Литмир - Электронная Библиотека

Я почувствовал, как сладко сжимается у меня в груди, и это ощущение было лишь слегка омрачено ее следующими словами:

– И на всю труппу, конечно.

– Что ж, тогда мы сделаем это все вместе, – кивнула госпожа Ноувелз.

Я слегка растерялся от этого «все», но потом решил, что она имеет в виду своего мужа или кого-то еще. Потом тетушку Ноувелз призвали какие-то неотложные дела в доме, и мы с Кэйт остались одни. Похоже, нам так и суждено было бродить по садам и лужайкам, и нам вовсе не светили какие-то общие неотложные дела в доме, вдали от посторонних глаз. И все-таки я был очень рад компании этой особы при любых обстоятельствах. И к тому же мне хотелось расспросить ее кое о чем.

– Кэйт, я понятия не имел, что леди Элкомб приходится вам тетушкой.

– Это ни для кого не секрет, Николас.

– Но вы никогда об этом не говорили и даже не называли ее тетей.

– В отличие от тетушки Ноувелз, хотите вы сказать. Я заметила, как вы на нее смотрели. Они очень похожи, Пенелопа и Сюзанна. Но со временем перестаешь замечать это или очень скоро забываешь.

Мы нашли в саду укромный уголок и устроились там.

– На близком расстоянии сходство не так уж и велико.

– О Николас, звучит так нелюбезно.

– Простите, я не хотел, – поспешил я извиниться. – Я имел в виду то, что ваша тетушка, ваша лондонская тетушка, выглядит более счастливой, чем тетушка из Инстед-хауса.

– Что ж, господин Ноувелз полностью посвятил себя супруге.

Она умолчала о том – да это и без слов было понятно, – что лорд Элкомб, должно быть, не был столь же предан своей жене.

– Но почему-то вы никогда не рассказывали о леди Элкомб, – повторил я, возвращаясь к прежней теме и, возможно, испытывая терпение Кэйт.

– Причина того, почему я не зову ее тетушкой, весьма проста. Просто я таковой ее не считаю. Она знатная леди, у нее земли, особняки, власть, и… ну, говоря по правде, она всегда держалась со мной на расстоянии, даже когда я была ребенком. Наверное, потому, что мой отец некогда был в нее влюблен.

Я посмотрел на Кэйт, видимо, чуть пристальнее, потому что она добавила:

– Это было очень давно. Еще до того, как он женился на моей матери.

– Вы в курсе дел, я вижу, – сказал я, удивленный тем, что дочери известно так много о любовных похождениях отца.

– Матушка иногда говорила об этом, – продолжала Кэйт, – была такая шутка между родителями, веселая шутка о том, что мы достаточно часто бывали в Инстед-хаусе, и я играла со своими кузенами, и леди Элкомб одаривала меня снисходительными кивками и улыбками, которые можно по пальцам пересчитать. Немудрено, почему я больше люблю тетушку Ноувелз.

Так много сведений сразу, что я даже не знал, с чего начинать. Кузены. Кутберт и Генри. Я припомнил, как Кэйт однажды назвала Кутберта «друг мой», кажется, это было после спектакля.

– Мы? Вы сказали, мыдостаточно часто бывали в Инстед-хаусе.

– Мой отец, матушка и я. Я проводила время в компании Генри и Кутберта. Кутберта в основном. Генри всегда был угрюмым и предпочитал одиночество.

– Выходит, ваша матушка приходится… приходилась сестрой леди Элкомб и госпоже Ноувелз.

– Да, Николас, разумеется. Хотите, я нарисую вам семейное древо, чтобы вы лучше разобрались в положении вещей?

– Это было бы очень любезно с вашей стороны, – ляпнул я, прежде чем понял, что сказал глупость.

Кэйт посмотрела на меня с удивлением. Она ведь просто пошутила. Мы сидели на разных концах садовой скамьи, как обычно. На разных концах. Рядом находилась статуя, Купидон с луком и стрелами и повязкой на глазах, что символизировало его неведение о том, в кого он стреляет. Присутствие этого мраморного карапуза весьма соответствовало моменту (и даже предполагалось), однако сейчас я не был настроен на флирт и добродушные подшучивания, – хотя никогда и не заходил в этом за рамки дозволенного по отношению к Кэйт. Сейчас между мной и невидящим мальчуганом была лишь одна параллель: слепота.

– Так ваша матушка… была младшей из сестер? – предположил я.

– Средней. Тетушка Ноувелз старшая, леди Элкомб – младшая.

