— Так что же вы собираетесь делать?

— Идти дальше — вперед и вперед.

— Вы уже пытались убить журналиста и угрожали президенту. Куда еще дальше?

— Если ваши угрозы не осуществляются, то вам никто не будет верить, — заявила Беатрис.

Сегодня губы у нее были накрашены фиолетовой помадой, а на веках лежали фиолетовые тени. На ней была белая крестьянская блузка с вышитыми цветами. Она была похожа на, пожилую женщину, потерявшую собственную одежду и одолжившую наряд у своей двенадцатилетней дочери.

Барри прекрасно понимал, почему Беатрис одевается так скверно. Просто ни у кого не хватало мужества объяснить ей, как ужасно она выглядит.

Беатрис посмотрела на часы.

— Мы не можем ждать вечно, — сказала она, подошла к двери и визгливо крикнула в коридор: — Приведите Рубина! Нам надоело его искать.

— Он пишет юбилейную речь, с которой он обратится к преданным, — донесся в ответ мужской голос. Голос принадлежал кому-то из телохранителей.

— Пусть воспользуется прошлогодней. Скажите ему, пусть воспользуется прошлогодней! — проорала миссис Доломо.

— Он говорит, так нельзя. Это новая речь, в ней он будет говорить о преследовании праведников.

— Дай ему пинка под зад и преследуй до тех пор, пока не добежит до конференц-зала! — крикнула миссис Доломо и вернулась к столу, за которым сидел Барри Глидден, отчаянно пытавшийся придумать, как бы ему половчее порвать отношения со своими клиентами. Он знал, что надвигается.

— Барри, мы хотим заставить президента заплатить за это. Мы хотим заставить Америку заплатить за это. Вердикт о нашей виновности был навязан этой продажной судебной системе с самого верха. Всю свою жизнь я питала слишком большое уважение к властям. Так вот, Барри, отныне этому настал конец. Президент уйдет. Начнем с самого верха.

— Миссис Доломо, как член коллегии адвокатов я не имею право слушать подобные речи, не сообщая об этом властям. Я юрист, я приносил клятву. Поэтому я хотел бы вам посоветовать держать подобные планы при себе. Я остаюсь в стороне.

— Вы не в стороне, вы — в самой гуще, Барри, — заявила миссис Доломо.

— Я плохо разбираюсь в подобных делах. Я всего лишь юрист.

— Научишься. Рубин!

— Он сейчас придет, миссис Доломо, — отозвался телохранитель.

Кто-то семенил по коридору. Оказалось, это Рубин. Он вошел в зал. Сигарета свисала у него изо рта как раз под таким углом, чтобы из глаз потекли слезы. Он не брился два дня и был одет в банный халат. Откуда-то из-под халата доносилось легкое позвякивание, словно терлись друг о друга пластмассовые детали — это звенели таблетки Рубина. Он положил их на стол, при этом руки у него дрожали.

— Хотите послушать речь для посвященных? Она просто прекрасна, — сказал Рубин.

— Нет, — отказалась Беатрис.

— Нет, правду сказать, — вторил ей Барри.

— Речь посвящена преследованиям верующих за их религиозные убеждения. По-моему, это лучшее, что я написал.

— Есть дело. Рубин, — оборвала его Беатрис.

— Она имеет особый смысл в свете нашего осуждения и апелляции. Нашим отделениям она понравится.

— Нет, — сказала Беатрис.

— Если строго следовать закону, то я не должен здесь находиться, — заявил Барри. — Желаю вам всяческих успехов в вашем предприятии.

— “Преданные братья и сестры!” — начал зачитывать свою речь Рубин, положив руку на плечо Барри и тем заставив его сесть. — “Времена испытаний не впервые наступают в этом мире. Каждому из нас приходится сталкиваться с ними в нашей повседневной жизни. Они — лишь мелкие препятствия на широкой дороге, ведущей к просветлению, лишь крохотные камешки под ногами у вас, если вы знаете, куда идете. Но они могут стать и огромными валунами, если вам не известна ваша цель и вы стоите на месте. Ваша вера освободила вас. Никогда не позволяйте вашей новообретенной силе уступать перед незначительными испытаниями. Знайте, что все препятствия носят лишь временный характер и что все вы — дети великой вселенской силы добра, пронизывающей собой все живые существа. Вы победите. Да пребудет с вами великая сила добра”.

