— Ваше величество…
Начальник стражи преклонил перед Фредегондой колено, но королева не удостоила его даже взглядом — лишь едва заметно кивнула, позволяя говорить.
— Там одна женщина хочет вас видеть…
— Я отдала тебе приказ. Исполняй.
— Простите, но она говорит, что она ваша служанка. Я не хотел бы навлечь на себя вашу немилость…
Фредегонда подняла глаза, посмотрев на начальника стражи, и медленно повернулась к двери. У порога между двумя стражниками стояла Уаба. Когда королева взглянула на нее, Мать облегченно улыбнулась, но почти тут же эта улыбка сменилась гримасой ужаса. Фредегонда снова отвернулась, не произнеся ни слова. Начальник стражи дал знак подчиненным вывести Уабу из часовни.
— Geneta, это же я! — в отчаянии закричала та, — В чем я провинилась? Что на тебя нашло? Geneta!
Двери со скрипом захлопнулись, и крики Уабы постепенно стихли в глубине коридора. Пусть и она погибнет, потому что ничего не сделала для спасения принца. Она ничуть не лучше, чем все эти целители, костоправы, гадалки, продавцы зелий…. Всех парижских знахарей, лекарей и предсказателей — иными словами, всех тех, кого можно было заподозрить в колдовстве, — заключат в темницы и подвергнут пыткам, а потом отправят на костер — и так будет продолжаться до тех пор, пока один из них не признается в совершенном злодеянии. Священники и раньше предостерегали ее от ненавистных Богу чародеев, одержимых демонами. Эти предостережения, а также внезапная холодность короля и множество других дурных знаков теперь казались Фредегонде явной угрозой небесных сил. К тому же Уаба слишком долго разделяла с ней одни и те же тайны…
Назавтра, после похорон принца, с наступлением ночи город озарился светом множества костров, наполнился отвратительным запахом горелой плоти и душераздирающими криками сжигаемых заживо. Еще через день уже ничего не было слышно, кроме мрачного завывания ветра на опустевших улицах и глухих мрачных песнопений в стенах соборов. Фредегонда сидела у окна, чувствуя себя, как никогда, одинокой. Хильперик после похорон сына уехал из города — должно быть, на одну из окрестных вилл. Кажется, впервые Фредегонда не знала, где он, и впервые это было ей безразлично. Пусть охотится в свое удовольствие, пусть проводит ночи в беседах со священниками или со своим новым фаворитом, евреем Присцием, которого поклялся обратить в христианство, пусть забывается в объятиях новых любовниц, пусть замышляет новые военные походы — ей уже не важно. Борьба за власть, которую они оба вели так долго, обернулась для нее лишь нынешним ужасающим одиночеством. Мать, потерявшая всех детей, в том числе новорожденных. Любовница, которая больше не испытывала ни любви, ни страсти к своему мужу и которую желание других мужчин оставляло холодной, как статуя. Королева без власти, вынужденная терпеть унижения от взбалмошного и слабого короля. Одинокая женщина, отправившая свою единственную подругу на костер во имя Бога, в которого не верила…
— Ваше величество… Фредегонда узнала голос одной из своих служанок.
— Что тебе?
— Принцесса Ригонда здесь и хочет вас видеть. Да, верно, у нее еще осталась дочь, рожденная в ту пору, когда она ожидала сына, чтобы закрепить за собой положение общепризнанной королевской любовницы. Она почти не обращала на Ригонду внимания, и та платила ей тем же. Но вот теперь от принцессы появилась хоть какая-то польза. Несмотря на то, что Ригонде было всего двенадцать лет, король Лиувигильд попросил ее руки для своего сына, принца Рекарреда. Разумеется, это был брак по расчету, призванный обезопасить пиренейские границы, как некогда брак Хильперика и Галсуинты; но, тем не менее, это все же был настоящий королевский брак, поднимающий престиж Нейстрии и, кроме того, разрушающий все планы Брунхильды относительно Испании. С тех пор как прибывший из Толедо посланник попросил руки принцессы, эта маленькая дурочка видела себя уже королевой и обращалась с собственной матерью свысока, явно считая происхождение Фредегонды унизительным для себя.
— Пусть войдет.
Почти неосознанным жестом Фредегонда взяла со стола бронзовое зеркало и поправила прическу. Когда она поняла, что делает, то поспешно отложила зеркало, но было уже поздно: торжествующая улыбка на лице принцессы говорила о том, что та заметила это проявление слабости.
— Я узнала, что король, мой отец, отправил готских послов обратно, — сказала Ригонда, садясь в высокое резное кресло.
