Надежность наших носителей для пилотируемых кораблей оказалась неплохой: к настоящему моменту выполнено много десятков пилотируемых стартов, и только два раза произошли аварии. Один раз на старте (но успела сработать система аварийного спасения) и другой — после окончания работы второй ступени. Но и в том полете сработала система аварийного спасения, и тоже все закончилось благополучно. Правда, тогда такой положительной статистики еще не было.
Отделился наш корабль от последней ступени, и мы сразу обменялись впечатлениями о невесомости. В целом чувствовал себя вполне прилично, хотя некоторое ощущение дискомфорта было. Стало ясно, что невесомость в самолете — это совсем не то. Там ты весь пронизан мыслью о кратковременности необычных ощущений и их неустойчивости. А здесь все по-другому.
Все хотелось увидеть, ощутить. В корабле было, мягко выражаясь, не очень-то просторно, но, когда понадобилось достать из-под кресла фотоаппарат, с удовольствием отстегнул привязные ремни, вылез из ложемента, развернулся и полез за фотоаппаратом под кресло.
Занялись своими делами. Много забот и суеты. Тогда мы еще не понимали, что в первые дни полета организм человека должен адаптироваться к невесомости и нагружать его двигательной активностью, работой в это время нельзя. Надо организовать работу так, чтобы выполнялся минимум самых необходимых операций. А мы взялись слишком рьяно. Хотелось продемонстрировать, что у экипажа из трех человек больше возможностей. Работа была расписана чуть ли не по минутам. Даже на земле, в условиях гравитационного комфорта, во время тренировок в макете спускаемого аппарата почти на каждом «витке» мы не укладывались с объемом запланированной работы. «Ну, как-нибудь в полете управимся», — рассуждали. Конечно, это оказалось не так.
В мои обязанности входило фотографирование, наблюдения поверхности Земли, работа с секстантом, проведение экспериментов по исследованию поведения жидкости в условиях невесомости, снятие характеристик ионных датчиков ориентации корабля относительно вектора скорости. Спать не пришлось.
Сделано было сравнительно много. Из полета привез несколько сотен снимков поверхности Земли, циклонов, облачных и ледовых полей, восходов и заходов солнца, горизонта над освещенной стороной Земли. Удалось наблюдать несколько слоев яркости атмосферы над горизонтом Земли. До нашего полета космонавты об этом не рассказывали: либо не замечали, либо не обращали внимания.
Видели над темной стороной Земли перистые облака в виде светлого слоя над горизонтом на высоте около 80–100 километров. А может быть, это были слои аэрозоля, подсвеченные Луной. И эти наблюдения тоже были новостью.
Когда корабль проходил над ночной стороной Земли в самых южных широтах полета, мне повезло — удалось наблюдать полярные сияния. Максимальная широта, до которой корабль может подниматься в полете, равна наклонению плоскости орбиты к плоскости экватора. Полеты «Восходов» и «Востоков» проводились по орбитам с наклонением их плоскости орбиты к экватору равным 65 градусам, а не 51 градусу, как это стало обычным для «Союзов» и орбитальных станций, и поэтому вероятность увидеть полярные сияния у нас была больше.
Это была уникальная картина! Почти все поле зрения в иллюминаторе (примерно 30 градусов) занимали вертикальные столбы желтого цвета, поднимавшиеся на высоту нескольких сотен километров и шириной порядка 20–30 километров. Они начинались от белесой полосы, следовавшей над горизонтом на высоте около 100 километров. При приближении корабля из тени к подсвеченной солнцем атмосфере сияние над терминатором начинало бледнеть и постепенно исчезало. Такая картина наблюдалась на нескольких витках. До своего полета ни от кого не слышал о наблюдениях полярных сияний с орбиты.
Провел эксперименты и фотосъемки для исследования поведения жидкости в условиях невесомости. Надеялись обнаружить закономерности поведения топлива в баках ракет при их запуске в условиях невесомости. Один из результатов был неожиданный. Установка для исследования представляла собой маленькую прозрачную модель двух сферических баков, в каждом из которых находились жидкость и газ. Один из опытов заключался в том, чтобы увидеть, как будут успокаиваться жидкость и газ после встряхивания модели. Оказалось, что жидкость и газ к моменту, когда стал рассматривать модель, уже «встряхнулись», по-видимому, в момент выключения двигателей ракеты. Газ и жидкость перемешались, образовалась газожидкостная суспензия, и она совсем не хотела разъединяться на жидкость и газ.
