксения поняла, что птички посланы ей указывать путь, и пошла весело и радостно. Не заплутавшись, она нашла село, и первый, к кому она обратилась, — крестьянин, смазывающий колесо телеги, — оказался тем самым торговцем.
Михаилу Васильевичу Мантурову отец Серафим поручил ведать всеми работами. 7 июля 1827 года, накануне праздника Казанской иконы, мельница замолола. В том же году старец сказал Мантурову: «Радость моя! Бедная-то общинка наша в Дивееве своей церкви не имеет, а ходить-то им в приходскую (Казанскую, построенную матушкой Александрой. — Н. Г.), где крестины да свадьбы, сестрам не приходится, ведь они девушки. Царице Небесной угодно, чтобы у них была своя церковь, к паперти Казанской церкви пристроена, так как паперть эта алтаря достойна, батюшка! Ведь матушка Агафья Семеновна (Александра. — Н. Г.), стоя на молитве, токами слез своего смирения всю ее омыла; вот, радость моя, и выстрой ты храм этот Рождества Сына Ее, сиротам моим!»
У Мантурова хранились неприкосновенными деньги от продажи его имения, которые старец приказал спрятать до времени. Теперь пробил час отдать все свое состояние Господу. Такие деньги несомненно были Ему угодны. Нынешний соборный храм Рождества в Серафимо-Дивеевском монастыре создан на средства человека, принявшего на себя добровольно подвиг нищенства.
Надо заметить, что отцу Серафиму несколько раз предлагали деньги на постройку храма дивеевским сестрам, но он их отвергал как «не чистые» и не угодные Царице Небесной. Сестрам батюшка объяснял: «Мало ли что, другие и рады бы дать, только возьми, да не всякие-то деньги примет Царица Небесная. Смотря какие деньги: бывают деньги обид, слез и крови! Нам такие не нужны, мы не должны принимать их, матушки!»
Сестра Ксения Васильевна вспоминала, как отец Серафим говорил:…Благословила Матерь Божия и церковь свою выстроить, матушка! Во, радость моя, благодать-то у нас какая: и мельница, и церковь, и земля, и все-все свое у нас будет! Это я тебе говорю, а ты умолчи до времени». Ксения хотя и слушала батюшку, но странным казалось ей: как это все может случиться, когда ничегошеньки нет у обители, а сама земля — чужая кругом. Тогда отец Серафим, провидя ее мысли, взял за руку и произнес: «Ведь вот ты какая! Говоришь, что любишь меня, а усомнилась и не веришь убогому Серафиму! Поверь, поверь мне, матушка, все это свершится!» Вид отца Серафима был при этом чудесен и исполнен благодати Духа Святого.
По прошествии времени вспоминала другая сестра Домна Фоминична:
«…Ничего еще не имея, жили мы все в одной келийке, потом постепенно выстроил нам батюшка еще келью, больничную, после еще, а сестры-то все прибывали да поступали, и приказал нам батюшка, кроме этих четырех, еще выстроить большую келью, сказав: «В ней госпожа будет жить!» Мы все так и думали, что в нее приедет жить какая-либо высокородная госпожа-барыня, но все нет да нет никого.
Скончался наш батюшка, а по кончине его принесли к нам прямо в эту келью и поставили чудотворную икону Божией Матери «Умиление», пред которой на коленочках во время молитвы и отошел, словно будто и не умер. Стал этот корпус наш трапезным, и тут только поняли мы все, о какой Великой Госпоже предрекал нам батюшка! И все служили мы Ей, не переставая читали акафисты! Так вот, все, все знал батюшка, ему все открыто, и по вере к нему собирались мы жить все равно что на пустое место: было одно лишь голое поле, да и то чужое, а к смерти батюшкиной явились у нас и кельи, и корпуса, и церковь, и канавка, и земля своя, а по кон-чине-то его пришла Сама Матерь Божия и поселилась у нас. Теперь вот 1887 год, и дожила я, как предрекал мне то батюшка, и все совершилось, и чего-чего только нет у нас! И во сне тогда никому бы такого не приснилось!»
«Лавра-то будет кругом, то есть за канавкою, в обители матушки Александры, потому что как она была вдова, то у ней могут жить в обители и вдовы, и жены, и девицы, а киновия будет только внутри канавки, и так как я, убогий Серафим, был девственник, то и в обители моей будут жить одни девицы, — говорил отец Серафим и прибавлял: — В общежительной обители легче справиться с семью девами, чем с одной вдовицей».
По мудрым наблюдениям старца такое разделение необходимо. Потому что жены, проведшие несколько лет приятной жизни в замужестве, могли рассказывать о том девицам, действуя разрушительно на мирное состояние их духа, столь необходимое для точного соблюдения духовных обетов. Другая могла быть в замужестве несчастной и своими печальными повестями о семейных неурядицах бросала бы несправедливо мрачную тень на богоучрежденное в человеческом роде брачное состояние. Старец замечал еще, что в супружеской жизни женщина часто приобретает такую настойчивость в характере, упрямство, которое трудно потом исцелить.
