Хэйнс не слышал щелчка. Он оторвался от приборов и спросил:

– Вас начальство сюда направило?

– Да, – ответил незнакомец, делая вид, что все его внимание занято электрическим стулом в соседнем помещении.

А в это время, в третьей комнате, дальше по коридору, тюремный врач Марлоу Филлипс, плеснув в стакан изрядную дозу виски, спрятал бутылку обратно в настенный шкафчик с красным крестом на дверце. Ему только что позвонил начальник тюрьмы. Доктор чуть было не запрыгал от радости, когда услышал, что ему не придется производить сегодня вскрытие.

– Очевидно, в этом Уильямсе есть что-то необычное для ученых, – сообщил шеф. – Его тело хотят исследовать. Не знаю, что они в нем нашли. Но я, черт меня подери, подумал, что вы вряд ли станете возражать.

Возражать?! Филлипс с наслаждением понюхал стакан: чудный запах алкоголя мигом успокоил нервы.

Тридцать лет он работал тюремным врачом и за это время тринадцать раз производил вскрытие казненных на электрическом стуле. И что бы там ни было написано в учебниках, что бы ни говорили власти, он знал: не электрическое кресло убивает приговоренного, а нож врача, вскрывающего тело после казни.

Электрический разряд парализует, выжигает нервную систему, ставит на порог смерти. Человеку после этого уже не жить. И все-таки именно скальпель ставит окончательную точку. Доктор Филлипс посмотрел на стакан в руке. Все началось тридцать лет назад. «Покойник» дернулся, как только Филлипс начал делать надрез. Это было его первое вскрытие. Ничего подобного больше не повторялось. Но Филлипсу и того раза хватило. Вот так доктор и начал пить. Всего лишь глоток, чтобы все забыть. Сегодня-то другое дело. Сегодня глоток на радостях. Пусть кто-то другой приканчивает полумертвого; пусть он сам помрет, пока его не начнут резать на кусочки. Доктор одним махом опрокинул стакан в рот и опять открыл дверцу медицинского шкафчика.

В голове вертелась назойливая мысль: «Что в этом Уильямсе такого необычного, что к нему проявляют интерес исследователи? Последний осмотр и серия положенных по закону тестов не показали ничего особенного, разве что высокий болевой порог в исключительную реакцию. Во всем остальном – вполне обычный человек…»

Не желая дальше забивать себе голову подобными пустяками, Филлипс открыл шкафчик и потянулся за лучшим в мире лекарством.

Милей[1] там и не пахло. Какая, к черту, миля? Коридор был чересчур коротким. Римо шагал вслед за начальником тюрьмы. Он спиной чувствовал близость идущих позади охранников, но не оглядывался. Мысли были заняты таблеткой во рту. Приходилось постоянно сглатывать и сглатывать слюну, удерживая таблетку под языком. Откуда у человека берется столько слюны?

Язык онемел, так что таблетка почти не ощущалась. Там ли она? Рукой, во всяком случае, не проверишь. Да и зачем беспокоиться? Может, вообще ее выплюнуть? Может, вынуть изо рта и рассмотреть получше? А потом что? Что с ней делать? Попросить начальника тюрьмы, чтобы сделали химический анализ? Сбегать в Ньюарк, в аптеку, или в Париж слетать – пусть ею там займутся? Это было бы отлично. Вдруг начальник тюрьмы не станет возражать? И охранники тоже. Можно всех их прихватить с собой. Сколько их там: трое, четверо, пятеро? Сто? Все против него. Впереди замаячила последняя дверь.

На электрический стул Римо уселся сам. Он никогда не думал, что сделает это самостоятельно. Скрестил руки на коленях. Может, они не станут его казнить, если поймут, что он ни за что не снимет рук с колен по своей воле? Ему хотелось помочиться. Над головой с шумом вращался здоровенный вытяжной вентилятор.

С двух сторон подошли охранники, положили руки Римо на подлокотники и пристегнули ремнями. Неожиданно для себя Римо обнаружил, что не сопротивляется и даже как будто помогает им. Ему хотелось кричать. Кричать он не стал, а тут и ноги оказались пристегнутыми к ножкам кресла.

Крепко закрыв глаза, Римо языком пристроил таблетку на левый резец, чтобы удобнее было ее раскусывать.

