Таинственный художник, запечатлевший систему управления Смещением, – это потомок существ, вторгшихся в Первый Мир?! Он искал путь назад, к родным звездам?

Райбек сник. Он предвидел реакцию адмирала на подобное утверждение.

«Ты сделал весьма спорные выводы на основании фрагмента панциря и неполного куска обшивки космического аппарата, который вполне может принадлежать инсектам?» – примерно так ответил бы Кречетов.

«Да, но великие открытия всегда начинаются с незначительных находок и смелых гипотез! – мысленно воскликнул Райбек, не замечая, что спорит с воображаемым оппонентом. – Мы полагали, что логриане и инсекты, населявшие Первый Мир, постепенно деградировали и вымерли. В нашем представлении их закат длился сотни тысяч лет, но это не так! До роковой даты они продолжали созидать биосферу, вели строительство городов и вдруг исчезли, словно по мановению злой силы! Я уверен, при тщательном изучении разрушенных городов, мы найдем множество фрагментов органической брони, и все они будут датированы тем роковым годом!»

Райбек нервно встал, огляделся, словно опасался увидеть призрак адмирала.

«Ты прав, Андрей Сергеевич, я никогда не сажусь играть без туза в рукаве», – подумал он. Открыв сейф, Дениэл извлек оттуда еще один сегмент панциря с процарапанной на нем картой.

Сделав снимок изображения, он мысленно надиктовал Кречетову короткое сообщение, прикрепил к нему копию второго сегмента панциря и выставил задержку передачи отправления. Письмо попадет к адмиралу не ранее чем через трое суток.

«Я должен попасть на планету и отыскать древнюю систему!» – лихорадочно думал Райбек.

Сейчас им владела не жажда открытий. Он не думал о карьере. Не собирался в чем-то уличать логриан.

Взгляд невольно вернулся к символу, составленному из двадцати кристаллов.

«Путь к центру сущего!»

Подсознательно он испытывал страх. Однажды ему довелось заглянуть за завесу величайшей тайны древнего космоса, и он не выдержал, отпрянул, постарался забыть.

И вот, спустя много лет, неожиданная находка вернула давние чувства. Райбек хорошо знал психологию мнемоников и понимал – адмирал будет действовать осторожно. Слишком осторожно и взвешенно, – он не успеет предотвратить грядущее событие.

3896 год Галактического календаря.

Зона средней звездной плотности шарового скопления О'Хара…

«Х-страйкер» падал навстречу незнакомой планете.

Плотные слои атмосферы уже объяли потерявший управление истребитель аурой пламени, два «Стилетто», преследовавшие его, отстали в зоне высоких орбит, и правильно, рисковать незачем, покалеченная машина уже никуда не денется, сгорит вместе с пилотом.

Никита не знал этой звездной системы. Пытаясь оторваться от боевых мнемоников Конфедерации, он несколько раз менял ведущие навигационные линии гиперсферы, но тщетно.

Система метаболической коррекции на миг привела его в чувство. Автоматика словно издевалась над человеком, позволяя ему осознать последние секунды короткой, но полной событий жизни.

Все чаяния, надежды, амбиции, – целая Вселенная сгорала вместе с ним.

Один за другим отказывали внешние датчики «Х-страйкера». Обшивка раскалялась, модуль автоматического пилотирования бессильно взмаргивал алым индикатором, – мнемоники взломали его, не оставляя диспейсеру шансов на спасение.

Вот так падающей звездой сгорает жизнь.

Импланты сбоили. Расширитель сознания выплескивал в рассудок искаженные данные. Мысленный интерфейс управления отказал, приборные панели одна за другой выходили из строя.

Никита с детства не любил планеты. Считал их худшим местом в известной Вселенной, предпочитая искусственно созданную среду обитания, и вот, в насмешку над личными предпочтениями, его прах будет развеян в атмосфере безвестного мира.

Абсолютное отчаяние овладело им.

Рука в гермоперчатке потянулась к пульту. Последнее осознанное усилие, последний вызов всему сущему.

Он совершил много безрассудных поступков, часто действовал на эмоциях, за что и поплатился, сначала карьерой во Флоте, а вот теперь и жизнью.

«Да к фрайгу! Поздно о чем-то сожалеть!..»