– Вы рассказывали, что помните матушку?

– Да, очень ясно, хотя она умерла много лет назад. Родители были очень привязаны друг к другу и ко мне, я не чувствовала себя брошенной, как порой случается с детьми.

Адам Филдинг сказал о матери Кэйт: «Мы были очень счастливы». Как всегда, когда разговор заходил об отце Кэйт, лицо ее смягчилось, и я подумал, какой необычайно счастливой была эта семья и оставалась таковой.

Затем я заметил еще один знакомый силуэт, приближающийся к нам со стороны дома, будто он по волшебству появился здесь, ведь о нем говорили и его упоминали. Это был мировой судья. Я всего лишь несколько дней назад попрощался с ним, и он даже намеком не выдал своего намерения отправиться в Лондон вместе с дочерью. Но, с другой стороны, одернул я себя, с чего бы ему предупреждать меня об этом? Увидев нас на скамье, он повернул в нашу сторону.

– Что ж, Ник, рад снова вас видеть, – сказал он, тепло пожимая мне руку.

– Я тоже рад видеть вас, сэр.

– Мне только что стало известно, что Генри Аскрей вернулся в Инстед-хаус, – сказал судья. – Все обвинения с него сняты.

– Значит, справедливость восторжествовала, – отозвался я.

– Похоже на то, – вымолвил Филдинг, задумчиво пощипывая бородку и глядя на меня оценивающе.

– И все тайны раскрыты.

На это судья ничего не ответил, продолжая испытующе меня разглядывать.

– Кутберт приехал? – спросила Кэйт.

– Да, – кивнул ее отец. – Он и принес хорошие известия. Он сейчас разговаривает с тетушкой.

Кажется, этот дом превращался в место сбора членов семьи Филдинг и Аскрей. Я почувствовал себя немного не к месту, и в голове у меня зароились другие мысли. Так что я решил уйти, и в тот же самый момент Кэйт, улыбнувшись, поднялась со скамьи. Я понял, она собирается пойти поздороваться с кузеном. Снова мы обменялись поцелуями – большего под холодным серым взглядом Филдинга мы позволить себе не могли, – и теперь уже я задержал ее ладонь в своей чуть дольше, чем позволяли приличия.

Отцу Кэйт пояснила:

– Завтра мы собираемся в театр, посмотреть на мастера Ревилла и его друзей. Как называется эта пьеса, Николас?

– «Любовь зла».

– Да, «Любовь зла», – кивнула Кэйт.

– В «Глобусе», – напомнил я ей вслед. – Завтра днем.

После ее ухода мы с судьей немного помолчали. Ветерок покачивал верхушки садовых деревьев. На северо-западе собирались облака.

Наконец Филдинг сказал:

– Вы возвращаетесь назад, в Лондон?

– Да, как раз сейчас собирался уходить.

– Вы не будете возражать, если я составлю вам компанию?

– Буду только рад.

Молча мы вышли из сада. Вдалеке виднелась городская стена, а за нею коптящие трубы и макушки церквей, сверкающие в лучах утреннего солнца. Дорога была относительно сухой, время от времени телеги с грохотом проезжали мимо, и тогда мы отступали в придорожную траву, чтобы пропустить их.

Ни один из нас до сих пор не вымолвил и слова, но я чувствовал, что Филдинг ждет, когда я прерву молчание.

Я набрал в легкие воздуха и сказал:

– Скажите, это я должен был найти тот документ в норе Робина? Эту последнюю «исповедь» Мэри. Или вы сами собирались отыскать его? То есть сделать вид, что занимаетесь поисками.

Судья был слишком прозорлив, чтобы притворяться, будто не понимает, о чем я веду речь. Но единственным признаком того, что ему неловко, были его старательные попытки избежать моего взгляда, пока мы шли бок о бок по дороге.

– Это просто случайность, что вы нашли бумаги так скоро, я ведь положил их в убежище Робина тем же днем, – сказал он тихо. – И не представлял, что, когда вы ушли за Освальдом, он приведет вас в лес или что вы вновь окажетесь в логове лесного дикаря. Отвечая на ваш вопрос, Николас, скажу – нет, я не собирался возложить поиски бумаг на ваши плечи, хотя уже составлял план действий. Скорее всего, я бы обратился к вам за помощью, попросил бы в последний раз побывать в жилище Робина, так что все равно бы документ нашли вы. Или же я сам бы проделал всю работу. Однако вы справились в одиночку, без всяких подсказок. Хотя и немного раньше, чем я предполагал.

56
{"b":"195728","o":1}