Выгружалась дивизия в Можайске и на соседних станциях. Здесь чувствовался фронт. Налетала вражеская авиация, горели дома. С запада шли остатки разбитых, вырвавшихся из окружения частей. Сотни изнуренных, подавленных красноармейцев. Многие без оружия.

Полосухин, прибывший с первым эшелоном, знал, что боеспособных советских войск впереди нет, фронт создается заново. Дальневосточникам приказано встать на Бородинском поле, перекрыть две важнейшие магистрали, по которым гитлеровцы рвались к столице: широкую асфальтированную автостраду Минск — Москва и железную дорогу, бегущую от Смоленска.

Объезжая на машине Бородинское поле, Виктор Иванович испытывал такое ощущение, будто все тут давно знакомо ему. Сколько раз мысленно бывал он с фельдмаршалом Кутузовым, с генералом Раевским, с Пьером Безуховым в соседних деревнях, в лесах и оврагах, хорошо знал, где и какие располагались редуты и флеши. Два увлечения было у Полосухина, и первое из них — книги. Все свободное время отдавал он художественной литературе, помогавшей ему понимать людей, разбираться в сложных взаимоотношениях человеческих, анализировать минувшие события. Ну и, конечно, литература военная, специальная. Ему не довелось окончить академию, за спиной была лишь Томская пехотная школа да курсы усовершенствования «Выстрел». Но в общении с «академиками» он почти не ощущал пробелов в своей подготовке, не уступал в знаниях, только знания эти достались ему ценой очень большого труда. В походах, уставая не меньше, чем бойцы, он перед сном сидел два-три часа возле копчушки в штабной палатке, листая книгу или учебник. А утром поднимался вместе со всеми. Или еще раньше.

Когда он впервые приехал на Дон к родителям жены, теща удивилась и обрадовалась: хозяйственный зять попался, привез большие тяжеленные чемоданы. Но еще больше поразилась она, когда увидела, что вещей у молодоженов почти нет, а чемоданы набиты книгами. И весь отпуск, как и все последующие отпуска, Виктор Иванович с утра и до вечера с книгой не расставался.

Другой страстью Полосухина были географические карты. Воображение имел хорошее, легко читал их, отчетливо представляя рельеф местности: скаты, ручейки в зарослях ивняка, овраги и болота, расстояния между ориентирами. Посмотрел карту — будто побывал в этом районе. А на Бородинском-то поле благодаря книгам и картам бывал много раз. Он отметил даже, что Утицкий и Беззубовский леса разрослись за последние годы, нарушив знакомую ему панораму.

Настроение у него было торжественно-приподнятое. Какая ответственность и какая высокая честь выпала на долю дивизии: защищать Москву не на безымянном участке, а на том самом поле, где возвеличился российский воинский дух, вознеслась слава русского оружия и начался закат знаменитых наполеоновских армий.

В доме с вывеской «Военно-исторический музей» было пусто. На голос Виктора Ивановича вышла женщина-сторожиха. Объяснила заезжему военному, что никого здесь не осталось, она одна, но если товарищ командир хочет, она покажет ему музей.

Полосухин, волнуясь, осматривал экспонаты. А что будет здесь через год? Через десять лет? Сохранится ли этот музей? Останется ли в нем память о 32-й дивизии?

Сторожиха привычно протянула книгу посетителей. Виктор Иванович сел к столу, разборчивым почерком заполнил все графы. На вопрос «Цель посещения Бородинского поля» ответил: «Приехал Бородинское поле защищать». И поставил дату: 12 октября 1941 года.

Свой командный пункт Полосухин развернул на высотке позади того места, где стояла когда-то батарея Раевского. С высотки хорошо просматривались окрестности. Видны были памятники и обелиски, воздвигнутые в честь героев Бородинской битвы: воинам лейб-гвардии Московского полка, 1-й артиллерийской бригады, лейб-гвардии Измайловского полка…

А будут ли полки его дивизии достойны того, чтобы народ сохранил память о них?!

