Вильма вернула ее. Пижамка была влажной по краям — Дульси долго ее облизывала.

В другой раз кошка стащила вязаную куклу в красных леггинсах. У нее до сих пор хранилась эта кукла — Дульси спрятала ее в темном углу кладовки. Она любила мурлыкать, обняв куклу лапами.

Дульси лихо запрыгивала в окно автомобиля, если обнаруживала там предмет, достойный ее внимания. А привлечь ее могло что угодно: аудиокассета, детская погремушка, автомобильные перчатки. Она делала это так незаметно, что соседи редко видели сам момент кражи. Хотя Вильма, любившая вставать рано, иногда наблюдала, как кошка тащит через росистую лужайку очередную находку — например, серебряную ложечку, забытую после пикника на складном столике в саду.

Один раз трофеем стала изящная фарфоровая чашечка с яркими цветами; Дульси донесла ее до дома в целости и сохранности и спрятала под ванной. Из этого же тайника Вильма извлекла часы, потерю которых она оплакивала целый год, — ив этот раз, против обыкновения, Дульси здорово досталось.

Вильма не могла долго сердиться на свою любимицу. Ведь киска так чистосердечно радовалась своим приобретениям, была так счастлива и игрива, словно маленький эльф. Когда ее ругали, она склоняла голову набок и улыбалась. Вильма иногда делала ей подарки — мешочек для сушеной лаванды, кружевной платочек, словом, то, что доставит Дульси удовольствие.

Когда кошка узнавала о подарке, она садилась на задние лапы, поднимала и протягивала передние, и ее розовый рот растягивался в довольной улыбке. Зеленые глаза при этом светились таким умом, что Вильма часто задавала себе вопрос: может быть, Дульси совсем не такая, как другие кошки?

Связь между ними была глубокой, нежной и несомненной. Вильма думала: «Если бы я была богатой, я подарила бы ей бриллианты. Да, моя Дульси носила бы драгоценности!»

В ближайших шести кварталах, которые Дульси считала своей территорией, над кошечкой посмеивались, но ее любили; и уж, конечно, никто не помышлял причинить ей какой-либо вред.

За холмом, у подножия которого среди дубов и других коттеджей приютился домик Вильмы, простиралось необжитое пространство — крутой скалистый берег, свысока взирающий на океан. С точки зрения людей, это была открытая, продуваемая всеми ветрами пустошь. Но для местных кошек то были настоящие джунгли: высокая густая трава скрывала их с головой. В травяных зарослях в изобилии водились полевые мыши, кроты, кузнечики и маленькие змейки.

Здесь были охотничьи угодья Дульси. А иногда она просто сидела, скрытая продуваемой ветром травой, и глядела на океан, слушая рокот этой величественной и загадочной воды. Ритмичные удары прибоя представлялись Дульси громким мурлыканьем или ритмичным биением сердца, и она снова чувствовала себя котенком, уютно примостившимся возле матери под успокоительный рокот материнского мурлыканья. Дульси считала океан могущественным и мудрым.

Вот там-то, сидя в укрытии среди высокой ржи и впитывая послеобеденное солнечное тепло, Дульси и поняла, что за ней наблюдают.

Какой-то мужчина следил за ней. Ветер доносил его запах, резкий и странно нервозный, хищный запах зверя на охоте. Дульси медленно приподнялась и выглянула из травы, подрагивая от нехорошего предчувствия.

Он смотрел на нее сверху, стоя на утесе у самого обрыва, там, где кончалась тропинка: худощавый, бледный, с длинными спутанными волосами. Пристальный взгляд мутноватых глаз был холодным и плотоядным. Мужчина следил за ней сосредоточенно, словно обезумевший пес. А еще в его глазах она мельком уловила какую-то наглую фамильярность. Она чувствовала, что этот странный человек видит ее насквозь, видит всю ее скрытую сущность. Кошка прижалась к земле и застыла, почти не дыша.

Дульси никто и никогда не причинял зла — она жила у Вильмы с тех пор, как рассталась со своей матерью. Никто и никогда не обижал ее, но она знала, что в мире существуют жестокость и боль. Ей случалось наблюдать грубое обращение с соседскими животными. Однажды на ее глазах мальчишки избили собаку. Она видела, как несколько каких-то пришлых детей убили кошку. Сейчас она чувствовала тот же самый запах, ощущала испепеляющую ярость этого человека, и никаких сомнений в его злодейских намерениях у нее не было.