Фредегонда улыбнулась, слегка позабавленная чересчур взрослыми манерами дочери. Но нельзя было не признать, что для своих лет она держится совсем неплохо. Когда они обе сидели в креслах, разница в росте была не так сильно заметна, и высокомерная манера принцессы низводила Фредегонду до положения служанки. В другое время королева вышвырнула бы ее из кресла и надавала пощечин за такую дерзость, но после всех этих ужасных дней она чувствовала себя слишком усталой и печальной.
— Напоминаю тебе, что твой младший брат совсем недавно умер. Поэтому король предпочел отложить твою помолвку на более поздний срок.
— Что вы говорите?
— Это просто отсрочка. Весной мы…
— Весной? Вы хотите сказать, что мне придется провести всю зиму в этом вонючем городишке? И кстати, где мой отец? Почему он не позвал меня к себе?
— Твой отец в трауре. Он хочет побыть один.
Вне себя от гнева, Ригонда поднялась, и, несмотря на ее роскошное одеяние и драгоценности, стало видно, что это просто глупая девчонка двенадцати лет, нескладная и нелепая. На этот раз высокомерная улыбка появилась на лице Фредегонды.
— А теперь оставь меня, — сказала она. — У меня есть заботы поважнее.
— Признайтесь — это вы его удалили!
Фредегонда скрестила руки на груди, сдерживая нарастающее раздражение, и боком прислонилась к столу, ожидая, что еще скажет дочь.
— Вы никогда меня не любили! А теперь, когда я стала взрослой, вы хотите разлучить меня с отцом и расстроить мою свадьбу!
— Зачем бы мне это делать?
— Я знаю, что вы храните у себя мое приданое! Сами вы никогда не получали столько золота от отца и теперь мне завидуете! Вам невыносима сама мысль о том, что я стану женой — наследного принца Толедо, а потом королевой, женой и дочерью короля, тогда как вы…
— Продолжай.
Детское личико Ригонды покраснело от гнева, а глаза заблестели от слез. Однако она сдержалась и, ничего не сказав, направилась к двери. Но окрик Фредегонды заставил ее обернуться.
— Продолжай!
— Хорошо же! Вы всего лишь бывшая служанка и чародейка! Вы околдовали короля! Это вас надо было сжечь! Вы…
Принцесса замолчала, когда мать быстро направилась к ней. Она резко отшатнулась и выхватила из ножен небольшой богато украшенный кинжал. Но, прежде чем, Ригонда успела замахнуться, оглушительная пощечина сбила ее с ног. Затем Фредегонда схватила принцессу за волосы и подтащила к своим ногам.
— Хочешь золота? Сейчас получишь!
Обезумев от ярости, она рывком распахнула дверь и вышвырнула дочь в коридор под изумленными взглядами Ландерика и стражников, охранявших ее покои. Фредегонда не обратила на них никакого внимания и продолжала гнать принцессу по коридору и вниз по лестнице, пока они не спустились в подвалы дворца. На некоторое время королева взяла себя в руки, чтобы предстать в достойном виде перед стражниками, охранявшими королевскую сокровищницу; но затем, когда двери перед ней распахнулись, она снова схватила несчастную Ригонду за волосы и втолкнула внутрь.
В свете факелов, горевших под низкими сводчатыми потолками, были видны окованные железом сундуки, римские мраморные статуи и множество других ценных вещей, свезенных чуть ли не со всего света. Фредегонда наугад открыла один из сундуков и повернулась к дочери.
— Вот оно, твое приданое, — холодно сказала она. — Ну, так бери его! Забирай все, что хочешь.
Ригонда заколебалась, затем, видя, что мать едва сдерживает нетерпение, медленно подошла к распахнутому сундуку, до краев полному золота и драгоценных камней, переливавшихся разноцветными отблесками в свете факелов. Она неуверенно протянула руку и взяла серебряную фибулу, украшенную изумрудами, затем длинную золотую цепочку, на которой висел искусной работы крест из дерева и слоновой кости. И таких украшений здесь были десятки, сотни, целые сундуки! С лихорадочно бьющимся сердцем и блуждающей на губах улыбкой, Ригонда наклонилась еще больше и зачерпнула две полные пригоршни золотых монет, но в этот момент королева резко захлопнула крышку сундука, прижав к бортику шею дочери, и надавила на нее изо всех сил. Громкие крики девочки вскоре сменились хрипами. Без сомнения, Фредегонда задушила бы дочь, если бы Ландерик силой не оттащил королеву от сундука и не вынес из сокровищницы. Все то время, что он нес ее по коридорам и лестницам, королева оставалась до такой степени неподвижной и безучастной, что попадавшиеся навстречу слуги думали, будто она одурманена или даже вовсе мертва, и крестились вслед.
