Анита по-прежнему молчала, уставясь на черные головешки в камине.

— Да-с, частный предприниматель, — повторил Станислав Ильич с горечью. — Сбежал от следствия в южные края, но ведь от себя не сбежишь, собственную натуру не переделаешь. Как говорят в народе, черного кобеля не отмоешь добела… Вскоре после вашего отъезда из Ялты что-то они там не поделили с другими уголовниками и в пьяной разборке… Вот, извольте взглянуть…

Вздохнув, Станислав Ильич достал из кармана пиджака конверт с фотографиями и положил на колени девушке. Механически она их проглядела одну за другой. На всех был запечатлен Никита, но в разных позах — на боку, на спине, остекленелое лицо с закрытыми глазами — мертвый. На мгновение сердце ее перестало биться.

— Вы его убили, — прошептала она. — Вы чудовище!

— Анна Ивановна, что вы такое говорите? Как не стыдно! — Станислав Ильич укоризненно качал головой, растерянно разводил руки, изображая оскорбленную невинность, в его кривляниях Анита почувствовала какую-то особую, за гранью человеческого издевку. Пошатнувшись, встала, пошла к двери, рассыпав фотографии на ковер. Он ее окликнул резким голосом, будто в спину толкнул, и она невольно обернулась. Увидела не лицо — одутловатую маску с вытаращенными, почти без зрачков глазами, пытавшуюся улыбаться.

— Минуточку, Аня, — маска шагнула к ней, и Анита протестующе вытянула руку перед собой.

— Хорошо, хорошо, успокойся… Вот что, графинечка, что бы ты обо мне ни думала, какие бы глупости ни роились в твоей прелестной головке, мы заключили сделку и ее нельзя расторгнуть из-за плохого настроения, так не бывает. Расторжение сделки в одностороннем порядке всегда влечет за собой серьезные штрафные санкции. Хочу, чтобы ты хорошенько это уяснила. Иначе…

Анита не дослушала, повернулась и выскользнула за дверь.

Вечером Кшися ее успокоила. Анита показала ей фотографию, которую сумела припрятать, но не самую страшную: Никита лежал на боку. Лица почти не видно, можно подумать, уснул. Кшися взглянула на снимок, презрительно поджала пухлые губки.

— Если это мертвяк, то мы тоже с тобой мертвяки. Лапшу тебе на уши вешают, добрая госпожа.

— Как определяешь?

— Мне не надо определять, я вижу здесь. — Кшися ткнула себя пальцем в грудь. Никаких более убедительных доказательств Аните не требовалось.

Незадолго до этого ее навестил отец, около часа просидел возле кровати, держа ее руку в своих теплых, твердых ладонях. Он никак ее не успокаивал, напротив, сказал, что им обоим надо набраться мужества. По его унылому виду Анита догадалась, что у него тоже было тяжелое объяснение с Желудевым.

— Папочка, теперь ты видишь, как мы оба страшно ошиблись?

— Да, пожалуй.

— Он убил Никиту, но даром ему это не пройдет.

— Разумеется, есть высший суд… — промямлил отец. — Я вот что предлагаю, котенок. Давай постараемся о нем больше не говорить, и постепенно все забудется… Время — лучший лекарь.

Иван Федорович по старой интеллигентской привычке выдавал желаемое за действительное, и Анита его поправила:

— Не выйдет, папочка. Это клещ. Он теперь не отвяжется. Разве ты не понял?

Иван Федорович смутился, встретив взыскательный взгляд дочери.

— Что он тебе сказал?

— Сказал, у нас сделка. Видимо, коммерческая. Я — товар, у него деньги. Расторгнуть ее нельзя. А тебе что сказал?

— Примерно то же самое. Но ведь это все пустое. Что он нам может сделать? Мы же не в России.

— Папа, не будь ребенком!

— Анечка, родная, тебе просто надо хорошенько выспаться. Сегодня ты все видишь в черном свете, но завтра… Конечно, мальчика не вернуть, но…

— Папа, не надо об этом.

— Завтра я посоветуюсь на всякий случай с адвокатом. Самуил Яковлевич из любого положения найдет выход.