Половина ее существа требовала немедленно бежать, другая половина умоляла застыть неподвижно, съежиться, припасть к земле, как делают детеныши зверей, чтобы не быть обнаруженными.

Пока Дульси пряталась, распластавшись в густой траве, она не могла видеть мужчину. Ветер и прибой поглощали любые звуки, никаких шагов слышно не было.

И все же Дульси почувствовала его приближение. Ее сердце колотилось о ребра, проваливаясь в бездну от каждого шороха.

Когда тревожное напряжение стало невыносимым, кошка снова приподнялась на задние лапы и выглянула из травы.

Мужчина успел подойти почти вплотную. В стремительном рывке он попытался схватить Дульси. Она извернулась и бросилась бежать. Мужчина погнался за ней. Было слышно, как трава хлещет по его штанинам, как под его ногами сотрясается земля. Дульси мчалась вдоль отвесного скалистого берега, боясь, что если он и не схватит ее, то запросто может столкнуть с обрыва. Задыхаясь от непривычно быстрого бега, она глянула вниз — в пятнадцатиметровую пропасть, показавшуюся ей бездонной. От ужаса у Дульси потемнело в глазах. Каждый судорожный вдох обжигал легкие…

Джо рысцой бежал через поросшие лесом холмы, между беспорядочно разбросанными домами, через пышно разросшиеся сады, по полям с высокой дикой травой. Он не думал, что его преследуют, но все же ни разу не остановился, пока не оказался на одной из вершин холмистой гряды среди зарослей ракитника и рододендрона. Здесь, среди их тонких спутанных стволов, Джо решил, что находится в безопасности. В этом месте его уж точно никто не найдет.

Из тенистых кустов склоны просматривались до самого берега. Внизу, за верхушками деревьев и крышами, поблескивал океан. Сверкающий прилив плевался белой пеной.

Джо поднялся на длинный зеленый косогор, взметнувшийся над широкой долиной к югу от городка. Серый кот направлялся к малонаселенным верхним склонам, где изредка попадались новые дома и богатые виллы с обширными угодьями. Еще выше, там, где кончались последние постройки, поднимались дикие безжизненные вершины калифорнийского прибрежного хребта. Высоко над головой Джо по ярко-синему небу резво катились облака, их тени проносились мимо по ниспадающим изумрудным холмам.

Он снова двинулся вверх, навстречу бегущим по земле теням облаков.

Но страх бежал вместе с ним, не отставая ни на шаг. Опасаясь преследования, Джо то и дело останавливался и смотрел вниз, на склон, ища глазами худощавую сутулую фигуру.

Кроме того, он уже начал скучать по дому.

Захваченный врасплох приступом не свойственной ему ностальгии, Джо заполз в заросли и лег там, уронив голову на лапы. Тяжелая депрессия навалилась на серого кота. Это было совсем на него не похоже.

Одиночество казалось невыносимым; Джо мерещилось, что он полностью отрезан от остального мира.

Его вынудили покинуть теплый уютный дом, привычную территорию, бросить свою свиту из пылких и любящих подружек. Вынудили оставить все, что придавало его жизни смысл. Джо лишился утешительной заботы Клайда, его грубоватого добродушного поддразнивания, лишился небольшого круга четвероногих домочадцев: туповатых, но верных псов, других живущих в доме кошек, которые, испугавшись новых талантов Джо, беспрекословно подчинялись его желаниям. Теперь они покорно и почтительно отступали, когда Джо забирал лучшие кусочки из их мисок. Они с радостью были готовы обойтись сном на крошечном пятачке, позволяя серому коту вздремнуть на их месте, вытянувшись во всю длину лежанки. Джо был не просто главным, он был необыкновенным и непостижимым котом. Отказываться от такого удовольствия досадно и стыдно.

Но серый кот уже и не был одним из них.

От собратьев его отделяла бездонная пропасть. Джо был не просто вырван из своего дома и семьи, он был настоящим чужаком в кошачьем мире.