Ольга в темноте всматривалась в угол со стариком, и ее трясло под одеялом. Она закрывала глаза, чтобы его не видеть, но понимала при этом, что он никуда не исчезает, и стоит открыть глаза, как он снова страшно ухмыльнется ей. Хорошо, что трещина не ползла дальше, а то бы у старика образовались страшные руки-крюки, и он когда-нибудь дотянулся бы до нее.

Днем она подолгу разглядывала трещину и уговаривала себя, что нет в ней ничего страшного. Но как только наступала ночь, зарывалась с головой в одеяло и упрашивала кого-то: «Ну, помоги мне скорее уснуть!»

Потом родители затеяли ремонт и трещину тщательно замазали мелом. Старик исчез. Вернее, исчезла трещина. А старик никуда не делся. Более того, Ольге казалось, что он смеется над ними всеми: подумаешь, замазали, я тут как жил, так и живу!!!

Должно было пройти немало времени, чтобы она забыла о существовании старика. Из ее памяти стерся его страшный образ, но нет-нет да и вспоминала она свои детские страхи, хотя фантазии с годами становились все более интересными и таинственными. Что там портрет какого-то старика в паутине-трещине, когда в зеркале видится почти реальный мир!

Ольга щелкнула выключателем, и в зеркале увидела себя в голубой майке с забавным слоном, в которой она спала. И никакой решетки и лестницы за ней и тяжелой двери в бетонной стене внизу, где кончается лестница. Ах, как жаль, что все это лишь ее фантазия! Вот бы здорово было отодвинуть, словно блестящий цирковой занавес, зеркальную амальгаму и сбежать по ступенькам вниз, где дверь эта тяжелая легко распахнулась бы, впустив ее в сказочную страну, в которой все были бы живы – мама, папа, бабушка, брат и родители Лехи Капустина, которые спасли ее от детского дома. И Покровский был бы свободен…

Илье Покровскому тоже не спалось этой ночью. Он думал о том, как иногда все складывается в жизни, будто в кино. «Санта-Барбара»! Рассказал бы кто – не поверил бы», – думал он, ворочаясь с боку на бок на жесткой казенной постели.

Конечно, у него давно была другая жизнь, и в ней много чего было, что можно смело вычеркнуть и прожить это вычеркнутое время еще раз, совсем по-другому. Но он даже не был уверен в том, хотелось ли ему что-то менять в собственной жизни. И потом, это в кино или в книжке режиссер и автор могут создать фантастический сюжет, в котором герои запросто проживут заново свои жизни, а в реальности этому не бывать никогда. А раз так, то стоит ли задаваться этим бестолковым вопросом, который так часто ставят перед собой люди: «Если бы можно было прожить жизнь заново, то что бы ты хотел изменить в ней?»

«Ничего не хотел бы. Потому что измени хоть одну букву, и можно лишиться чего-то, что дорого. Впрочем, я – не сказочник, не писатель-фантаст, и можно отбросить ненужные мысли и не засорять ими голову», – думал Покровский.

Он еще повозился какое-то время, послушал внутренний голос, который говорил ему, что ничего страшного не произошло, и самое главное, что Игорь жив и здоров, и, бог даст, скоро поправится и встанет на ноги. И может быть, больше его никогда не понесет ни на какой ледник. «Как его профессия-то называется? Научного названия не помню – заковыристое очень, а по-простому – ледовед, так, кажется, Аня говорила…»

И, уже засыпая, он вспомнил, как правильно называется профессия, которую выбрал Покровский-младший, – гляциолог. Специалист по льдам. Придумают же такое!

И крайнее звено в цепочке – специалист по льдам Покровский-младший – не спал в этот поздний час. Он старательно закрывал глаза, чтобы не видеть темноту, которая похожа на ту самую тьму-тьмущую, которой накрыло их группу в горах.

