Многочисленные зрители наблюдали эту картину. Беспорядок создал у них неблагоприятное впечатление. Мирабо закончил свою статью ободряющей фразой, обращенной к участникам: «Вы начали с хаоса; но разве мир зародился из чего-то иного?»
К почти ежедневным письменным выступлениям Мирабо присовокуплял устные; впрочем, в первые дни ему не удалось вдохновить своих коллег, которые, будучи подвержены общественному мнению, заранее не доверяли своему собрату. Однако депутаты прислушивались к его заявлениям, в частности, они вняли его мнению о том, что третье сословие не должно посылать делегатов, уполномоченных вести официальные переговоры с двумя другими сословиями.
Через несколько дней после этого выступления, 18 мая, он увлек за собой аудиторию, умоляя не порывать с двумя первыми сословиями: он говорил об особенностях дворянства и духовенства, и тут его политические взгляды зашли очень далеко. Мирабо был убежден, что дворянство, разрывающееся между придворной аристократией и провинциалами-ретроградами, окажется ни на что не способным, если предоставить его самому себе; напротив, состав депутатов от духовенства, более демократический, нежели аристократический, позволяет надеяться на союз этого сословия с третьим. Если такое случится, то либо дворянство исключит себя из нации, либо придется соединить три сословия в одно собрание. Соединение сословий — ключевая идея дебютировавшего на Собрании оратора. Именно для ее обоснования Мирабо произнес несколько неожиданную речь в защиту духовенства, сдобрив ее общеполитическими соображениями и завершив выпадом против Неккера.
Его не поддержали: нескольких слов, произнесенных пастором Рабо-Сент-Этьеном, депутатом от Нима, хватило, чтобы отмести предложения депутата от Экса. Рассмотрев предложение делегата-протестанта, собрание постановило, что представители третьего сословия должны договориться с представителями двух первых сословий о методе проверки полномочий. «Говорят, что, чересчур усердствуя, я погублю общее дело», — горько признался Мирабо Дюмону.
Однако неделей позже он взял реванш: 25 мая его предложение по выработке временного регламента собрания было принято подавляющим большинством голосов. Ему все же пришлось сцепиться с Мунье, депутатом от Дофине, который съязвил:
— Я не могу согласиться с нынешним мнением господина графа де Мирабо.
Тогда вмешался другой депутат и заметил, что «не следует постоянно упоминать о рангах и достоинствах в собрании равных людей». И вот тут Мирабо бросил фразу, произведшую большое впечатление:
— Я придаю столь мало значения своему графскому титулу, что готов подарить его любому желающему. Самый прекрасный мой титул, единственный, которым я горжусь, — титул представителя большой провинции и большого числа моих сограждан.
После этой реплики он поставил на голосование свое предложение о регламенте — оно было принято 436 голосами против 11. Чтобы просветить своих коллег, Мирабо предоставил в их распоряжение регламент английской Палаты общин; впрочем, произведение сэра Сэмюела Ромильи не было до конца понято французскими депутатами, которые впоследствии предпочли режим Собрания, а не двухпалатного законодательного органа. Против этого Мирабо поначалу не возражал. Его только с каждым днем все больше раздражало упорство дворян: 27 мая он посоветовал прекратить давать им авансы и ясно высказался за союз третьего сословия с духовенством, неизбежность которого доказал несколькими днями ранее. Возможно, к нему бы прислушались, но тут маневр короля поставил все под вопрос. Под давлением аристократов от духовенства Людовик XVI предложил депутатам от всех трех сословий возобновить через посредство своих комиссаров примирительные совещания в присутствии министра юстиции. Депутаты были уже готовы дать согласие, когда поднялся Мирабо.
