Через некоторое время дорога вывела нас за городскую стену. За ней поднимались еще более высокие стены, ограждавшие рощи деревьев и примечательную башню – самую высокую из всех, что я видел за пределами Лондона. Пока мы шли и разговаривали под тенью этой огромной башни, кто-то сказал мне, что она принадлежит колледжу Магдалены. Я задумался, каково это – провести всю свою жизнь в учении и созерцании, ведя научные диспуты под сенью этих старых деревьев или глядя на мир с верхушки этой башни. Задумался лишь на пару секунд. Я предпочитаю кривляться на глазах у публики, чем дам похоронить себя среди заплесневелых книг, по мне, лучше быть с моими товарищами на дороге или на сцене, чем якшаться с учеными сухарями. Затем мы пересекли мост, лежавший над потоком, чьи берега заросли ивами, – а после дорога пошла слегка вверх.

По обе стороны ее было несколько больших домов – достаточно близко к городу, чтобы получать все необходимое для жизни (в том числе, наверно, и защиту тех стен), но достаточно далеко от всяческих неприятных городских испарений, – именно к одному из этих домов мы и повернули. У доктора Ферна был привлекательный дом, без сомнения соответствовавший его положению в городе. Его окружал сад, спускавшийся небольшими уступами из-за своего расположения на склоне холма. Видимо, именно это и происходит с вами, когда вы уже немолоды, уважаемы и при этом преуспели. Вы покупаете дом с уютным садом, живете в нем, любуетесь открывающимися видами и вздыхаете с удовлетворением. Я вспомнил, как где-то слышал, что несколько лет назад Вильям Шекспир купил один из самых больших домов в Стратфорде-на-Эйвоне. И все-таки эти двое, сочинитель и врач, вместе совершали незаконные охотничьи вылазки, когда росли в Уорикшире!

К тому времени, как всех нас – больше двадцати человек актеров и статистов – впустили, в передней уже собралась маленькая приветственная группка. Я быстро вычислил доктора Ферна. Улыбающийся человечек с круглыми щеками и веселым взглядом, он был весьма похож на Купидона, описанного Шекспиром, если бы не спускавшиеся на лоб пряди преждевременно поседевших волос, которые придавали ему вид монаха с выбритой тонзурой. Рядом с ним стояла флегматичная женщина – судя по всему, госпожа Ферн, в то время как молодая интересная женщина оставалась сзади вместе с рябым юношей. Тут же был и Шекспир – я догадался, что он приехал в дом до нас. По тому как Дик Бербедж и другие старшие члены труппы приветствовали Фернов, было понятно, что все они хорошо знакомы друг с другом.

Дом казался счастливым. Думаю, вы понимаете, иногда это сразу видно. У Фернов не было детей, как я узнал позже, зато по дому бегал целый выводок собак, с которыми хозяйка очень носилась.

Нам оказали теплый прием; доктор пожал руку каждому из нас, сопровождая рукопожатия похвалой нашей доброй славе, а его жена дополняла его похвалы собственными. Я не мог не сравнивать это с тем, как холодно нас встречали в некоторых других знатных домах. Затем, так как время близилось к полудню, нам принесли эль, чтобы освежиться. Мы начали исследовать зал, в котором находились, ибо именно здесь должно было состояться наше представление. Хотя сам дом казался довольно новым, зал был отделан скорее по старинному образцу, с резными панелями и камином. С одной стороны была галерея, что было чрезвычайно удобно: мы могли использовать ее в тех местах действия, где нужен балкон или возвышение.

Томас Поуп велел нам проверить наши голоса, чтобы привыкнуть к эху и резонансу. Все зазвучит немного иначе, когда зал будет полон народу, но это, однако, давало представление о том, на что мы – или, скорее, комната – были способны. Я заметил, что доктор Ферн и его жена вместе с молодыми мужчиной и женщиной наблюдают за нашей деятельностью с интересом.

