Однажды Нерон даже набрал целый легион из молодых людей более 180 см ростом – для движения, подобно Александру, на Восток. Он даже назвал свое войско «Фалангой Александра Великого» и изображал из себя выдающегося македонского воителя. Но, кроме насмешек, не снискал ничего, вскоре забыв о планах похода.

Сексуальная сфера Нерона заслуживает особого внимания, поскольку напрямую тесно связана с общими проявлениями его натуры. Эротизм, так демонстративно выпячиваемый, и экстравагантная интимная жизнь, старательно вывернутая наизнанку (чтобы весь мир мог оценить ее), являются не чем иным, как тайным примитивным желанием запомниться миру. Нерон, будучи человеком далеко не глупым, не просчитался в одном: шокированное его сексуальными выходками общество надолго запомнило его имя. С того момента, когда молодой принцепс полностью осознал свою вседозволенность, он начал совершать поступки, уничтожавшие представления о морали вообще и о пределах дозволенного. Сексуальная развращенность Нерона проявилась не в силу его склонности к тем или иным интимным усладам, а вследствие реализованного желания перевернуть систему ценностей, доказать, что он является учредителем норм и законодателем правил в обществе. Другими словами, в сексуальной плоскости он утверждался подобно тому, как делал это в своих поэтических исканиях, желании достичь признания блестящего возницы или уникального актера.

Многие биографы единодушно отметили исключительное отличие поражающих воображение актов Нерона от не менее порочных выходок Тиберия и Калигулы. Если предшественники предпочитали наслаждения использовать для насыщения своей разбуженной похоти, не выпуская демонов страсти за пределы императорских покоев, то Нерон удивил мир прежде всего настойчивым желанием продемонстрировать, что он может и имеет право открыто, едва ли не публично наслаждаться всеми сторонами жизни. И конечно же, как и у многих других отъявленных злодеев, влечение к эксгибиционизму последнего отпрыска династии Юлиев – Клавдиев имело в своей основе отсутствие достойной идеи самореализации. В сущности, он, как птица, ограниченная невидимой клеткой своих тривиальных представлений о мире, метался от секса к параноидальным поискам мнимых заговорщиков и от публичных представлений себя в различных ипостасях (поэта, возницы, актера) с оттенками творчества до мерзких убийств наиболее ярких личностей своей эпохи. И полагал, что если сумеет шокировать современников откровениями своего интимного мира, как и игрой на кифаре или актерским мастерством, то непременно запомнится и прославится, войдет в историю как император, выгодно отличающийся от многих других. В его извращенном сознании формула достижения признания выглядела приблизительно так: «Уж если я не могу запомниться военной славой завоеваний, удивительными законами и развитием государства, то пусть я войду в сознание потомков как самый поразительный властитель!»

Женская акцентуация и наличие возле него в подростковом возрасте такой сильной и волевой матери, как Агриппина, с агрессивными мужскими чертами частично предопределили природную бисексуальность Нерона. Нравы же Вечного города с рассказами о Калигуле и Мессалине, да наверняка и о родителях, не отличавшихся целомудрием, не могли не повлиять на восприятие молодого человека. Инцест, кажется, серьезно волновал Нерона, хотя в кровосмесительную связь с родной матерью поверить достаточно сложно. И скорее не из-за неприемлемости таких отношений для Агриппины или самого Нерона, а потому, что в то время он слишком чутко прислушивался к советам Сенеки и Бурра, которые из опасения возвышения Агриппины не могли не навязать Нерону мысли о политической опасности для него такой связи с матерью. Ведь в представлении цезаря секс для окружающих его женщин был просто механизмом влияния и откровенно использовался в целях возвышения, мужское же общество рассматривало интимный мир как подаренную олимпийскими богами забаву. В таких условиях неудивительно, что Нерон не научился любить и даже привязанностью к окружающим людям не был отягощен. Некоторые исследователи жизни этого чудовища полагают, что он действительно любил сначала вольноотпущенницу Акте, а затем Поппею Сабину. Это слишком наивное и поверхностное представление о внутреннем мире и самой природе Нерона. С юношеского возраста он находился в плену у своих пороков, и поощрения матери (направленные, правда, на сферу власти) напрямую касались интимных страстей, противопоставленных любви. Сенека, проживший жизнь с одной женщиной и, по всей видимости, искренне любивший ее, по приезде в Рим осознал, что бороться со сформированным у подростка отношением к любви бесполезно – слишком много он видел порочного. Любовь была вырвана из этого рода вместе с жизнями Германика и Агриппины Старшей, и уже лишенная этой способности мать Нерона направила свои устремления к власти, в противоположную от любви сторону. Нерон родился и вырос в пространстве нелюбви, а обстановка вседозволенности способствовала развитию пороков, но не великого чувства. Не было перед ним и отталкивающих примеров, стимулирующих изменение внутреннего мира, как, к примеру, произошло с его юной женой Октавией. И мог ли этот человек кого-нибудь любить, если он привязался к вольноотпущеннице Акте вследствие ее искусных способностей в организации чувственных игр, а женившись потом на Поппее, в пьяной ярости убил ее и их общего ребенка, которого она носила под сердцем, роковым ударом ноги в живот?

Историки единодушны в том, что Нерон слишком рано приобщился к веселью: гуляния и распутство шли у него рука об руку. Он полюбил ощущения насыщения и сладострастия для тела, поэтому «пиры он затягивал с полудня до полуночи», а беспорядочные связи с женщинами у него переплетались с гомосексуальными контактами, в которых он выступал то в активной, то в пассивной роли. Сначала его сумасбродство проявилось в том, что он сыграл свадьбу с мальчиком, а затем организовал свое «замужество». Его сознание будоражило все запрещенное, и он особенно любил ломать установленные нормы. Он, например, изнасиловал весталку (служительницам богини Весты вообще запрещалось иметь интимные отношения), а однажды, отправляясь в Грецию, он взял в свою свиту жену, кастрированного мальчика, с которым как-то обвенчался, и самую искусную в Риме устроительницу сексуальных оргий. Все это он совершал с одной-единственной целью: продемонстрировать свою способность переступать любые грани, презрев все законы, глумиться над традициями.

Любопытно, что все касающееся сексуальной сферы делалось с необычным пафосом и на фоне повергающих в ужас жителей Рима декораций. Тот же Светоний убежден, что Нерон считал, что вообще не существует непорочных и целомудренных людей. Нерон попросту не знал, что существует иное восприятие одного человека другим! Не вызывает сомнения, что он сознательно делал это открыто и хотел запомниться именно таким.

Неудивительно, что Нерон шел к неизбежному концу. Поражает лишь факт, что шел он слишком долго. Очевидно, запуганные им терпеливые и скованные страхом люди никак не могли решиться покончить с разрастающимся, как эпидемия, злом. Но и в смерти цезарь сполна проявил себя, оказался и тут трусливым, малодушным и слабым. Он сдался задолго до того, как в Риме появились люди, вознамерившиеся прекратить мучения общества.

За свою короткую, как вспышка, жизнь Нерон успел убедить и современников, и потомков, что зерна зла, посеянные в человеке и ничем не сдерживаемые, способны за считанные годы вырасти до размеров гигантской горной гряды. «Какой великий артист погибает!» – со слезливым пафосом воскликнул он незадолго до смерти. И он действительно был артистом, так как все совершал напоказ, словно мир являлся гигантской сценой, а люди – зрителями и манекенами, помогающими исполнять роль.