– Некоторое время назад я видел, как он входил в одну из тех комнат. Не знаю зачем.

Пирман тут же сорвался с места. Я позвал его, не беспокоясь о громкости своего голоса. Ничто не могло перекрыть музыку и шум танца.

– Но там никого нет. Бесполезно. Дверь заперта. Я смотрел, как Пирман отчаянно толкает и дергает за ручку дальней двери, но та не поддавалась.

Звуки рожков и барабанов над головой, топот ног и приветственные крики толпы все нарастали, пока не заполнили собой двор таверны. За сценой тем временем разворачивалась другая драма. Она отличалась от взволнованных вопросов Шекспира о Хью Ферне. Шекспир тревожился, потому что доктор должен был появиться на сцене, но его нигде не было. Он боялся за пьесу больше, чем за своего друга. Но на лице Эндрю Пирмана я читал неподдельное волнение – даже нечто большее, чем волнение.

Он приподнялся, чтобы заглянуть внутрь через маленькое отверстие. Он проделал это несколько раз, но ясно было, что много увидеть он не мог. Пирман был несколько ниже меня. Он посмотрел на меня.

– Помогите мне, – сказал он.

Я нехотя встал. Как будто предчувствовал, что должно было случиться дальше. Хотя нет, не совсем так. Но я знал, что ничего хорошего ждать не приходится.

– Там кто-то есть, лежит на полу, – сообщил Пирман. – Взгляните.

Я поднялся на цыпочки и, прищурившись, стал вглядываться в огражденное решеткой пространство. Зная, что я ищу, я увидел на полу что-то, что могло быть и телом, но при таком скудном свете сложно было утверждать. Вероятно, это была всего лишь куча небрежно сваленной одежды. Все же я почувствовал, как желудок у меня сжался.

– Может, вы и правы, – сказал я.

– Боюсь, что так, – сказал он.

Его лоб блестел от пота. Он настойчиво забарабанил в дверь, не переставая звать: «Доктор Ферн! Доктор Ферн!»

Дверь была хлипкая – а там, где доски повело, даже зияли щели, – но держалась прочно.

– Может, ее закрыли на засов изнутри? – предположил я.

– Но здесь есть замочная скважина, – возразил Пирман.

При всей своей обеспокоенности соображал он куда лучше меня. Ну да, вы могли бы врезать замок вместе с засовом для пущей уверенности, но вы бы не поставили засов внутри кладовой, где нет иного выхода. Зачем?

Пирман отошел от двери на пару шагов. Я решил, что он собирается броситься на нее всем весом, но он жестом подозвал меня, как будто ожидал, что это сделаю я.

– Мы должны позвать Оуэна Мередита, хозяина, – сказал я. – Это его собственность. У него наверняка есть ключ.

– Я боюсь за доктора Ферна, – ответил Пирман, глядя на меня с подозрением, как будто я каким-то образом был ответствен за нынешнее положение дел. Странным образом вторя словам Шекспира, произнесенным некоторое время назад, он сказал: «Нужда заставит», разбежался и обрушился плечом на дверь. Дерево задрожало, но выдержало.

Я по-прежнему был за то, чтобы пойти и привести Мередита, но Эндрю Пирман уже возился с досками около замочной скважины. Он втиснул пальцы в щель, а затем и всю руку, согнул ее и ухватился за кусок обшивки с другой стороны, высунув пальцы. Он принялся дергать доску из стороны в сторону. Кровь прилила к его лицу, а на руке выступили вены. Наконец ему удалось с громким треском отщепить большой кусок дерева. Пирман вынул его и протянул мне. Я осторожно положил его на каменный пол коридора. В то же время что-то в уголке сознания не давало мне покоя. Возможно, меня беспокоил незначительный вред, причиненный собственности хозяина гостиницы. Что ж, если помощник доктора имел серьезные основания так поступать, то, без сомнения, доктор или кто-нибудь еще сумеет возместить ущерб.

Я наблюдал, как Пирман вслепую шарит по внутренней стороне двери, просунув в щель неловко согнутую руку.

– Не могу ничего нащупать.

Он помрачнел, но потом слегка оживился:

– Сэр, ваша рука, вероятно, длиннее. Вы не попробуете?

Он отодвинулся в сторону. Я просунул руку в неровную щель и принялся ощупывать поверхность. Сначала и мне ничего не попалось, но вдруг кончики моих пальцев коснулись чего-то металлического. Когда пальцы обхватили скользкий металл, я невольно выкрикнул:

– Есть!