Сам Томас Поуп уже суетился в роли кормилицы Джульетты и за пару секунд вдохнул жизнь в этот говорливый персонаж. Дик Бербедж обращался к воображаемой Джульетте в галерее – он был слишком стар для роли молодого любовника, но это забывалось через несколько стихов. Шекспир немного порепетировал в роли брата Лоренцо, хотя я и не знал, собирается ли он играть в этот раз. Когда дошла очередь до меня, я произнес несколько реплик Меркуцио. Абель Глейз, игравший аптекаря, уже справился со своей короткой сценой и неплохо выглядел в роли этого несчастного торговца, вынужденного по бедности продать смертельный яд Ромео.

Все выглядело вполне сносно для постановки «Ромео и Джульетты», которая должна была состояться примерно через неделю в присутствии Константов и Сэдлеров. Два утра решили посвятить репетициям в доме на холме Хедингтон. Но прежде чем мы собирались дать частное представление на пользу двух семей – чья вражда, кстати, казалось, уже отошла в историю, – мы должны были показать ту же пьесу во дворе «Золотого креста». Так можно было сгладить всякие шероховатости. Количество публичных спектаклей зависело от популярности трагедии.

Что ж, как я сказал, нам не нужно было репетировать в это чудесное весеннее утро (наше расписание было куда менее насыщенным, чем в «Глобусе»), так что мы были вольны располагать собой в течение нескольких часов до дневного представления пьесы «Мир занемог» в «Золотом кресте». Труппа разделилась на отдельные группки; Вильям Шекспир и один или двое других остались в доме доктора. У меня с собой был текст моей роли, поэтому я решил вернуться в город и, если позволит солнце, найти уединенный уголок у реки и продолжить учить.

Какое-то время мы с Абелем Глейзом провели, восхищаясь видом, открывавшимся из сада Ферна. Перед нами расстилалась панорама крыш и башен, сверкавших в ярких лучах солнца. С этого расстояния камень напоминал кружево. Затем мы спустились по дорожке к воротам и, выйдя через них, повернули к склону, ведшему в город.

Вдруг позади нас раздался грохот и громкий крик. Оглянувшись, я увидел в каких-то пятидесяти ярдах вверх по склону холма женщину, лежавшую ничком на дороге, а в противоположную сторону разворачивалась лошадь с телегой. Возчик чуть не упал со своих козел. Женщина не двигалась, и на секунду мне показалось, что она мертва, – но тут она прокричала что-то, все еще не двигаясь. Я не мог различить слова, как и то, пострадала ли она или просто была расстроена и сердита. Желая исправить свою ошибку, возница спрыгнул на землю и как будто хотел помочь женщине, но передумал и вместо этого направился к мешку, упавшему на дорогу. Он не поднял его, но неуклюже поволок к телеге, а потом с усилием бросил на повозку.

Абель Глейз, более быстрый или отзывчивый, чем я, побежал к холму. Я последовал за ним. К этому времени женщина перекатилась на спину. Ее чепец торчал, как вздернутый шлем, в середине изрытого колеями тракта. Увидев нас, она застонала. Случившееся было очевидно: на ее юбках были следы грязи и смазочного жира там, где телега или ее колесо ударило женщину и сшибло с ног.

– Госпожа, с вами все в порядке? – спросил Абель, склонившись.

– Где он? – сказала эта женщина. – Я хочу посмотреть на него.

У нее было красное лицо – не только из-за ее лежачего положения. Несмотря на то что она пострадала и лежала на земле, она излучала решительность. На ее щеке было пятно грязи. Я не думал, что она так уж сильно поранилась.

– Можем ли мы вам помочь? – спросил я, опускаясь на колени с другой стороны.

Ее глазки, две маленькие черные смородинки, покосились сначала на Абеля, потом на меня.

– Да, – ответила она, подняв голову, и затем: – Нет.

Тут она снова упала на спину и застонала еще громче. Я успел забыть о возчике, как вдруг его тень упала на место происшествия, когда он с неохотой подошел ближе.

– Я знаю тебя, – произнесла женщина, глядя через мое плечо, – Джон Хоби.

– О, госпожа Рут, – ответил тот. – О господи!

Он стоял и мял в руках свою шапку.

– Я… не узнал вас… госпожа Р-Р-Рут…

– А если бы и узнал? Значит, сбивать с ног безобидных женщин совершенно нормально, если ты узнаешь их!

– Я к-к-кричал.

– А я не слышала тебя, бестолковая ты короста! Я глуха на одно ухо.