Времени для организации обороны оставалось мало. Отряды прикрытия, высланные на запад, уже вошли в соприкосновение с гитлеровцами. Под низким пологом туч проносились вражеские самолеты-разведчики. На правом фланге закапывался в землю 113-й стрелковый полк. У него большой район обороны, он прикрывал Бородинское поле с севера. На самом поле, перехватив автомагистраль и железную дорогу, расположились подразделения 17-го Краснознаменного стрелкового полка имени товарища Фрунзе. Этому полку — самое трудное. Полосухин не сомневался, что фашисты нанесут главный удар именно здесь, вдоль дорог.

Поскольку третий стрелковый полк дивизии находился еще в пути, командующий армией отдал Полосухину свой резерв: два учебных батальона и батальон курсантов Московского военно-политического училища имени Ленина. Они заняли оборону на левом фланге.

Утром хмурое небо наполнилось ревом фашистских бомбардировщиков. Самолеты плыли косяками по девять штук, выискивая добычу. Но на земле было пусто. Войска окопались, замаскировались, укрылись в лесах, кустах и оврагах. Если удавалось немцам обнаружить огневую позицию, заметить автомашину или людей, они обрушивали сразу десятки бомб, вздыбливая и перепахивая землю.

Командованию гитлеровского корпуса, двигавшегося на Можайск, было известно, что сюда прибыли подразделения новой советской дивизии. Но немцев не очень тревожило это. Они уже привыкли к тому, что русские бросают в бой соединения, на скорую руку сформированные из запасников и остатков отступивших войск. Соединения эти укомплектованы по новым, очень урезанным штатам, да и то не полностью. Слабо обучены, тяжелого оружия у них мало.

Фашисты были совершенно уверены, что мощным ударом прорвут советскую оборону и беспрепятственно двинутся дальше. Так было не один раз. Немцы даже разведку не удосужились произвести. Из населенных пунктов одновременно выползли их танки, вышли бронетранспортеры и грузовики с пехотой. Особенно много танков появилось на автостраде. Там они шли в два ряда, вытянувшись длинной колонной. Танкисты не закрыли люки — дышали чистым осенним воздухом.

Наступающая лавина выглядела грозно. Один вид ее мог подавить психику обороняющихся, нагнать панику. Это, конечно, понимали фашисты. Но они не учли того, что перед ними стояло не наскоро сколоченное соединение, а кадровая дивизия Красной Армии, сохранившая довоенный состав, включавшая в себя три стрелковых и два артиллерийских полка, противотанковый и зенитный дивизионы, саперный и разведывательный батальоны и другие подразделения. Пятнадцать тысяч бойцов и командиров ее хоть и не побывали еще в боях, но закалку и выучку имели отличную.

Колонна танков катилась по шоссе, ощетинившись стволами орудий. Советская артиллерия молчала. Таков был приказ. «Пушкари» готовили шквальный сосредоточенный огонь по тому месту, где дорога проходит в глубокой выемке с крутыми откосами, где танкам не развернуться ни вправо, ни влево. Лишь когда колонна втянулась в это своеобразное ущелье, громыхнул залп нескольких десятков орудий. Артиллеристы били, словно на учениях. Сразу загорелось шесть танков. На дороге — затор. Броневые машины тыкались в разные стороны, как слепые котята. А батарейцы вели точный огонь на уничтожение.

Гитлеровцы рассчитывали нанести неожиданный мощный удар, но получили еще более мощный и более неожиданный отпор. Первая попытка наступать сорвалась в самом начале. За ней последовала вторая. Потом третья. Не сразу, знать, поверили фашисты в неудачу. Лишь после того, как танки и пехота были отброшены в третий раз, вражеское командование убедилось, что с наскока ничего не добьешься, бой надо вести всерьез.

Немцы снова подняли в воздух авиацию. Подтянули свою артиллерию. Началось сражение, которое продолжалось потом целую неделю. Одна советская дивизия — против трех. В тылу Полосухина — никаких резервов, а наступающий немецкий корпус подпирался сзади еще одним, столь же сильным, корпусом. Разведка доносила, что у врага на Можайском направлении не менее тысячи броневых единиц. У Полосухина танков не было.

Фашистов отбрасывали в одном месте — они прорывались в другом. За ночь бойцы контратаками восстанавливали положение, а днем немцы опять бросали вперед бронированные машины и авиацию, опять прогрызали оборону, просачивались по лесам.