Я мог бы попытаться повернуть ключ изнутри и таким образом попробовать открыть дверь, но сложно было как следует ухватиться за головку и стержень ключа. Вместо этого я крепко зажал его и медленно вытянул из замка, не дыша от страха, что он выскользнет из моей хватки. Медленно я вынул из пролома руку со стиснутым кулаком. На те мгновения, что занял у меня этот процесс, я забыл обо всем. О полутемном коридоре, напряженном взгляде помощника доктора, отдаленных звуках барабанов, рожков и топоте ног со стороны сцены. Только когда я торжествующе поднял ключ, я отметил все это снова. Настоящая цель добывания ключа оказалась на крошечную секунду забыта. Я стоял и спрашивал себя: что делать дальше?

– Открывайте, мастер Ревилл.

Я повернул ключ в замке ветхой двери. Ключ заскрежетал из-за ржавчины на выемках – видимо, им не очень часто пользовались, – но сама дверь распахнулась внутрь от легкого толчка моей руки. Мое сердце забилось сильнее, когда я увидел, что серая куча на грязном полу кладовой была человеком. Тело лежало на боку, спиной к нам, но, насколько я мог разглядеть его затылок, это действительно был Хью Ферн. Я почувствовал, что Пирман хочет протиснуться вперед, ощутил его горячее дыхание на своей шее.

– Господи Иисусе!

Он стрелой бросился в комнату и склонился над телом. Почтительно протянул руку и коснулся плеча лежавшего человека. Затем потряс его. Ответного движения, внезапного пробуждения не последовало. Этот человек не спал. По-прежнему на корточках, Пирман наклонился над телом, затем повернулся ко мне. На его лице застыл ужас. Он с трудом выдавил из себя слова:

– Боже, это мой хозяин.

– Он мертв?

Пирман снова взглянул на тело и простонал – долгий звук отчаяния:

– Да.

– Я позову помощь, – сказал я.

Я поспешил вон из коридора. Уходя, я слышал, как Пирман стонет и зовет доктора Ферна.

Я хотел убраться подальше. По крайней мере, прежде чем вернуться, нужно привести свидетелей, больше свидетелей, чем один-единственный обезумевший от горя слуга.

Главное – самому не оставаться поблизости от трупа. (Не только из-за естественной брезгливости; я внезапно осознал, что я был одним из последних, кто видел доктора Хью Ферна живым, что рубашка моя была в крови, что любой, обнаруживший Николаса Ревилла возле тела, может сделать неправильные заключения. Так случалось со мной и раньше, и если это похоже на расчет – увы, ничего не могу поделать.)

Оказавшись на более открытом пространстве позади нашей сцены, я повстречал своих товарищей, слонявшихся вокруг в довольном, несколько покровительственном расположении духа. Действие было закончено. Ромео и Джульетта мертвы. Враждующие семьи объединены общим горем. Все пляски наконец сплясаны. Музыка стихла. Публика была вольна пойти домой или вернуться к своей дневной выпивке и прочим удовольствиям.

Я выдохнул имя Хью Ферна, но мне не пришлось больше ничего добавлять. На моем лице, должно быть, отразилось что-то из настоящей трагедии, разворачивавшейся в коридоре «Золотого креста». Я махнул рукой в сторону крытого прохода.

Шумная компания «Слуг лорд-камергера» увлекла меня с собой. У некоторых из нас костюмы были запятнаны кровью: Парис, Джульетта, Тибальт – все мы побывали в сражениях. Всей толпой мы поспешно прошли вдоль по коридору и за дверь дальней комнаты. Я был в хвосте, но через головы остальных разглядел все, что происходит.

Эндрю Пирман был там же, где я его оставил. Он стоял на коленях у тела своего хозяина, которое было уже перевернуто на спину. Пирман прижимал ладони к лицу, как будто не мог больше вынести вида трупа. Хью Ферн, по-прежнему в одежде францисканского монаха, лежал, глядя в потолок комнаты, ставшей его последним пристанищем. Лицо его исказила гримаса ужаса, зубы были обнажены. Глаза выпучены. В его смерти не приходилось сомневаться. Как и в том, каким образом она произошла. Почти посредине его груди в складках пропитанного кровью одеяния монаха торчала рукоятка кинжала.