На голову надели металлический полушлем с застежками, похожими на внутреннюю облицовку шлема для игры в американский футбол. Ремнем притянули голову к деревянной спинке. Шея почувствовала ее холод – холод смерти.

И тогда Римо Уильямс изо всех сил сдавил зубами черную таблетку. Казалось, что зубы не выдержат. Но зубы выдержали, и рот наполнила сладковатая жидкость, смешиваясь со слюной. Он проглотил ее вместе с оболочкой таблетки.

По телу разлилось тепло. Захотелось спать и даже стало вроде безразлично: будут они его убивать или нет. Тогда Римо открыл глаза и снова увидел стоящих перед ним охранников, начальника тюрьмы и там, рядом, это пастор или католический священник? Но не тот монах, это точно. А может, и монах. Может, они перед каждой казнью разыгрывают этот трюк, чтобы дать приговоренному надежду и исключить сопротивление?

– Есть ли у вас последнее слово?

Кто это спросил, начальник тюрьмы? Римо хотел помотать головой, но она была намертво притянута к спинке кресла. Он не мог пошевелиться. Интересно, это таблетка так действует или ремни? Эта проблема неожиданно показалась ему чрезвычайно важной. Надо будет как-нибудь разобраться с этим по-серьезному. А сейчас, решил Римо, лучше поспать до завтра.

Совершенно забыв о находящемся рядом визитере, Харолд Хэйнс смотрел на начальника тюрьмы сквозь стеклянную перегородку, ожидая, когда тот разозлится. Репортерам в этот раз присутствовать на казни не разрешили, и несколько предназначенных для прессы стульев были пусты. В завтрашних газетах казнь будет описана мельком, без упоминания имени Хэйнса. А если бы репортеры были здесь, то расписали бы обо всем, в том числе и о человеке, нажимающем кнопку, о Харолде Хэйнсе.

Начальник тюрьмы стоял неподвижно. Не шевелился и Уильямс. Он выглядел совершенно расслабленным. Потерял сознание, что ли? Глаза закрыты, руки расслаблены. Ну точно, этот придурок вырубился!

Хорошо же, сейчас Хэйнс постарается привести его в чувство. Будем увеличивать напряжение постепенно, а потом уже дадим полную мощь.

Дыхание Хэйнса стало прерывистым. Ток вначале будет пробуждающим, потом скачком, напоминающим оргазм, возрастет, и только тогда душа приговоренного отлетит в мир иной. Ощущая жар собственного дыхания, Хэйнс увидел, что начальник тюрьмы отошел на шаг от кресла и кивнул. Хэйнс медленно повернул ручку реостата. Взвыли генераторы. Тело Уильямса подскочило в кресле. Хэйнс ослабил напряжение. Он почти физически чувствовал сладковатый дух горелой плоти, вроде запаха жареной свинины, который щекотал сейчас ноздри тех, за стеклянной перегородкой.

Начальник тюрьмы кивнул еще раз. И Хэйнс снова бросил в тело мощный удар тока под вой генераторов.

Тело Уильямса дернулось и обмякло. Задыхаясь от возбуждения, Хэйнс выключил ток. Все кончено.

Тут Хэйнс заметил, что его визитер исчез. Недовольный отсутствием прессы, дурными манерами посетителя, странным звучанием генераторов, Хэйнс одну за другой отключал электрические цепи на пульте. Что-то здесь явно не так. Завтра, пообещал он себе, надо разобрать панель до последнего винтика и выяснить в чем дело.

Обмякшее тело Римо Уильямса мирно лежало в кресле. Склонившаяся к плечу голова упала на грудь, когда охранники начали отстегивать ремни. Доктор Филлипс, который вошел в комнату уже после казни, для проформы приставил к груди казненного фонендоскоп и немедленно удалился.

Торопливо переговорив с начальником тюрьмы, санитары из исследовательского центра осторожно уложили тело на каталку и прикрыли простыней. «Зачем торопиться? – подумал один из охранников, наблюдая за людьми в белых халатах. – Уильямсу теперь спешить некуда.»

Санитары церемонно сложили руки казненного на груди, но в коридоре руки безжизненно упали с носилок. Лежащее тело теперь напоминало ныряльщика в момент последнего толчка с края вышки. Края простыни, прикрывавшей каталку, волочились по полу. Санитары остановились перед дверью, выходящей на погрузочную площадку тюремного двора.