Анита мягко освободила свою руку и отвернулась к стене. Второй удар был не легче первого. Посоветуюсь с адвокатом, надо же! Отец совершенно беспомощен, он не в силах ее защитить, это ей придется защищать их обоих, но как? Отец погладил ее по плечу и удалился на цыпочках. До позднего вечера, до прихода Кшиси, она пролежала в прострации, изредка задремывала и каждый раз во сне видела одно и то же: безумные, распухшие, как два белых волдыря, глаза Станислава Ильича. Сама виновата, твердила она себе, зачем давала слово? Разве была слепа? Легкой жизни захотелось, дареного богатства? Вот и получи свою легкую жизнь, графинечка! Когда становилось совсем худо, доставала из-под подушки фотографию, целовала мертвого Никиту, увещевала, звала: не уходи, не уходи, не предавай свою Анечку!

Загадка была в том, что вопреки очевидности она сразу усомнилась в смерти суженого, а уж когда Кшися с неколебимой уверенностью подтвердила ее сомнения, и вовсе воспрянула духом. У нее проснулся аппетит, и по заведенному обычаю они спустились на кухню, чтобы почаевничать. На этот раз вместе с чаем выпили крепкой лечебной водки, настоянной на чистотеле, и Кшися, мгновенно захмелев, открыла еще одну тайну.

— Жди со дня на день, — объявила она, погружаясь в транс, неистово сияя чистотелом, пробившимся в глаза. — Он уже близко, рядом!

Анита испугалась, выглянула в окно, но тут же взяла себя в руки.

— Врешь, Кшиська! — упрекнула с обидой. — Как ты можешь знать, если общаешься с мертвыми, а Никита, сама сказала, живой?

Паненка опамятовалась, тряхнула белокурой головкой, будто просыпаясь, стала путано оправдываться: дескать, конечно, она имеет дело в основном с теми, кто ушел со света, но бывают случаи особенные, когда покойники передают ей сведения о живых. К примеру, так было с ее отцом, про которого Янек сообщил, что у него опухоль в кишках. Отец не поверил, посмеялся над дочерью, хотя брюхо у него действительно часто болело, а иногда так прихватывало, что падал на кровать, чернел лицом и вопил от боли. Он думал, что надорвал пуп на пашне и у него обыкновенная грыжа, которую лечил народными средствами, в основном медвежьим салом и спиртом. Однако вскоре отец Кшиси помер, и на вскрытии обнаружилось, что Янек сказал правду, у батюшки огромный рачище пожирал не только кишки, но уже вцепился в позвоночник. А если бы он вовремя…

Задушевный рассказ прервало неурочное появление на кухне Софьи Борисовны. Наставница и менеджер, облаченная в парчовый халат и с огуречной маской на лице, поманила ее из дверей пальчиком и, когда Анита вышла в коридор, попросила уделить ей пять минут для важного разговора.

Анита редко бывала в будуаре Софьи Борисовны, и каждый раз ей приходило в голову, что очутилась в покоях колдуньи. Повсюду — на стенах, полках, роскошном трюмо, в изголовье просторной кровати — расставлены и развешаны были всевозможные амулеты, знаки, начиная от перевязанных разноцветными ленточками заячьих хвостиков и кончая старинными медными блюдами с выгравированными на них арамейскими символами. При этом Софья Борисовна, опасаясь менингита, никогда не проветривала комнату и здесь стоял такой плотный, душный, густой запах, словно на пол выплеснули ведро дорогих, но передержанных дезодорантов.

— Ох, дорогая Софи, — Анита в первое мгновение инстинктивно зажала пальцами ноздри, чтобы привыкнуть, — как у вас здесь уютно. Может быть, капельку откроем форточку?

— Декабрь на дворе, — сурово отозвалась Софья Борисовна. — И потом, как ты можешь обращать внимание на такие пустяки, когда мы все в роковом положении?

— Кто это — мы?

— Анна, я привыкла к твоим дерзостям, наверное, сама виновата, что не сумела внушить тебе должного уважения, но теперь это уже не имеет значения… Ты хоть понимаешь, что происходит? К сожалению, милейший граф витает в облаках. Он отмахнулся от моих предостережений. Надеюсь, хотя бы тебе не изменит здравый смысл.

Анита по привычке забралась с ногами в кресло, и наставница поморщилась.

— Станислав Ильич оказал мне честь, попросил повлиять на тебя. Анна, давай рассуждать разумно…