— «Сенная»! Следующая станция…

Никто, как всегда, не обращал никакого внимания на полную, с угрюмым прыщеватым лицом и с набитой сумкой в руках молодую женщину, быстро вбежавшую на эскалатор и так же поспешно выскочившую на людную площадь. Окинув пространство беглым взглядом, Люда, вклиниваясь в толпу праздно и по делу шатающихся горожан и гостей города, стремительно побежала по намеченному маршруту. Дойдя до ближайших жилых домов, она в недоумении остановилась: никаких признаков мусорных бачков не было и в помине. Лицо ее приняло задумчивое выражение, но она устремилась вперед, пересекла Московский проспект и продолжала двигаться по Садовой улице, внимательно заглядывая в каждую подворотню. Она все углублялась и углублялась в недра бывшего Октябрьского — ныне Адмиралтейского — района, не ведая о том, что еще несколько лет назад администрация города решила осчастливить, вернее, «осчастливить» его обитателей снесением с лица земли всех помоек. Виной тому было расположение на данной территории здания мэрии, работникам которой, очевидно, претило лицезрение, равно как и обоняние, отходов жизнедеятельности петербуржцев. Несчастные жители Октябрьского района однажды обнаружили в своих почтовых ящиках загадочные листовки-опросники, где власть имущие интересовались, желали бы жители или нет, чтобы мусор вывозили на машинах в строго отведенное время. Абсолютное большинство населения, разумеется, отвергло эту идею как посягательство на свое свободное время и ущемление прав. Но никого это, понятно, не смутило, и в еще один, далеко не прекрасный, день на двери каждого подъезда появилось извещение о том, что по инициативе администрации, а также в целях борьбы за чистоту города машина будет забирать мусор дважды в день. Первое время люди возмущались, потом, естественно, привыкли, как привыкают они теперь ко всему. Лишь отдельные несознательные личности продолжали упорно выкладывать отходы туда, где, как они еще помнили, некогда красовались мусорные бачки… Но в основном все законопослушные граждане, не желая засорять родной город, а возможно, напуганные колоссальных размеров штрафом, грозящим нечистоплотным грязнулям, причем чуть ли не каждые полгода дворники мелом приписывали на стене очередной ноль к исходной сумме, — так или иначе, но все, как правило, своевременно устремлялись на встречу с мусорной машиной, привыкнув уже организовывать свои дела согласно выдуманному кем-то расписанию…

Все это было абсолютно неизвестно Люде, уже несколько тяготившейся своей зловещей ношей. Она, кажется, начала догадываться о чем-то подобном, но автоматически все дальше, и дальше продвигалась в глубь столь неудачного как в помойном, так и в транспортном отношении района, никак не придя к определенному выводу: то ли ей стоит вернуться и попытать счастья через Гороховую, в Куйбышевском, то ли еще не все потеряно и рано или поздно мусорный бачок все же отыщется…

«Как отсюда вообще теперь выбираться? — огляделась она. — Если даже прямо сейчас избавлюсь… Еще двадцать минут обратно, до метро… О нет! Оно же закрыто! Через пять минут перестанут впускать! Только выпускать! Ну, райончик! Придурки! Нет, надо срочно, прямо тут где-нибудь, бросать… Не везти же на работу… Девчонки привяжутся: „Что купила? Что купила?“ Тьфу! Дурищи! И возле работы не бросишь… Мало ли найдут, шум до нас дойдет… Все! Сворачиваю… Нет, тут проспект широкий, опасно оставлять… Вон и дворничиха, как назло, шастает со своей поганой метлой… Сверну еще раз… Улочка какая-то неприметная… А отсюда — бегом на остановку… Там, впереди, я видела трамвайную остановку…»

Люда дошла до конца небольшой улицы, остановилась и огляделась. На ее счастье, прохожих не было. Она быстро выложила темный сверток поверх груды мусора в одной из подворотен, затем спокойно развернулась и направилась к трамваю.

На работу она успела вовремя.

