Однако беда была не столько в подвешенном состоянии, в котором оказались подчиненные лорда, сколько в его последствиях.
Во-первых, смерть Элкомба стала настоящим семейным горем для леди Пенелопы и Кутберта. Вдова весь день не выходила из покоев, Кутберт вообще исчез. Для них ужасным ударом было узнать, что виновник смерти Элкомба – это их плоть и кровь. Истинный кошмар отцеубийства.
Но это еще не все. Наступавший день должен был быть ознаменован важным событием для Инстед-хауса. Самые знатные люди страны съехались сюда на бракосочетание Генри Аскрея и Марианны Морленд. Но теперь отец жениха был зверски убит, а сам жених заперт в собственном доме. Раскол и ненависть в знатной семье явились миру в самой неприглядной и страшной форме.
Разумеется, о свадьбе уже не было речи.
Прежде чем день подошел к концу, большинство гостей разъехались по домам, кто с каменным лицом, кто с заплаканным. Я был свидетелем того, как Морленды садились в свою карету. Люди склонны с интересом наблюдать за тем, как другие переносят физические или душевные муки, так что я оценивающе рассматривал чету Морлендов, заметно утерявших свой вчерашний блеск. Лица их прелестной дочери я не видел – она опустила вуаль. Но когда она садилась в богато украшенную карету, споткнулась, и мать подхватила Марианну под руку. Внезапно я проникся сочувствием к этой девушке, с которой даже не имел чести разговаривать и к которой ни разу не был ближе чем в десяти ярдах. Вряд ли она сама выбрала Генри Аскрея себе в мужья. Скорее всего, за нее это сделали охотившиеся за титулом родители. Кто знает, по собственной воле она шла под венец или смирилась с желанием родителей?
Как я заметил прошлым вечером, между будущими мужем и женой особых проявлений чувств не было: ни обожающих жадных взглядов, ни коротких рукопожатий. Но каково бы ни было их отношение друг к другу, сейчас девушка тяжело страдала. Ситуация была слишком болезненной, чтобы разбираться в ней и чтобы оставаться в этом месте. Проснуться утром в день свадьбы в трепетном предвкушении и вдруг обнаружить, что все рухнуло. Вернуться в родительский дом, не выйдя замуж… Репутация, возможно запятнанная навеки, и неясное будущее… Скорбь об убитом человеке, который должен был стать ее свекром, и еще большая – о несостоявшемся муже, скорее всего сотворившем ужасное преступление…
Вот что ожидало молодого Генри Аскрея: арест, заключение, обвинение, суд, приговор. И затем неизбежное наказание, которому подвергаются все убийцы. Два первых звена этой цепи уже были выкованы, на подходе было третье. Под замком его держали недолго. Ближе к вечеру следующего дня из Солсбери приехал следователь. Совет присяжных, представленный людьми из окрестных деревень, в том числе и из Сбруйного Звона, был поспешно созван управляющим Сэмом заранее. Едва этот джентльмен появился, они тут же, как добропорядочные граждане, бросились выносить приговор а сидели они в том самом помещении, где проходили репетиции нашей труппы), но потом выяснилось, что до этого еще надо предъявить обвинение в убийстве. Следователь предвидел такой ход событий, потому что привез с собой двух судей. Они немедленно сообщили, что требуется рассмотрение данного дела в суде, и уехали тем же вечером, забрав с собой арестованного Аскрея в Солсбери. На дворе уже были сумерки, поэтому весь эскорт гнал лошадей галопом, чтобы успеть назад до темноты. Адам Филдинг во всем этом участия не принимал, полагаю, из-за дружеских отношений, в которых он состоял с семьей Элкомбов.
Процесс шел удивительно быстро, но это объяснялось тяжестью преступления и общественным положением жертвы. Большинство считало, что Генри не место в отцовском доме и что лучше ему переехать в другое, более приличествующее его нынешнему положению. Этим местом являлась городская тюрьма в Солсбери, где он должен был оставаться до рассмотрения его дела, которое должно было состояться в течение недели.
