Май обещала, что будет рядом, всегда. Будет держать его за руку до последнего. Она не уйдет. Его рука в ее. Рука у Май такая хорошая, и ему хочется, чтобы последним ощущением в его жизни стало именно это — его рука в ее. Чтобы она перевела его на ту сторону.

Он всегда считал, что у нее замечательные руки. Такие ласковые. Май, которая обычно была такой торопливой, могла вдруг остановиться и лечь совсем близко. Она как-то по-особенному гладила его тело, медленные движения руки по животу и еще ниже, она как-то по-особенному сжимала его мошонку, слегка, словно это была игра. Ее ласки не были порывистыми, неуклюжими и жесткими. У других женщин не было таких рук. Только у Май.

В тот вечер, прежде чем они легли, Май зажгла камин. В летнем воздухе пахло осенью, подул сильный ветер, и внезапно спустилась ночная мгла, которая вдруг пришла на смену долгим и светлым вечерам, длившимся не один месяц. Сидя в креслах, Юхан и Май читали книги. Этот вечер мог быть совершенно обычным вечером, подумал Юхан, если бы не тошнота, если бы не рвотный комок в пищеводе, который не хотел подниматься вверх или опускаться вглубь. И если бы не разговор с Май, закончившийся на слове «но».

Может, она хотела сказать, что будет рядом, хотела повторить те слова?

— Скажи же, Май! — шептал он. — Скажи! Скажи!

Юхан посмотрел на Май, сидевшую перед камином в свете пламени. Она уткнулась в книгу, приоткрыв рот, как маленькая девочка, зачитавшаяся первым в своей жизни детективным романом. Но Май уже не была маленькой девочкой, нет, она была пожилой женщиной, удовлетворенно думал Юхан, хотя лицо ее сохранило черты ребенка, из-за чего незнакомые люди на протяжении долгих лет считали ее гораздо моложе. Пожилая женщина, над которой также властвует время. Как и над маленькой девочкой, которая думает, что никогда не умрет. Но даже в волосах у маленькой девочки когда-нибудь будут копошиться черви. Он улыбнулся, глядя на Май. Все могло бы закончиться здесь, подумал он. Раз — и все. Двое старых друзей. Юхан и его жена. Юхан и Май, сидящие в креслах перед камином, со своими книгами вечером на исходе лета.

Он смотрел на нее, но она об этом не знала. Седая поблескивающая коса растрепалась за день, выбившиеся пряди обрамляли лицо, красные теплые щеки, на носу круглые очки. Он протянул было руку, чтобы погладить ее по щеке, но решил не разрушать очарования.

Все могло бы закончиться здесь. Без боли, крика, страха и унижений. Только одно мгновение — Юхан и Май перед горящим камином, — а затем долгая черная ночь.

Рука об руку с лучшим другом. Все могло бы закончиться так.

Закрыв глаза, Юхан вспомнил о другой женщине. Он подумал о матери.

Мать. Время от времени, до того как она умерла, они встречались в кондитерской, где пили шоколад со взбитыми сливками и ели булочки. Как-то раз он попросил ее рассказать об отце. Обычно ни о чем таком они не разговаривали. Она рассказывала о несносном соседе, о дамах из клуба любителей бриджа, о долгих одиноких прогулках в «Гласмагасинет»[16]. Но когда Юхан спросил об отце, мать начала было рассказывать, потом вдруг осеклась и замолчала.

Она сидела отвернувшись, прямо напротив него.

— Не могу, — прошептала она слабым голосом, повернув к нему маленькое морщинистое лицо. Глаза у нее блестели от слез. — Тебе не понять… Каждый раз, когда я пытаюсь представить его, у меня перед глазами всплывают картины его последних дней. Отец, перепачкавшийся в… отец, когда ему совсем плохо. А я не в силах помочь ему. Кажется, эти воспоминания перекрыли все остальные, хорошие. А ведь хороших было немало. Мы с твоим отцом… У нас был прекрасный брак. Он был хорошим человеком. А у меня остались о нем только плохие воспоминания. Мерзкие. И прогнать их я совершенно не в силах. Забыть об этом не получается. Я пытаюсь. Я пытаюсь вспомнить о чем-то другом. О хорошем. Но у меня не выходит. Я не знаю, как мне спастись от этой мерзости.