Снятие характеристик ионных датчиков (зависимость сигнал — угол) было выполнено совместно с Комаровым.
Егоров брал анализы крови, мерял пульс и давление. Помню, что все трое то и дело выражали свои восторги при виде полярных сияний, восходов и заходов солнца. Ну, это понятно: инстинктивно мы пытались поддержать друг друга демонстрированием хорошего самочувствия, чего на самом деле не было.
Пообедали из туб. Потом Володя и Борис (по программе!) задремали, а мне выпала вахта, в основном на витках, на которых не было связи с Землей, в одиночестве, что доставило определенное удовольствие: прильнул к иллюминатору. К этому времени я поменялся с Егоровым местами, он немного мерз, как ему казалось, от работы вентилятора, установленного рядом с иллюминатором. А на самом деле его плохое самочувствие было результатом начавшегося процесса адаптации к невесомости.
Смотреть на проплывающую цветную картину Земли, похожую на физическую карту мира — похожую, но «живую» — можно было до бесконечности. Все так легко узнаваемо: вот Америка, вот Африка, вот Мадагаскар, Персидский залив, Гималаи, Байкал, Камчатка. Горы, разноцветные озера (приятно было сообразить — разный планктон!), изменения цвета морей у берегов, около устьев рек и вдалеке от них.
Когда трасса полета, пролегая над поверхностью Земли с востока на запад, начала проходить над нашими наземными пунктами связи, я вызвал на связь С.П. и попытался его убедить продлить еще на сутки полет (программой предусматривался полет только на одни сутки, а запасы пищи, воды и кислорода — на трое): все-таки увеличились бы шансы увидеть, обнаружить что-либо новое, интересное. Бесполезное дело, он, конечно, отказал.
Товарищи мои проснулись, и мы снова засуетились, выполняя программы: разговаривали с Землей, делали записи, наблюдали в иллюминаторы светящиеся частицы, атмосферу над горизонтом. Рассказал Комарову и Егорову о своем разговоре с Главным и предложил Комарову еще раз, но уже официально, как командиру экипажа, обратиться к начальству с предложением о продлении полета. Предложение не вызвало энтузиазма, Володя поморщился (с начальством лучше не спорить), но разговор все же провел и, естественно, тоже получил отказ.
Снаружи, на приборно-агрегатном отсеке, у нас стояла телекамера, и та картина, которая попадала в ее поле зрения, выводилась на экран, находившийся перед нами в кабине. При снятии характеристик ионных датчиков ориентации я обратил внимание, что на телевизионном экране появились неподвижные лучи. Что это? Может быть, мерещится? Стал снимать экран. После проявления пленки уже на земле убедился, что не померещилось: на фотографиях тоже были видны перекрещивающиеся лучи! Открытие! Увы, к тому времени уже сообразил, что это следы движения изображения солнца на люминофоре, когда оно попадало в поле зрения телевизионной камеры. А двигалось изображение за счет медленного вращения корабля с остаточной после выключения ориентации угловой скоростью.
Время пролетело быстро. Перед спуском все системы и устройства корабля, которые должны сработать, отчетливо предстали в воображении. После разделения наш спускаемый аппарат развернулся, мы увидели отделившийся и вращающийся приборный отсек, и вдруг прямо на иллюминатор брызнула струя жидкости (шла продувка трубок тормозного двигателя после его выключения), и стекло вмиг обледенело: в вакууме жидкость мгновенно вскипает, испаряется и, естественно, при этом охлаждается. Вошли в атмосферу. Казалось, будто вижу, как «обгорает» асботекстолит теплозащиты. В иллюминаторы ничего не видно: все залито ярким светом, идущим от раскаленной плазмы, окружающей аппарат. Начались хлопки, словно выстрелы. Ребята на меня вопросительно смотрят. Пытаюсь объяснить: кольца асботекстолита, из которых набрана тепловая защита лобовой части аппарата, закреплены на клее и на асботекстолитовых шпильках, от нагрева в тепловой защите возникают термические напряжения, ну и где-то происходит расслоение колец.
