Пока длился этот разговор, король Руана уже вернулся в свой лагерь и сейчас отдавал приказы. Даже издалека было видно, что армия Нейстрии начинает отступление, действуя слаженно, как единый механизм, хотя наиболее отдаленные ряды тронулись с места самовольно, и беглецы, казавшиеся издалека просто черными точками, мало-помалу усеяли всю равнину. Тюрингские и суабские варвары, составлявшие большую часть воинов Зигебера, вначале смотрели на это передвижение с некоторым недоверием, но затем, когда окончательно поняли, что враг уходит, лишая их возможности сразиться, пришли в ярость и принялись выкрикивать:

— Khildl Khild![28]

Одновременно с этим они колотили мечами о щиты, и их огромная плотная масса колыхалась взад-вперед, словно морской прибой. Похоже, было, что они сами собираются искать сражения, в котором им отказали. Зигебер, пустив коня галопом, домчался до них и остановился на небольшом расстоянии от первых рядов, повернувшись спиной к отступающему войску Хильперика. Рядом с Зигебером застыли Зигила и Лу Аквитанский, положив руки на рукояти мечей и готовые в любой момент пожертвовать собой ради короля. Остальные военачальники во главе с Адовайром вернулись к своим отрядам, находившимся позади или с боков от массы наёмников-варваров.

Зигебер снова пришпорил коня и проскакал вдоль их нестройных волнующихся рядов, великолепный в своем пурпурном плаще, который он надел перед началом переговоров с братом. Сейчас ему предстояли переговоры куда более опасные — не с одним-единственным испуганным противником, а с разъяренной толпой, грозно ощетинившейся оружием и возглавляемой грубыми и жадными предводителями, которые смысл жизни видели в войне. Выпустив поводья, Зигебер поднял обе руки и не опускал их до тех пор, пока шум голосов и грохот оружия не стихли.

— Братья мои, послушайте меня! Вы видите, что ваша доблесть стала известна и здесь, в нескольких лье от древней столицы Хловиса! Одни лишь рассказы о вашей храбрости и силе способны устрашить самых несгибаемых воинов! Я призвал вас, чтобы вы помогли мне победить моего врага. Вы отозвались на мой призыв, и достаточно было вам появиться, чтобы мы оказались победителями. Никогда еще победа не была столь полной, а ваша слава — столь громкой! Вместе с вами мы одолеваем врагов, даже не вступая в сражение!

Зигебер перевел дыхание. Его рыжий конь, с которым король управлялся лишь легким нажатием колен, продолжал медленно идти вдоль рядов — достаточно близко, чтобы Зигебер мог видеть суровые враждебные лица, на которых все еще читалась ярость из-за несостоявшегося сражения. Но, по крайней мере, его слушали…

— Вы хотите войны?

Дружный гул голосов был Зигеберу ответом. Одной рукой он подобрал поводья и снова пустил коня галопом, другой выхватил из ножен длинный меч и вскинул его высоко над головой, устремив острие в небо. Когда король достиг края правого фланга, он узнал Гондульфа и Раушинга, командовавших построенными здесь отрядами франков. Солдаты Остразии стояли плотно сомкнутыми рядами напротив беспорядочной массы варваров. Не останавливая коня, Зигебер краем глаза увидел, как Гондульф слегка кивнул, и тут же догадался, что предприняли его военачальники. Адовайр на противоположном фланге, должно быть, также держит свои отряды наготове. Мысль об этом приободрила и одновременно слегка встревожила Зигебера. Он развернул коня и решительно поскакал обратно.

Достигнув центра первого ряда и оказавшись в самой сумятице, среди шума и криков, Зигебер спрыгнул на землю и приблизился к тюрингскому предводителю, который стоял немного впереди своих солдат. На плечи его был наброшен плащ из шкуры тура, узловатые руки тюрингца были от запястий до локтей унизаны широкими медными браслетами и сжимали боевой топор. Король остановился в двух локтях от тюрингца и пристально взглянул ему в глаза, словно давая понять, что собирается говорить в первую очередь с ним.

— Я тоже хотел войны! — громко произнес Зигебер. — Но, прежде всего, я хотел победы, и мы победили! Он подождал, пока возмущение уляжется, вплоть до самых последних рядов.

— Увы, — продолжил король и широко развел руки, — достаточно было вам появиться, и наши враги обратились в бегство, словно толпа девственниц при виде козла во время гона!

