- "Я умру не скоро", - выговорил смело. - "Не в этом году и даже не в следующем. Хаппу рахкок никогда не врёт".

   У меня кольнуло где-то в сердце. Так этот тон напоминал о младшем брате.

   - "Вы не убьёте меня", - продолжил. - "Меня никто не убьёт".

   - "А ты не думал, что это не мешает кому-то тебя избить?" - спросила.

   - "Я могу стерпеть побои".

   - "Не хочешь сказать, каким образом у тебя это получается?"

   Мужчины открыл глаза, встречаясь взглядом с моим шлемом:

   - "Я слишком стар для вас", - резко сменил тему. - "Как долго я буду фаворитом?"

   Я не ответила, прислушиваясь к себе. Мужчина нахмурился, когда я велела ему убираться. Через минуту его в спальне уже не было, а я задула свечи и в последний раз упала на эту кровать. Все что бы я ни сделала для этого города, было бы бессмысленно. В теории, я не должна была распространяться о Земле, не могла вводить здесь технологии, совершенствовать поселение. Моя задача как экспериментального объекта семьдесят седьмой группы состояла в том, чтобы оттягивать аборигенов назад, пудрить мозги, как это делали наши мужчины и по возможности не дать городу вымереть, ведь кто знает сколько наших доберется досюда и как они перенесут местный климат и жизнь без привычных благ. Поддержание генетического разнообразия было необходимым и симбиоз с местным населением предполагался как мера поддержания популяции. Другое дело, что земляне несомненно должны были стоять во главе этой новой цивилизации. Тот же Ибрагим Рамси записал кучу уроков "обольщения народа", которые мог бы использовать авторитетный землянин. Я не хотела прожить так свои последние дни, а особенно - украшать их систематическим изнасилованием малоизвестного мужика, который бы раз в пару дней танцевал дикие пляски с букетом цветов в анусе и яблоком во рту. Мне следовало как можно быстрее покинуть точку. Запись я уже сделала, но значок оставлять побоялась - это был бы хороший идентификатор в случае если северное племя представляло из себя то, о чем думалось мне.

   - "Куда вы?" - обеспокоилась Одноглазая.

   Оседлать хаппу оказалось легче, чем земную лошадь - здесь они спали лежа, соответственно, были приучены подгибать лапы.

   - "Хайрскваран велит мне отправиться в путешествие, которое в силах преодолеть только я", - кивнула женщинам на площади. - "Покидая город, я не обещаю вернуться, поэтому оставляю Акхимар статус хайар".

   - "Но как же..."

   - "Воля Хайрскваран не обсуждается".

   Женщины загоготали, из зала на площадь выбежали и мужчины. К сожалению и счастью, они обсуждали не столько мой отъезд, сколько цвет шкуры хаппу на котором я сидела.

   - "Мы можем что-то сделать для вас?"

   Я пошарила взглядом по толпе, но не заметила рыжеволосого:

   - "Проследите, чтобы моего фаворита ничего не печалило. Пусть он счастливо живёт".

   Присвистнув, я направила своего "боевого коня" к северным воротам. Дорогу освещало блеклое пятно за тучевыми облаками. На севере от поселения располагались обширные поля с растущими волокнами. Это была странная форма жизни - дерево, обвитое длинными серыми нитями. Женщины собирали материал на выпирающие палки, прикрепленные к их талии, укладывая так, чтобы волокна распрямлялись. Поля находились в душной низине. Здесь не было ветра.

   День или два мы с хаппу шли вперёд почти без остановки. Затем, когда лес сменился степью, стали делать перевалы. Животное, в первый раз показавшееся мне диким выглядело спокойным и отчего-то даже довольным, урча и елозя по траве вокруг ночного костра. На нас напали пару раз, существа которых я даже разглядеть толком не смогла - хаппу тогда громко зашипел, распрямив сложенные под грудной клеткой лапы и гнал хищников прочь, пока те не скрылись с линии горизонта. Я смотрела в небо и пыталась придумать какое-нибудь созвездие. Так прошел летний цикл и началась осень.