На допросе Генри сообщил, что обнаружил тело отца в саду еще раньше утром и что, наверное, тогда и испачкал кровью одежду. Больше он не сказал ничего. Это продолжительное молчание, помимо очевидных улик, вроде запачканной кровью одежды, обличало его как несомненного убийцу. Возникало только одно предположение о возможных мотивах, о котором вдруг заговорили все: Генри Аскрей должен был покориться тирану-отцу и жениться на Марианне Морленд помимо своей воли. В конце концов, проблема разрешилась накануне свадьбы. Говорили, что Генри случайно или намеренно встретился с отцом в саду. Что, возможно, он предпринял последнюю попытку убедить Элкомба избавить сына от нежеланного ярмо супружества. И возможно, принялся обвинять отца в том, что тот заботится только о себе и своем благополучии и ему нет никакого дела до счастья собственного чада. Элкомб же, в свою очередь, мог рассмеяться ему в лицо и посоветовать не глупить и не мучиться оттого, что он не любит свою будущую жену и что она ему даже не нравится. Для этого есть шлюхи. Возможно, отец насмехался над ним в плане мужской силы.
Возможно… Возможно…
На самом деле никто не знал, как все было в действительности, однако все были уверены, что перед ними фрагмент диалога, случившегося между лордом и Генри за миг до того, как последний ударил первого или оттолкнул его от себя. По злому велению случая отец стоял спиной к солнечным часам и торчащему вверх медному гномону. Когда же «кинжал» врезался в тело между ребрами и пронзил сердце, что сделал сын? Застыл ли на месте, ошеломленный и забрызганный кровью, пока отец бился в агонии? Ждал ли невозмутимо того, что будет дальше? Или накрыл рот Элкомба рукой, чтобы прекратить крики и стоны? Или же, почуяв запах крови и придя в ярость, воспользовался моментом и протолкнул тело отца вниз, на поверхность циферблата, пока конец стрелки, окровавленный и скользкий, не прорвался через грудь лорда?
Как видите, версий было множество и столько же на подходе. Сплетни, слухи, одинаково исполненные скорби и негодования, сходились только в одном: молодой Генри той ночью все же не мог сознательно прийти к решению убить отца. Во-первых, если вы планируете совершить подобное, то вряд ли выберете для своей цели открытый участок сада и такое неподходящее и странное оружие, как стрелка солнечных часов. Во-вторых, все соглашались, что Генри не подходит под «типаж» убийцы, что бы это ни значило. Хотя он и был угрюмым молодым человеком, подавленным и просто глубоко несчастным. И несчастным еще более глубоко из-за приближающейся свадьбы. Я могу это подтвердить, ведь я видел его однажды в саду, бормочущим и проклинающим все на свете.
В общем, планировал ли он убийство отца или нет, уже не имело значения. Исход этого дела мог быть только один. Ни одно его слушание не длилось бы более получаса. Против Генри никто не собирался свидетельствовать, равно как и в пользу его невиновности, но даже если бы таковые нашлись, то их показания не возымели бы никакого влияния на решение присяжных. Потому как против Генри Аскрея восставали его собственное, практически полное молчание, его окровавленная одежда и его известные разногласия с отцом накануне свадьбы. Все это вместе представляло собой убедительное доказательство вины молодого человека. И судьба его была очевидна: его вздернут публично, как обычного преступника, и труп его будет болтаться на веревке, доступный всеобщему обозрению. Ведь только государственные изменники имели право быть казненными в безлюдном дворе на плахе.
Королева, и лишь она одна, могла отменить приговор. Впрочем, одинаково справедливо можно заметить, что не было ни одной причины, по которой королева Елизавета пожелала бы помиловать безнравственного молодого человека, отнявшего жизнь у одного из ее самых влиятельных придворных, даже если этот молодой человек был сыном того самого придворного. Я думал, хоть и немного цинично, что лучше бы Генри Аскрею иметь хоть часть тех обходительности, грации и жизнерадостности, коими обладала наша владычица. Но нет. Ничего подобного за ним не наблюдалось. Он был, без сомнения, конченым человеком, доживая последние дни в тюремной камере в Солсбери.