— Что все это значит? — спросил он. — Проявление мужества, терпения и доброты со стороны короля, но в то же время — ловушка. Она расставлена рукою тех, кто неточно сообщает ему о положении дел и настроении умов, ловушка со всех сторон, ловушка друидов. Гибель, если исполнить желание короля, гибель, если ответить отказом… Пройдем же между двумя этими подводными камнями; мы, разумеется, примем предложение короля, но предварим совещания шагом, который раздавит интригу и обличит клевету…
До сих пор колебавшееся, Собрание последовало за Мирабо и приняло следующее решение: «после каждого совещания комиссары трех сословий будут составлять протокол». Однако депутаты отказались, как требовал депутат от Экса, послать королю обращение.
Мирабо-Бочка, депутат от лимузенского дворянства, громко потешался над полупровалом своего старшего брата: «Его мало слушают, хоть он и много говорит». Однако выступление Мирабо произвело столь сильное впечатление на депутатов, что они очень скоро выказали ему доверие. 1 июня он был избран заместителем старшины временного президиума. Председатель президиума — астроном Бальи — был избран за два дня до того депутатом от Парижа и сразу стал самым почитаемым членом Собрания третьего сословия. Теперь, когда у Собрания появились президиум и что-то вроде регламента, можно было вести работу более согласованно.
5 июня Мирабо добился принципиального решения о том, что делегация от третьего сословия отправится к королю, чтобы попросить о совместной проверке всех полномочий. Эта мера казалась тем более своевременной, что дворянство уже заявило об утверждении своей палаты, и духовенство тоже сильно продвинулось вперед.
Сдержанность короля происходила в основном от его природной нерешительности, обусловленной воздействием противоположных влияний. Остальное было вызвано домашними бедами: его старший сын, маленький герцог Нормандский, наследник французского престола, уже месяц тяжело болел; он скончался 4 июня в замке Медон. Людовик XVI каждый день ездил к нему туда; он воспользовался этим предлогом, чтобы отложить совещание, обещанное депутатам третьего сословия.
Мирабо, избранный в состав делегации, решил, что момент благоприятен для немедленных действий; 10 июня на заседании «общин», он вытолкнул вперед аббата Сьейеса. Тот, посовещавшись с коллегой из Экса, впервые взял слово: он потребовал послать последнее предупреждение дворянству и духовенству, а затем, каков бы ни был ответ, провести перекличку присутствующих и начать общую проверку полномочий депутатов всех сословий вне зависимости от их явки на заседания. Постановление Сьейеса было принято с одной поправкой: «предупреждение» заменили на «приглашение».
11 июня Бальи удалось передать королю «Обращение», составленное неделю назад; 12-го Людовик уехал на охоту[38], никак не ответив на просьбу третьего сословия. Тогда депутаты решили начать перекличку по бальяжным округам. Этот тактический ход сдвинул ситуацию с мертвой точки. В течение нескольких дней к третьему сословию присоединились двадцать депутатов от духовенства.
Во время переклички произошел инцидент: чей-то голос в зале воскликнул, что нужно вывести всех посторонних и что среди зрителей есть шпион, изгнанный из своей страны и перешедший на содержание к английскому королю; этот подозрительный тип постоянно делает записи; к виновному потянулись указующие персты. Им оказался не кто иной, как дю Ровре; он добросовестно вел стенограмму заседаний, чтобы публиковать отчеты о них в «Письмах графа де М. к своим избирателям». Перекрывая гвалт и водворяя порядок, Мирабо, великолепно импровизируя, восстановил спокойствие. Он представил дю Ровре как «одного из самых уважаемых граждан в мире» и как мученика за свободу; потом, увлекшись, набросал сжатую картину революций в Женеве и призвал Францию внедрить в жизнь провозглашенные ими принципы.
Зал зааплодировал; Мирабо имел большой успех, оставшийся без последствий, поскольку 15 июня, когда закончилась перекличка, он не сумел провести свое постановление о названии нового собрания.
— Не принимайте названия, которое пугает, — посоветовал он. — Подыщите такое, которое нельзя будет у вас оспорить, более мягкое, но не менее внушительное в своей полноте, которое подойдет во все времена, сохранится при любом развитии событий. Название «представители французского народа» останется неизменным, когда ваши принципы будут известны, когда вы предложите хорошие законы, когда вы завоюете народное доверие.
