Стоявший рядом с Михаилом низкорослый молодой человек с аккуратной бородкой сердито что-то выговаривал вполголоса нескладной девице, бывшей выше его на голову. Девица виновато опускала глаза и краснела, принимая начальственный нагоняй. А в это же время на глазах у Еремина происходил другой, безмолвный, но столь же исполненный внутреннего драматизма диалог: две до блеска отполированные дамочки под тридцать напряженно исследовали внешность друг друга. Дотошно оценивалась каждая деталь, от туши для ресниц – не дай бог, ресницы слипнутся – что скажут девочки в отделе? – до туфель. Уж не Маноло ли Бланик? А подвеска, неужели от Тиффани? Ну, сумочка-то понятно, Виттон. У каждой работницы офиса должна быть сумка Виттон, это вопрос чести. Девушка может путать Ван Гога с Ван Дамом, считать, что Ангара – это курорт в Турции, и уверять всех, что супругу Пушкина звали Наташей Ростовой, и ей это простят. Но не иметь сумку Виттон – это верх неприличия!

Михаил только усмехался, глядя на эту безмолвную дуэль. Сам он считал, что стремиться к общим, универсальным стандартам внешности – безумие.

Кабинет Еремина находился на двенадцатом этаже. Таня, секретарь-референт, как всегда, была уже на месте и, как всегда, приподнялась, увидев шефа. Она напоминала ему в такие моменты школьницу-отличницу, которая дисциплинированно встает, когда в класс входит учитель.

– Доброе утро, Михаил Викторович!

– Доброе, Танечка, доброе. Будь любезна, свари-ка кофейку, да позови ко мне Ковальчука.

Войдя в кабинет, он первым делом распахнул окно – пусть кабинет проветрится. Свежий воздух Еремин любил, и даже то, что на дворе было прохладно – осень в этом году пришла в Москву четко по расписанию, – его не смущало. Станет холодно – можно и закрыть. Повесив куртку на плечики и убрав ее в шкаф, Михаил Викторович удобно устроился в кожаном кресле и открыл ноутбук. Вскоре дверь приотворилась, и в проеме показалась лысеющая голова директора по персоналу.

– Вызывали, Михаил Викторович?

– Да, Андрей, входи. – Еремин кивком указал Ковальчуку на кресло для посетителей. – Хотел поговорить с тобой насчет Вешняков…

– С отделочниками все в ажуре, – заверил Андрей. Судя по всему, он был очень рад возможности похвалиться перед начальством, аж лысина заблестела от удовольствия. – Штат полностью укомплектован.

– Это отлично, – кивнул Еремин. – Но тут, понимаешь, такое дело… Я уж крутил, прикидывал и так, и этак… Все равно придется прораба из Вешняков на другой объект перебросить. В Мытищи.

– То есть как это? – вскинул брови Ковальчук. – А с Вешняками как же?

– Другого поставим.

– Михал Викторыч, – взмолился директор по персоналу, – где же я сейчас другого прораба возьму? Да еще такого, как Сидоренко? Он же у нас лучший, такие на вес золота, можно сказать.

– Расслабься! – Еремин сделал успокаивающий жест. – С этим уже все решено, у меня есть человек на примете. Меня за него брат двоюродный попросил. Серега всю жизнь на флоте, вот и хлопочет за своего бывшего сослуживца.

Михаил отметил застывшее на лице собеседника уважительно-заинтересованное выражение и продолжил:

– Парня этого зовут Георгием Капитоновым. Его из-за какого-то происшествия списали на берег. Вовка клянется-божится, что ничего криминального – просто так обстоятельства сложились. Очень просил за него. Говорит, мужик толковый, энергичный и весьма надежный – не подведет. Встречался я с этим Капитоновым тут на днях – по виду парень и впрямь толковый. Я подумал-подумал и решил: назначим его прорабом в Вешняки. Специального образования у него, конечно, нет, но дело знает – держал свою фирмочку, которая занималась ремонтами. Он к тебе в одиннадцать придет, ты уж не тяни там с оформлением. Времени вообще нет.

– А справится он? – покачал головой Ковальчук. – Все-таки отделка многоэтажного дома – это не ремонт квартирки…

– Будем надеяться, что справится, – заверил Михаил Викторович. – Все осуществимо. А если кажется неосуществимым, то просто потребует чуть больше времени и усилий.