   Расстояние, которое мы покрыли за сорок три дня пути, предполагало наличие хоть какого-то населенного пункта, но его не было. Когда степь кончилась, мы напоролись на широкую реку уходящую вдаль. Моста не было видно, дно проваливалось на тридцать два метра - я начала рубить бревна для плота. Хаппу спокойно сидел на песке, давая понять, что никого поблизости нет.

   Конечно, в жизни я никогда не сталкивалась с задачей сооружения плота - на Земле не осталось безопасных рек, только подземные источники, которые строго фильтровались. Но энциклопедические знания никуда не делись и закончив перевязывать брёвна длинными листьями прибрежного растения, я решила устроить себе небольшую передышку. Местная вода была странной, не совсем привычной, будто разбавленный кисель, а песок какой-то мягкий и теплый, даже там где его не доставало солнце. Впервые за многие месяцы, сняв экзокостюм, я открыла для себя целый мир, где даже звук казался более объемным. Здесь все было не так как в городе и даже не так как фильмах про старую Землю. Человечество изобрело видео-фильтры для повышения яркости и чистоты цвета, но на этой планете они и без того были совершенны, складываясь в удивительные переливы.

   Я вспоминала "природу" окружавшую меня под куполом. До четырнадцати лет - это был плакат из медицинского центра, где девушка в халате держала в руках цветущий кактус. Затем, в баре у Джонсона, что лепил документы, таким как я - настоящий горшок с фиолетовыми фиалками. Это была настоящая редкость и дикость - держать цветок без капсулы, на столе, как элемент декора. Джонсон пользовался замешательством пришедших, проворачивая какие-то махинации. Вспоминая мой первый день в том закуренном зале, хотелось смеяться: я так испугалась табачного дыма, хотя всю жизнь прожила с помойкой под дверью. В двадцать один год, когда я внедрилась в ещё незначительный штаб в Транспортале, я стала посещать общественные места верхнего уровня. Не потому что они мне нравились, того требовала личина среднестатистического гражданина. Джонсон пробил мне однокомнатную квартиру в одном из ульев. Это было кристально чистое помещение успокаивающего травяного цвета, напичканное различной техникой. По размерам оно превосходило лачугу моей семьи в десять раз и мне было сложно находиться в подобной роскоши дольше, чем того требовал сон. В будущем, я даже отключила сенсорные датчики освещения. Не хотелось видеть масштабы комнат.

   Мне всегда казалось, что природа - это самое чистое, что может быть, а я - слишком побитая жизнью, чтобы владеть ею и чересчур слабая, чтобы защитить. Я не испытывала трепета, смотря на высокие деревья под куполом, мной овладевало отчаяние и страх перед неминуемой гибелью прекрасного. Сейчас я не переживала подобных чувств из-за стабилизатора, но подозревала, что радости или счастья местная природа у меня бы не вызвала.

   Перейдя на местную пищу и неочищенный воздух, я снизила потребность организма в сыворотке. Хаппу сбежал, когда мимо проносилась стая его диких соотечественников и рядом не осталось никого, кто бы сканировал близь лежащую территорию на предмет врагов. У берега я вылавливала маленьких рачков и поджаривала их на костре, днем купалась и загорала, облокотившись на камень. Меня мучили вопросы: а что если северный посёлок не такой? Что если я не найду того, что ищу?

   Шум насекомых, чередующийся с теплыми порывами ветра нарушился хрустом ветки. Человеческое зрение было так несовершенно. Припомнив, что северное направление для местных запретно, а по пути не повстречался ни один абориген, я продолжила дремать. Солнце приятно нагревало кожу.

   Проснулась я от того, что кто-то откинул волосы мне с лица. Сделано это было так мастерски, что я, пожалуй, могла бы принять случившееся за ветер, вот только если бы сразу после чьи-то мягкие пальцы не дотронулись до моей щеки. Почти незаметно, неизвестная ладонь двинулась к губам, задела нос, прошлась по ресницам и бровям, упираясь в лоб. Я медленно распахнула глаза, думая о том, как бы добраться до пистолета за камнем. Передо мной сидел мужчина в потасканном плаще. Открыв рот, он заворожено поглаживал мои бледные стопы, забывшись так, что когда вновь поднял голову, со страшным всхлипом дёрнулся назад.