Рука дотянулась до панели ручного ввода команд. Дрожащие от напряжения пальцы с трудом попадали в нужные текстоглифы, запуская безумные, с точки зрения здравого смысла, последовательности команд.

Автопилот молчал.

Подсистемы безопасности не реагировали. Мнемоники постарались на славу, не оставили ему ни единого шанса, кроме одного, совершенно отчаянного: включить гиперпривод.

Чем это чревато в условиях атмосферы, знает каждый. Даже если генераторы высокой частоты отработают адекватно, пилоту все равно не жить. Корабль совершит «слепой рывок», его вышвырнет в трехмерный континуум где-нибудь на задворках Вселенной, откуда и родных звезд-то не разглядишь. Вместе с истребителем пробой метрики захватит окружающую атмосферу; пространственно-временная аномалия превратит ее в плазму, и покалеченный «Х-страйкер» неизбежно сгорит в точке обратного перехода, на миг осветив неизведанный уголок космоса ярчайшей, подобной солнцу, вспышкой.

«Уже наплевать…»

Палец коснулся последнего текстоглифа.

Ослепительный мрак, пронизанный разрядами энергии, свернутый в тугую воронку, рванулся в гаснущие экраны обзора, стирая пламя.

Неизвестная точка пространства…

Веки дрогнули. Обметанные жаждой губы искривились. Выцветшие от боли глаза не воспринимали действительность.

Разбитое вдребезги сознание искрилось осколками воспоминаний и образов.

Резкая боль окончательно привела его в чувство. Внешние микрофоны скафандра работали, до слуха доносились тяжелые удары, конструкция противоперегрузочного кресла передавала ощутимые вибрации.

Зрение медленно прояснялось. Вокруг проступил интерьер рубки управления «Х-страйкера», изрядно пострадавший, но узнаваемый. Некоторые приборные панели темнели оплавленными дырами, из них сочился дым.

Зеленый сигнал на ободе проекционного забрала говорил о герметичности бронескафандра.

«Где я, фрайг побери, оказался?!» – мысль пробудила новый всплеск обрывочных воспоминаний и образов.

Слепой рывок! Он вспомнил свой отчаянный поступок, навалившуюся тьму и несколько вспышечных впечатлений, таких, как сетка зеленоватых линий на экране масс-детектора, тревожное сияние алого индикатора, свидетельствующего о сбое всех полуавтоматических систем, словно корабль вмиг лишился энергии.

Активируя гиперпривод, Никита выбирал способ умереть, хотел хлопнуть дверью, не заботясь о последствиях, не рассчитывая на спасение, даже наоборот, подсознательно он страшился «благополучного» исхода.

Его взгляд вновь обежал интерьер рубки. Большинство приборных панелей носили следы странных точечных возгораний, но некоторые уцелевшие подсистемы пытались перезагрузиться. О живучести машин класса «Х-страйкер» среди вольных пилотов корпоративной Окраины ходили легенды, и большинство из них не были выдумкой.

Одна из секций обзорного экрана на миг осветилась, показав непонятные сумеречные контуры, затем вдруг заискрила, погасла.

Вибрации сменились на ритмичное монотонное покачивание, словно неведомый гигант приподнял искалеченный истребитель и теперь баюкал пилота, затем вдруг последовал глухой удар, сопровождаемый визгливым стоном рвущегося и деформирующегося металла.

На секунду сознание вновь погасло, а когда оно вернулось, Никита услышал частое пощелкивание, ощутил прикосновение тонких металлических лапок к своей шее, – щекотливая дрожь метнулась наискось, пробежала мурашками к затылку, – это автоматика скафандра задействовала последний резерв, выпустила автономные модули поддержания жизни. Микросервы находили места ушибов, вводили обезболивающие и стимулирующие препараты, способные и умирающего поднять на ноги.

Никита не хотел такого вмешательства, понимая: сейчас его истребитель дрейфует в глубоком космосе, в сотнях, а может, и тысячах световых лет от границ Обитаемой Галактики, но ничего не мог предпринять. Мысленный интерфейс управления не работал, ни один из кибермодулей имплантов не реагировал на мнемонические команды. Тело словно свинцом налилось. Он ощущал себя заживо замурованным в лишенном энергии бронескафандре, – полулежал в пилотажном кресле, внимая шоковым ощущениям, не в силах контролировать события.