…О том, что Варю не нашли, он понял из обрывков разговоров, когда пришел в себя. И на момент вылета самолета МЧС из аэропорта Минеральные Воды подруга Игоря оставалась в списке без вести пропавших. Это хоть и лучше, чем числиться в погибших, но и надежд не так много на то, что он ее еще хоть когда-нибудь увидит…

Телефонный звонок в пустой квартире прозвенел особенно громко. Аня вздрогнула. Городской телефон. Она так редко общалась по нему, что уже стала задумываться – а нужен ли он вообще? Интернет – беспроводной, связь либо через скайп, либо по мобильному телефону, а домашним почти и не пользуются. Иногда звонили дальние родственники из деревни да подруга Ани – Ирина, которая, по старой привычке, все экономила, хотя телефонная экономия была какой-то сомнительной.

Аня сняла трубку. Внутри все потрескивало, как в старые времена, когда связь была из рук вон плохая.

– Алё?! – спросила Аня.

Ответом ей была тишина, которую нарушал только посторонний треск.

– Алё?! – повторила Аня.

И треск закончился, и словно издалека она услышала голос, который не забыла.

– Аня, здравствуй! Это Илья…

Илья. Покровский. Они не часто общались все эти годы. Письма не писали друг другу, лишь иногда Илья звонил по старому номеру домашнего телефона, чтобы задать традиционные вопросы: как дела у Ани и Игоря да как здоровье у ее родителей. Ну и с праздниками поздравлял, с такими как Новый год и день рождения.

Она у него в свою очередь справлялась о здоровье его родителей и передавала им приветы. Как-то родители Ильи приезжали к нему на свидание и пожелали встретиться. Аня приняла их радушно, расспросила обо всем, привет Илье передала. И все.

Потом умер его отец – сердце не вынесло всего того, что пришлось испытать ему за последние годы. Элла Михайловна осталась одна. Она сразу сдала – навалились болезни, из которых не было ни сил, ни желания выбираться.

Но время, как известно, лечит. Пожалело оно и Покровскую: года через три Элла Михайловна излечилась от ран душевных и телесных, взяла себя в руки и дала себе слово – дождаться во что бы то ни стало Илью «оттуда». А ждать надо было долго. Так долго, что цифры озвучивать не хотелось.

Она изредка звонила Ане и рассказывала про то, какой холодной была закончившаяся только в мае зима и как промерзали углы в квартире ее старого дома, а это значит, что нужно срочно утеплять стены, а на это нет ни средств, ни сил. И вообще она серьезно думала о том, что когда-нибудь уедет в свой домик в деревне и по осени не поднимется на крыло вместе с гусями и утками, а останется зимовать вместе с облезлой кошкой Дуней и двумя курочками, которые каждый день радуют ее свежими яйцами и неторопливыми разговорами «за жизнь».

Аня слушала ее и не узнавала. Куда подевалась та властная Элла, которая когда-то так влияла на сына и мужа, раздавала команды направо и налево, рулила в своей семье и была молодой и красивой? Вот и она одна, хотя казалось, что с отцом Ильи им уготовано жить целый век и умереть в один день, а «вот ведь не спросил, как я тут буду, – взял и ушел» – так поплакалась ей Элла по прошествии времени.

Аня очень хорошо понимала ее с этим «взял и ушел». Они, мужики, такие, могут «взять и уйти», а ты кувыркайся по жизни, как хочешь. Или как сможешь!

Со временем Элла и Аня стали очень хорошо друг друга понимать и могли запросто поболтать обо всем, как подружки.

…Мобильник зазвенел так неожиданно, что Аня вздрогнула. Она вырулила с оживленного проспекта в тихий переулок, припарковалась и нашла телефон под ворохом газет на пассажирском сиденье. Новенький «самсунг» жужжал и вибрировал, требуя немедленного ответа. Аня даже не взглянула на мерцающий голубоватый экран, боясь потерять звонок. Нажала на кнопку приема звонка в самый последний момент, когда телефон уже готов был захлебнуться от обиды.

– Алё? Алё-алё!!! – Аня торопилась ответить и услышала знакомое северное, будто яблоки зимние раскатились по деревянной столешнице:

– Анечка! Ань! Здравствуй! Это Элла Михайловна! Ты меня слышишь?!

– Слышу! Здравствуйте, Элла Михайловна!

Свекровь могла бы и не представляться, Аня и так узнала ее голос по характерному северному выговору.