Некоторое время директор по персоналу сосредоточенно молчал, машинально поглаживая лысину.

– Может, вы и правы, – задумчиво проговорил он после долгой паузы. – Может, это и хорошо, что он с флота. На флоте дисциплина – первое дело, а дисциплина нашему, извините за выражение, контингенту очень нужна. А эти наши… горе-строители из Средней Азии, Молдавии, или даже из Украины… Норовят ничего не делать, а деньги любят получать. Чуть отвернешься – всю стройку разворуют и из-под полы продадут на сторону.

– Ой, Андрей, кончай ты со своим шовинизмом, – поморщился Михаил Викторович. – Все мы одинаковые, что из Украины, что из Средней Азии, что нерусские, что русские… Да и что такое – русские? Как говорил великий классик, в народе нашем чудь начудила и мерь намеряла. А ты… эх! По-человечески нужно к людям подходить, с вниманием. Вот я дочь свою пытаюсь этому научить, и – никак, – неожиданно пожаловался он. – Растет этакой гламурной штучкой, на всех, кто не такой, как она, свысока смотрит. Хотя, конечно, в этом я и сам виноват. Избаловал. Но кто бы этого не сделал на моем месте? Это же такое счастье, когда к тебе успех приходит, когда то, что ты делаешь, и людям нужно, и вдобавок хорошо вознаграждается! Конечно, мы с женой были довольны, когда зажили в достатке. Ира все повторяла: «Примерь на себя счастье – оно тебе очень к лицу!» Ну, и дочке старались дать все, что могли. И даже больше. А теперь вот плоды пожинаем.

Тут он запнулся на полуслове и запоздало понял, что разоткровенничался явно не в том месте и не с тем собеседником. У Ковальчука был совершенно растерянный вид, он, похоже, понятия не имел, как правильно реагировать на внезапное доверительное признание босса. И Еремин успокаивающе махнул рукой.

– Извини, что-то я разболтался не ко времени. Иди, не буду больше тебя задерживать.

Ковальчук торопливо ретировался. Едва за директором по персоналу закрылась дверь, как у Михаила в кармане пиджака зазвонил мобильник. Это был «второй», или «личный», аппарат, которым Еремин никогда не пользовался для деловых переговоров, номер знали только друзья и родственники.

Кинув взгляд на дисплей, Михаил Викторович усмехнулся не без горечи. Дочка. Легка на помине. Не иначе, Марго срочно понадобились деньги. Другого повода поговорить с отцом у нее не бывает. Ни по телефону в разгар рабочего дня, ни дома, в тихий семейный выходной, когда Марго изредка вспоминает, что у нее есть родители.

– Слушаю тебя, – сухо проговорил Еремин в трубку. О его переживаниях по поводу дочери, что она выросла чужим человеком, избалованным, равнодушным и меркантильным, никто не должен догадаться. Там сейчас она, Маргарита.

– Папуль, – нежно пропела Марго в трубку, – у меня к тебе очень важное дело.

Еремин невольно усмехнулся. Правду говорят, что, когда у мужчины рождается сын, мужчина становится отцом. В крайнем случае, батей. А когда рождается дочь – папулей.

– Сколько тебе нужно? – сдержанно поинтересовался Михаил Викторович.

– Сколько тебе нужно? – прозвучало в телефоне, и, как обычно, эта отрывистая равнодушная фраза больно царапнула Марго по сердцу. Ну почему он так говорит с ней, почему? Будто она, его единственная и, между прочим, когда-то очень любимая дочь, не может позвонить ему по какому-то другому поводу – не только из-за денег.

Случись такое еще совсем недавно, она бы обиделась. И от досады повела бы себя именно так, как папа и ждет. Вот просто из вредности. И сумму бы заломила побольше. Раз он считает, что бабки – это единственное, что их связывает, пусть раскошеливается. Но теперь… Теперь все изменилось. Не зря же она потратила столько времени и денег на психолога! И сейчас она полностью подкована и полна решимости. Пора начинать новую жизнь. Или хотя бы строить именно такие отношения с отцом, к которым она стремилась. Кажется, так это назвал Дмитрий Сергеевич. «Не трать времени на предсказание своего будущего – начинай уже сегодня строить его своими руками!» – сказал он тогда. Во время последней беседы психолог явственно дал понять Марго, что, кроме нее самой, никто никогда не изменит ее жизнь. Ни целиком, ни по частям. А папа – это очень важная часть ее жизни…