Юхан услышал, как Май зевнула, книга выскользнула у нее из рук. Огонь в камине потух. Пора было ложиться. Они больше не разговаривали. Просто делали какие-то привычные дела, которые муж и жена делают по вечерам, не мешая друг другу, не путаясь друг у друга под ногами. Стелили постель. Чистили зубы, закрывали дверь в ванную, шли в туалет, мыли руки. Целовали друг друга на ночь. Гасили свет.

Так было всегда, но Юхан знал, что этой ночью он не заснет. Теперь он почти никогда подолгу не спал, но не будил Май своими жалобами. У него болела голова. Его мучила давящая боль в правом глазу, как будто маленький бешеный человечек вонзал кулак ему в лоб. Впрочем, при такой изменчивой погоде головные боли были нормальным явлением. Хуже было с тошнотой, возможно, потому что она только усугублялась, потому что одеяло было слишком теплым и чем-то попахивало, потому что Юхан никак не мог удобно улечься. Он пробовал думать о здоровых клетках в своем организме, уничтожающих больные. Он пытался представить их, как советовал психолог. Но вместо этого видел противоположную картину: смерть, смерть, смерть и еще раз смерть здоровых клеток. Он проклинал этого психолога и вообще все дурацкие советы идиотских психологов. Ведь, несмотря на них, он лежал у себя в кровати и ему становилось все хуже и хуже.

— Все в порядке, Юхан?

Голос у Май был мягкий. Она вовсе не спала.

Юхан ответил:

— Дай свою руку, мне страшно.

Май дала ему свою руку:

— Не бойся. Я тебя люблю.

Юхан не выдержал:

— Ты поможешь мне, когда я больше не смогу терпеть? Поможешь?

Май не ответила, только сжала его руку.

Оба молчали.

Они долго лежали на спине, совсем рядом, держась за руки в темноте. Он чувствовал ее руку, ее дыхание, запах и как она постепенно погружается в сон, он вполне может уснуть. Тошнота отступала. Головная боль тоже. Он вполне может уснуть. Вполне, подумал Юхан и сжал ее руку. Сон. Покой. Ты мой самый лучший друг, Май.

Но как раз в тот момент, когда сон принял его в объятия своей огромной черной мантии, Май села на кровати и зажгла ночник.

Юхан открыл глаза.

— Что случилось? — прошептал он. — Я думал, мы уже спим.

— Нет, мы не спим, — ответила Май. — По крайней мере, я.

— Что случилось, Май?

Она вздохнула:

— Юхан, то, о чем ты меня просишь, противозаконно!

— Ты про что?

Юхан потер глаза.

— Про твою просьбу. Ты много раз меня об этом просил.

— А, ты об этом, — прошептал он.

— Это противозаконно.

— Что за дурацкий закон ты имеешь в виду? — выпалил он.

— Норвежский закон. И все, за что ратует норвежское объединение врачей.

Юхан окончательно проснулся.

— А твой собственный закон, Май?

Хлопнув по одеялу, Май посмотрела ему в глаза.

— Мой собственный закон здесь ни при чем. Ты понимаешь, что просишь меня совершить преступление? Понимаешь?

Юхан почувствовал слезы в глазах. Он не ожидал такого поворота событий.

— Мы с тобой могли бы поехать в Голландию, — тихо сказал он. — Или в Бельгию. Туда, где это не считается преступлением. Сидели бы там в гостинице и ждали бы, пока мои останки не прогниют до такой степени, что с благословения закона ты сможешь… Для тебя ведь это важно, да? И с благословения закона ты сможешь сделать мне инъекцию. — Юхан перевел дыхание.

Они помолчали. Потом он сказал, на этот раз совсем тихо:

— По-моему, у тебя другие причины… Ты не хочешь делать этого, потому что… Просто по-человечески. Я не думал о юридической стороне дела. Поверь мне. Я думал об этом как о проявлении человечности, Май, о договоре между двумя старыми друзьями. О милосердии, вот и все.

— Понятно, — ответила Май.

— Ведь именно ты отвела Чарли к ветеринару, ты смогла это сделать.

— Да.

— Гав-гав, — пробормотал он.

Май улыбнулась.

— Ладно, наплевать, — сказал Юхан, чтобы закончить разговор. — Может быть, я еще выживу. Во всяком случае, ты же знаешь, я этого хочу.