Рубин стер слезу с левого глаза рукавом халата.

— Ты закончил? — спросила его Беатрис. Рубин кивнул, судорожно сглотнув. Он был глубоко тронут.

— Очень хорошо. Рубин. Я вышлю вам счет. А сейчас я ухожу, — сказал Барри.

— Мы еще не разработали план, как мы расквитаемся с президентом, — остановила его Беатрис. — Сядь, Рубин. Президент не принимает нас всерьез. Что предпримем в связи с этим?

— Я не знаю, каким образом можно пронести аллигатора в Белый Дом. Нам придется придумать что-нибудь иное. Что вы думаете о моей речи? Вам не кажется, что она лучше, чем прощальная речь короля Аларкина, с которой он обратился к возлюбившим его наемникам-дромоидам?

— Она великолепна. Рубин.

— Как официально практикующий адвокат я буду вынужден сообщить властям о любых ваших планах, если они будут носить преступный характер.

— Не волнуйся, Барри. С этим проблем не будет. Помоги нам сейчас, и я гарантирую, что у тебя будет полная возможность сообщить властям обо всем, что ты знаешь.

— Вы говорили, что и свидетель по делу о крокодиле изменит свои показания.

— Ошибка вышла. У президента. Итак, как нам добраться до этого ублюдка?

— Никак, — заявил Глидден. — Его постоянно окружают телохранители. Их еще называют Секретной Службой, и они готовы ко всему.

— Не ко всему. Только на моем веку один президент был убит и один ранен, — сказала Беатрис.

— У них есть электронные сенсоры. У них есть люди, готовые заслонить президента своим телом. У них есть все, что позволит им вас сцапать. А потом они посадят вас в тюрьму очень и очень надолго. На куда более долгий срок, чем за шутку с крокодилом. Так вот, Беатрис Доломо.

Барри Глидден почувствовал, как у него внутри все воспламеняется от гнева. Пальцы его нервно барабанили по столу. Она зашла слишком далеко, и он знал, что он сделает, чтобы остановить ее. Как только он, благонадежный официально практикующий юрист, выйдет отсюда, он тут же сообщит кому надо о планах, угрожающих безопасности президента Соединенных Штатов. И при этом откажется от гонорара. Впервые за всю свою славную карьеру он будет жить, следуя той торжественной присяге, которую он принес многие годы тому назад, когда получал диплом юриста в Калифорнийском Университете в Лос-Анджелесе. И тогда, когда супруги Доломо окажутся надежно запертыми, он сделает свой ход, приобретет обширные просторы их поместья и вернет своих детей из Швейцарии.

Поместье вполне может пойти в погашение неуплаченных налогов. И тогда оно достанется ему практически даром.

— До президента не добраться через его подружек. Он верен своей жене. Его невозможно отравить, — сказал Барри, — потому что специальные сотрудники пробуют его еду. Кобры, которых вы подкидываете в постель обыкновенным людям, до него не доползут, а кипящее масло не дотечет. Можете попытаться посадить снайпера на крышу дома, но Секретная Служба его засечет. Это я вам гарантирую.

— А президент читает письма? — поинтересовалась Беатрис.

— Разумеется, — ответил Барри.

— Тогда мы пошлем ему письмо. А пока мы хотим, чтобы вы поговорили с вице-президентом. В конце концов, именно он возьмет на себя президентство, когда нынешний президент покинет свой кабинет. Скажите ему, чтобы он оставил “Братство Сильных” в покое.

Беатрис кивала, произнося эту тираду, как бы подтверждая разумность собственных слов.

Барри ответил лишь вежливой улыбкой. Он не мог для себя решить, что ему делать: отправиться прямиком в ФБР или бежать. Когда Рубин провожал его к двери, Беатрис попрощалась с ним как-то странно:

— Дай ему столько, чтобы хватило на сейчас, — сказала она.

— О чем это она? — не понял Барри.

— Ни о чем, — отозвался Рубин и пригласил Барри пройти с ним в комнату отдыха внизу.

— Нет, спасибо. Ваша жена мне там очень помешала.

— Беатрис не любит смотреть, как другие занимаются любовью.