Оперуполномоченный Петр Алексеев, насвистывая, взглянул на часы — до прибытия мусорной машины оставалось пять минут. Он непременно должен был к ней успеть, ибо накануне побаловал себя рыбкой, кота знакомого не имел, и оставлять отходы на несколько дней уж тем более не входило в его планы. Все же ближайшие вечера и утра были у него плотно заняты, и потому Петруха, завязывая шнурки, был доволен, что как раз успевает вынести гадко пахнущий мусор, лишая мух и тараканов лакомства. Уже взявшись за ручку двери, Алексеев обнаружил, что не имеет даже отдаленного представления о том, где могут быть ключи от дома. Ругнувшись, он опустил ношу на пол и принялся интенсивно обшаривать все карманы. Результаты поисков были неутешительными. Проклиная все на свете, Алексеев нагнулся и пошарил рукой в разных неприметных закутках маленького коридора, совмещенного как с кухней, так и с санузлом. Наконец счастье ему улыбнулось: отряхивая руку от паутины, притаившейся за батареей, он сжимал связку невесть как и когда завалившихся туда ключей.

Петруха быстро выскочил на улицу, благо проживал на первом этаже. Дорогу ему перебежала черная соседская кошка, но он, как человек стойких религиозных убеждений, не имеющих ничего общего со старушечьими предрассудками, не придал этому никакого значения и стремительно пересек место, где только что плавно проследовала кошка.

— Доброе утро, Петр Алексеевич, — раздалось где-то рядом. — Не спешите! Незачем!

Алексеев посмотрел в сторону голоса — к нему обращалась соседка, живущая в том же подъезде. Пока он мучительно напрягался, вспоминая, как же ее зовут, чтобы не показаться невежливым, женщина продолжала говорить:

— Вот наглость! Как всегда, никому до нас нет дела!

— А что такое? — удивился Петруха, в принципе с этим высказыванием согласный.

— Да как это что? Перенесли время прихода машины! И хоть бы какое объявление повесили, как же! Оказывается, она теперь на час раньше приходит! Безобразие!

— Безобразие, — кивнул опер. Взгляд его упал на пустые ведра в руках собеседницы.

«Хм. Говорят, плохая примета — с утра встретить… Блин, осталось еще черной кошке придать значение! Ну да, а как же иначе? Машину отменили, то есть время перенесли… Неудача — так оно и выходит… Как это там, „приметы верные и суеверные“? Кажется, была такая просветительная брошюрка? Выходит, и про кошек и пустые ведра тоже верная примета… Хм… А почему же они у нее пустые, раз машина уже давно прошла», — задумался Петруха и задал вопрос вслух.

— А! Да я там вывалила, в подворотне! Знала бы, так не пошла бы! Но раз уж вышла — неужели опять все это г… обратно домой нести?

— Логично, — произнес Алексеев и, заглушая голос совести громким насвистыванием, поспешил последовать примеру соседки, глубоко осуждая себя за некультурный поступок, но категорически не желая возвращаться в тесную квартирку с ведром объедков.

В большой неприятной куче копалась собака. Алексеев шуганул ее, желая высыпать содержимое ведра так, чтобы не испачкать своей одежды. Обиженно тявкая, шавка все же отошла, оценив неравенство сил.

Ожесточенно тряся ведром над кучей, Петруха старался смотреть и дышать в сторону и, уже закончив, неудачно зацепил какой-то пакет с чужим мусором. Резко дернув на себя ведро, Алексеев отошел было от стихийно организованной помойки, но тут же замер на месте.

Прямо на него медленно катилась улыбающаяся голова.

«Чур меня! — мысленно вздрогнул опер, закрыл и открыл глаза. — Свят! Свят! Свят!» Он помотал головой — своей, которая пока еще была на месте, — наваждение не рассеялось. Чужая голова по-прежнему лежала у его ног. Как-то криво застывшие губы вряд ли были растянуты в улыбке, как показалось Петрухе на первый взгляд, но похоже было, что загадочному незнакомцу, несмотря на трагизм его настоящего положения, отчего-то дьявольски весело.

«Аннушка уже купила подсолнечное масло, — промелькнуло у него. — Не только купила, но даже и разлила… Голова Берлиоза — не композитора… Тьфу ты! Может, это сон? Вчера уж так долго мусолили тему о раздавленном трактористе… Отпечаталось в сознании… Про сон — это не сон, а про не сон — это сон… В Багдаде все спокойно… Да нет, понятно, что это все наяву… Увы… Эх… где-то у меня таблетки должны валяться — те, что мне в дурдоме выдали… Зря, похоже, я их не принимал… Теперь самое время… А, вот дворничиха идет! Как кстати!»