Тюрингец взглянул на Зигебера округлившимися от удивления глазами, но в следующее мгновение разразился громким хохотом, который подхватили и остальные наемники. Их веселость распространилась по рядам с быстротой лесного пожара и так же быстро утихла, сменившись прежним нестройным шумом — однако теперь уже гораздо менее враждебным Зигебер взял командира наемников за плечо и увлек за собой, негромко говоря ему что-то с дружеской улыбкой. Вдвоем они подошли к другому предводителю, который был чуть моложе тюрингца, но не уступал тому в свирепости и был таким же грязным. Судя по его татуировкам и шрамам от ритуальных надрезов, это был суаб. Когда Зигебер и тюрингец поравнялись с ним, король снова обратился к толпе:

— Вы хотите золота, добычи, рабов? У вас будет и золото, и скот, и все, что удастся захватить, и вы вернетесь домой богатыми и увенчанными славой!

На этот раз ответом королю был восторженный рев. Варвары, как и прежде, потрясали своими топорами и ango, но теперь — салютуя ему. Зигебер улыбнулся и взглянул на предводителя суабов. Голубые глаза того казались выцветшими на темном от загара и грязи на лице, полускрытом густой черной бородой и заплетенными в косички волосами. Суаб держал в левой руке деревянный круглый щит, обтянутый выкрашенной кожей, а все его вооружение, казалось, составляет один только дротик.

— Как тебя зовут?

— Оксо, сеньор…

— Слушайте все! — воскликнул Зигебер, отступая на шаг и вновь вознося меч над головой. — Я не могу воздать честь всем сразу, но пусть ваш командир, доблестный Оксо, примет в знак моей дружбы и в залог правдивости моих слов королевский меч!

От неожиданности суаб выронил дротик и заметно дрогнувшей рукой взял меч. Его лицо расплылось в глупую улыбку. Он повернулся к своим воинам и взмахнул мечом с победным кличем, тотчас заглушённым громкими воплями остальных. Отходя, Зигебер перехватил взгляд тюрингца, явно, недовольного тем, что такую честь оказали не ему.

— Сегодня вечером я устрою пир, — сказал король, обращаясь к тюрингцу. — Не мог бы ты стать моим посланцем и созвать остальных командиров от моего имени?

Тот ответил довольным глухим урчанием, и Зигебер направился к своему коню, провожаемый одобрительными восклицаниями варваров. Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы идти не слишком быстро.

Первый снег приглушил обычные городские звуки. Зимнее солнце неярко светило в бледно-сиреневом небе, и на горизонте все сливалось: земля, леса, деревушки. Только река четко выделялась среди тумана и инея, словно темная лента. Брунхильда уже отошла от города примерно на поллье. На ней был тяжелый плащ, подбитый медвежьим мехом, и меховая шапочка, из-под которой виднелись лишь несколько белокурых прядей и щеки, покрасневшие от холода. Королева была одна — лишь на расстоянии ее сопровождали два стражника, вооруженные копьями. Замерзшие дамы-компаньонки отстали одна за другой и поспешили спрятаться в следовавшей за ними вдоль реки крытой повозке: там была жаровня, возле которой можно было немного согреться.

Брунхильда невольно улыбнулась, прижимая руки к округлившемуся животу. О боже, как чудесно преобразилась под снегом эта унылая земля! Летом Метц был прекрасным городом, овеянным прохладой двух рек, но здешняя осень, с непрерывным дождем и ветром, была ужасна. Стены дворца и загородной виллы пропитывались сыростью, сухие травы и цветы, которыми устилали полы, покрывались плесенью за несколько часов, а постоянно чадящие факелы не давали почти никакого тепла — от них лишь щипало глаза. В Толедо осень была едва ли не самым приятным временем года — летняя жара спадала и долгие вечера становились мягкими и прохладными…. Вместе со своей сестрой Галсуинтой, Брунхильда любила подолгу сидеть на одной из террас королевского дворца, запасшись вином и фруктами…. Но снега в Толедо никогда не было — во всяком случае, Брунхильда его не помнила, — и если сплошное белое покрывало, расстилавшееся сейчас перед ее глазами, и не могло заставить ее забыть об Испании, оно, по крайней мере, делало окружающий пейзаж гораздо менее мрачным.