Твердо уверовав в силу дисциплины и порядка, Кутепов использовал все рычаги для их укрепления, и не в последнюю очередь суды. Всего за период с 1 ноября 1920 г. по август 1921 г. 178 человек было предано корпусному суду, 75 — военно-полевому и 9 — полевому. За все время существования 1-го корпуса в Галлиполи к смертной казни было приговорено 3 офицера и 4 солдата. Кроме того, 33 человека осуждены на каторжные работы, 244 — на другие наказания. В итоге 0,9% от численного состава корпуса привлекалось к судебной ответственности.
Особо каралось предательство. 21 сентября 1921 г. в лагере были произведены аресты разоблаченных агентов французских спецслужб. Одним из трех приговоренных затем к расстрелу офицеров был полковник П.Н. Щеглов. Очевидно, после его казни в европейской печати белое командование стали обвинять в убийстве невинного и больного офицера, так как штабу Врангеля пришлось выступить с разъяснением причин столь сурового приговора. В письме помощника начальника штаба Главнокомандующего Русской армией генерал-майора П.А. Кусонского военному агенту в Греции сообщалось: «Расстрелянный 30 июня с. г. по приговору военно-полевого суда в Галлиполи полковник Щеглов П.Н. старый кадровый офицер (45 л.) и в старой русской армии состоял в собственном его величества железнодорожном полку… В крайне тяжелые дни для армии, когда в измученную морально и физически массу голодных галлиполийцев был брошен французами призыв ехать в Бразилию, к удивлению своих сослуживцев, полк<овник> Щеглов явился не только ярым сторонником этого призыва, но больше того, самым ревностным и деятельным пропагандистом этой отправки… Но когда люди… бросив армию, стали отъезжать от Галлиполи, полк<овник> Щеглов неожиданно для всех не последовал с ними… Сослуживцы полк<овника> Щеглова потребовали оставить свою часть и перейти в беженский батальон. В батальоне Щеглов позволил себе уже открыто вести агитацию за распыление армии, против высшего командования… Как раз в это время полк<овник> Щеглов заболел москитной лихорадкой. Будучи помещен в лазарет эвакопункта, находясь здесь в качестве легко больного, стал и здесь продолжать то, чем он был занят, и не без успеха… Молодым офицерам, находящимся здесь, он стал излагать свои мысли о том, что "истинно народной русской армией" является не наша, что в Галлиполи, а та, что в России — "советская" армия… Их заявление было последним поводом преданию военно-полевому суду полк<овника> Щеглова. Вопреки газетным сообщениям, на суде полковник Щеглов присутствовал, будучи совершенно здоровым…»{231}
Информация о другом смертном приговоре содержится в сводке Информационного отдела ВЧК № 494 от 10 февраля 1922 г. В ней говорится: «В Галлиполи продолжаются смертные приговоры над офицерами, так, например, приговорены к смертной казни офицеры Годнев и Успенский, признанные виновными в сообщении секретных сведений враждебной власти в местности, объявленной на военном положении. "Враждебная власть" — это французский офицер, которому эти сведения были сообщены. Из них В. Успенский расстрелян, а Годневу удалось бежать»{232}.
Большой резонанс среди галлиполийцев и всплеск газетных сообщений тех дней вызвало еще одно событие. Речь идет о гибели яхты «Лукулл». По прибытии из Крыма Врангель, по воспоминаниям жены его начальника штаба С.Ф. Шатиловой, со своими ближайшими помощниками и их семьями «поселились в русском посольстве, но вскоре семья Врангеля переселилась на "Лукулл", а штаб Главнокомандующего был размещен на пароходе "Александр Михайлович", который стоял на Босфоре, причем оба корабля стояли рядом. Деревянные мостики, — пишет она, — соединяли нас с яхтой Главнокомандующего, с которым мы были в постоянном контакте»{233}.
Но вскоре пароход «Александр Михайлович» в числе других судов отплыл в Бизерту, а основной состав штаба Врангеля перевели к нему на «Лукулл». С одной стороны, это способствовало обеспечению безопасности, придавало некоторую независимость от французов, но с другой — усложняло руководство войсками. Но даже такое, казалось бы, безопасное место оказалось ненадежным. 17 октября яхта была потоплена. Об этом событии упоминает генерал А.А. фон Лампе: «Осенью 1921 года, — пишет он, — итальянский пароход "Адриа" возвращался обратно на Босфор из СССР. Он плыл при тихой погоде, на глазах у всех судов вниз по проливу. Внезапно он круто переменил курс и таранил русскую яхту, на которой в это время жил Врангель»{234}.
Более полная картина происшедшего дана в приказе главнокомандующего от 18 ноября 1921 г. В нем были выделены слова: «Не стало последнего русского корабля, над коим развевался у Царьграда родной Андреевский флаг». Как следует из приказа, «яхта стояла у европейского берега Босфора в стороне от фарватера. "Адриа", пришедшая из Батума и во время прежних своих рейсов никогда не стоявшая рядом с "Лукуллом", на этот раз почему-то быстрым ходом шла прямо на него и начала отдавать якоря и дала задний ход на таком расстоянии, что предотвратить катастрофу было уже невозможно. Никаких тревожных гудков или сигналов с "Адрии" подано не было. Удар пришелся под прямым углом в левый борт "Лукулла" и был настолько силен, что борт был разрезан на протяжении более 3 футов. После удара "Адриа" начала сразу же отходить задним ходом. Яхта наклонилась, в широкую пробоину, пришедшуюся непосредственно в каюту Главнокомандующего, хлынула вода. "Лукулл" продержался не более 2 минут и пошел ко дну. "Адриа" не приняла никаких мер спасения; ни одна лодка не была спущена, не были поданы концы и круги. Всего на яхте было до 50 человек команды, в момент катастрофы, кроме того, было несколько гостей, все были застигнуты врасплох и через одну минуту оказались в воде. После удара катерами и лодочниками все были подобраны. Дежурный офицер мичман Сапунов до конца оставался на своем посту и пошел ко дну вместе с яхтой. Кроме него погиб корабельный повар Краса. На "Лукулле" погибли все документы Главнокомандующего и все его личное имущество»{235}. Все это и еще целый ряд причин дают основание полагать, что столкновение было преднамеренным{236}. Генерал Врангель вынужден был переехать в помещение русского посольства в Константинополе. «Адриа» была арестована английскими властями, а следствие начала вести французская сторона при участии русского военно-морского следователя. В те дни Врангеля посетили многие представители русских зарубежных организаций, начальник штаба командующего французским флотом, делегации иностранных миссий, глава американского Красного Креста полковник Девис.
А в Галлиполи в это время с нетерпением ожидали продолжения эвакуации. Все рассчитывали покинуть пределы полуострова ранней осенью. Однако эвакуация прервалась на очень длительное время. Надежды и расчеты оставшихся уехать до начала холодов рушились. Дождливая осенняя погода снова напомнила о всех тяготах зимовки. Уже с середины октября в лагерях стали рыть землянки, так как шансы переселиться в город были далеко не у всех. В довершение ко всему 9—10 ноября разразился небывалой силы ураган. Палатки лопались, а примитивные пристройки к ним разлетались, как карточные домики. Пострадал и город. В домах вылетели почти все стекла и кое-как заколоченные подручным материалом окна. В считаные минуты лагерь оказался разрушенным. А потом пошел снег, наступили морозы. Жить в галлиполийском корпусе, а точнее — в оставшихся от него частях и подразделениях становилось все трудней.
