Первое, что сказал президент, было следующее:

— Я не собираюсь поддаваться жуликам и мошенникам.

Смит кивнул и сел, не дожидаясь, пока его пригласят.

— Вы здесь потому, что Америка не продается. Я не продаюсь. Я не уступлю. Пусть они убьют меня! Это не так уж невероятно. Но если президент Соединенных Штатов уступит мелким вымогателям и шантажистам, это будет означать, что вся страна выставлена на продажу.

— Полностью с вами согласен, сэр, — отозвался Смит.

— По всей видимости, эти люди прекрасно осведомлены о том, как построена система вашей безопасности. И хотя я согласен с тем, что вы не должны сдаваться, тем не менее, вы больше не можете работать в своем обычном режиме.

Президент снял пиджак и бросил его на стул. Потом выглянул в окно, выходившее на хорошо охраняемый парк. Снаружи никто не мог видеть, что происходит внутри, — эта мера предосторожности была совершенно необходима в век снайперов и винтовок с оптическим прицелом.

Президент был не молод, но молод был его дух, а запас жизненных сил у него был таков, что люди на сорок лет его моложе рядом с ним показались бы стариками. Обычно он улыбался. Сейчас он был вне себя. Но не потому вне себя, что кто-то покушался на его жизнь. С этим ему приходилось считаться постоянно — работа есть работа.

Президент Соединенных Штатов был вне себя от ярости потому, что были убиты люди, находившиеся на службе Америке. Погиб сенатор, которому он одолжил свои самолет, чтобы сенатор мог слетать домой, где лежала его тяжело больная жена. А те люди, которые, как президент был твердо убежден, стояли за всем этим, по-прежнему играли с ним в шахматы на доске юриспруденции.

— Наша судебная система бесценна, и я бы не стал ее менять ни за что на свете. Но иногда... иногда... Президент запнулся.

— Что заставляет вас думать, что виной всему Доломо? — спросил Смит. — Я знаю об угрозах, с которыми к вам обратилась Кэти Боуэн. Я также знаю о том, что она не могла не знать о заговоре с целью уничтожить вас и ваш самолет, поскольку она объявила об этом до крушения. Я также знаю, что молодая женщина, член “Братства Сильных”, была использована для того, чтобы заманить полковника Армбрустера в их сети. Но есть ли у вас непробиваемые доказательства того, что за всем этим стоят сами супруги Доломо?

— У нас есть черный ящик, — сообщил президент, имея в виду магнитофонную запись всего, что происходило на борту. — У человека, который направил самолет из-за облаков прямо в землю, было сознание девятилетнего ребенка. Вся его взрослая память была словно бы стерта.

— Как у ваших сотрудников, разбирающих почту, которые забыли, где они работают?

— И как у сотрудников Секретной Службы.

— А эта Сестра дала Армбрустеру письмо в пластиковом пакете?

— Именно так.

— Письма в Белом Доме. Письмо пилоту, — задумчиво произнес Смит.

Президент кивнул.

— Итак, это вещество может быть передано в письме. И действует после прикосновения к нему, я полагаю. А у тех людей, которые пытались добраться до вас, не случалась потеря памяти?

Президент опять кивнул.

— Прекрасный способ замести все следы. Пусть и наемные убийцы тоже забудут все — кто отдал им приказ совершить их грязное дело.

— Наше расследование позволило установить, что все эти люди в прошлом были так или иначе связаны с “Братством Сильных”.

— И они об этом, разумеется, забыли, — заметил Смит. — Но как насчет этой последней девушки, которая дала показания?

— Проблема с ней заключается в том, что она не видела человека, отдавшего ей приказ.

— Как это может быть?

— “Братство Сильных” при всей своей мошеннической сущности есть религиозный культ. И у них есть свои церемонии. Вы когда-нибудь читали книги Доломо? — поинтересовался президент.

— Нет, — ответил Смит.

— Я тоже — нет. Но Секретная Служба приступила к этому занятию. Почти весь их вздор описан в книгах. Одна из составных частей культа — это голоса, раздающиеся во мраке. Ну, и далее в том же духе — например, утверждается, что можно излечить себя, найдя такой участок тела, который не болит. Не знаю, как все это у них работает, но вам придется этим заняться.

— Мы уже в некотором роде этим занялись, — поведал Смит. — Мы идем по их следу, но по другому делу. Мы занялись “Братством” в связи со случаями изменения свидетельских показаний по некоторым делам. Им удавалось заставить свидетелей изменить свои показания — точнее, их тоже заставляли все забыть. Нам теперь стало ясно, что они не подкупали свидетелей и не запугивали. Они использовали то же вещество, и оно представляет главную опасность. Мне кажется, вам следует изменить распорядок своей работы, господин президент. Это — первое, что вам надо сделать.

— Я не собираюсь ничего менять в угоду этим двум мошенникам, черт побери! Я не собираюсь им уступать.

— Я не прошу вас уступать. Просто защитите себя, пока мы их не схватим.

— Не знаю, — задумчиво произнес президент. — Мне ненавистна сама мысль о том, что эти два гнусных негодяя заставят меня сделать хоть что-нибудь — пусть даже внести крохотные изменения в свой распорядок. Я представляю американский народ, и, черт меня побери, Смит, американский народ заслуживает лучшего, чем такая ситуация, когда эти двое — как бы их ни назвать — способны изменить систему президентской власти. Мои ответ — нет.

— Господин президент, я не только не могу гарантировать вашу безопасность, если вы не внесете необходимые изменения в порядок вещей, но более того — я с большой долей уверенности могу заявить, что тогда вы проиграете им. Ненадолго, сэр, совсем ненадолго. Мне кажется, вы должны взять, за правило не прикасаться ни к каким бумагам, потому что, как представляется, именно бумага служит “транспортным средством” для неизвестного нам вещества. Я бы также хотел предложить вам, чтобы вы не пожимали руки и вообще не вступали в тесный контакт ни с кем, кроме вашей жены, — сказал Смит. Увидев, что президент хочет его перебить, Смит поднял руку.

— Кроме того, сэр, и бы предложил вам не пользоваться никакими помещениями, уборку в которых производили ваши обычные сотрудники. Они могут оставить что-то такое, к чему вы можете прикоснуться. Я сам буду производить уборку. А если я потеряю память, назначьте на эту работу кого-то, кому вы полностью доверяете. Не прикасайтесь ни к чему. Малейшее прикосновение к чему бы то ни было может погубить вас.

— А как же вы? Что произойдет, если вы потеряете память, Смит? Кто возглавит организацию?

— Никто, сэр. Она была задумана именно таким образом. Организация автоматически распускается.

— А те двое — те два специалиста у вас на службе?

— Старик-азиат к своей радости покинет страну. Он всегда хотел работать на императора, и он не понимает того, что мы делаем и зачем мы делаем это. Мне кажется, ему стыдно, что он работает на нас. Так что он не проболтается. Что же касается американца, то он не станет болтать из чувства верности своей стране.

— А могут они захотеть на этом подзаработать? Например, пойти в редакцию какого-нибудь журнала и за определенную сумму денег рассказать о том, что они творили именем американского народа?

— Вы имеете в виду, можем ли мы их остановить?

— Да, если понадобится.

— Мой ответ — нет. Не можем. Но я знаю, что нам это не понадобится. Римо любит свою страну. Я не очень уверен, что и как он теперь думает — сознание у него стало совсем иным, — но страну он любит. Он патриот, сэр.

— Как и вы, Смит.

— Благодарю вас, сэр. Я помню, как один человек, погибший много лет назад, сказал: “Америка стоит жизни”. Я по-прежнему так считаю.

— Хорошо. На меня свалилось так много забот. Я поручаю это дело вам, Смит. Это будет ваше дитя. Итак, на чем мы остановились?

— Выход на Доломо?

— Какой выход? — спросил президент.

— Не двигайтесь! Ни к чему не прикасайтесь! — встревоженно воскликнул Смит.

— Я просто на какое-то мгновение забыл, — попытался успокоить его президент.