Огненный шар прошел сквозь ядовитый туман, рассеяв его, и ворвался в распахнутую пасть воина прежде, чем тот успел сомкнуть челюсти.

Сокрушительный взрыв разметал голову призрака, и мертвое тело тяжело опустилось наземь.

Круглые глаза чудовища почернели вновь.

В них засверкали новые руны — Воздуха, Огня и Отчаяния. Из них сложилось заклятие Небесного Арбалета.

Тугой магический болт вырвался из пасти зверя, и низвергся на Франсуаз.

Девушка взмахнула мечом, и волшебный снаряд разлетелся на куски. Но каждый из обломков сразу же превратился в стрелу; шесть лезвий вонзились в тело демонессы, опрокинув ее наземь.

Алые руны схлынули из глаз Зверя, и вместо них заметались новые, золотые. Лед, Металл и Разлука сложились в заклинание Ужаса.

Черный туман начал собираться вокруг чудовища; лики людей появлялись в нем, корчились, превращаясь в шипастые морды тварей, и таяли, возвращаясь в ничто.

Серебряные молнии заметались на шкуре Зверя. Фасеточные глаза вскипели огнем, готовясь обрушить на нас всю мощь черного заклинания.

Двести золотых рун вспыхнули между нами и тварью, создав идеальный круг. Тугие лучи пронеслись меж ними, сочленяя каждую с каждой.

Сеть сияния вздрогнула и обрушилась на чудовище, разрезая его на миллионы обрубков. Хрустальные грани неба погасли, пали мраморные дворцы; ветер подхватил и развеял золотистый туман.

Лепестки мироздания вновь сомкнулись, вернув нас в Санта-Хавану.

— Что там произошло? — спросил претор.

Франсуаз пыталась одновременно сделать два дела.

Снова завернуть волосы в косички, и прожевать ненависть. Второе получалось труднее. Во-первых, тварь сбила ее с ног. Во-вторых, чудовище было уже мертво, а значит, сломать ему все кости уже не получится.

— Мы нашли убийцу Дианы Вервье, — ответил я. — Когда королевские маги осмотрят комнату, они подтвердят мои слова. Теперь там уже не опасно.

— Но кто ее убил? — спросил гном.

— Конечно же, Серхио Багдади.

Хоббит-торговец принес нам сельтерской; претор платить не стал, а я последовал его примеру. Продавец посмотрел на меня с христианской кротостью, хотя из ушей у него пошел черный бурлящий пар.

— Но поэт мертв.

— Зато его стихи живы. Багдади писал благословенные поэмы, которые могли исцелять людей. Задумайтесь, что произошло, когда он опустился донельзя. Черный лотос, орочий эль, вечные оргии… Его душа истрепалась, хотя талант по-прежнему оставался велик.

— И его стихи…

— Начали убивать. Вспомните, что никто из тех, с кем мы говорили, не читал последней части поэмы. Зато несколько друзей Багдади внезапно исчезли.

Прелат кивнул.

— Мы так и не смогли их найти.

— Думаю, Серхио читал им отрывки вслух. Только поэтому они не умерли сразу, в грязной мансарде, — смерть настигла их после, и утащила в призрачный мир. Он отдал рукопись Диане, — или та сама украла ее, уже после смерти поэта. В своей квартирке, девушка прочла рукопись целиком, и выпустила чудовище.

Гном опасливо смотрел на высокие окна.

Особняк был по-прежнему погружен во тьму. Казалось, что свет никогда не озарял его стен. Леди Морвинг сидела за своим огромным столом, и смотрела в никуда.

— Все-таки это были вы, — сказал я.

— Как вы вошли? — спросила она. — Я наложила на дверь охранные руны.

— Магию можно обмануть. Людей иногда тоже. Но не себя.

Я устроился в одном из кресел; свет не зажигал.

— Это не было убийством, — произнесла Лора.

Она не оправдывалась. Просто говорила.

— Вы заботились о нем? — спросил я.

— Думаю, недостаточно. Позволила вертеться вокруг него таким, как Диана, Люсинда. Лишка. Надо было заставить его бросить пить. Жить нормально.

Леди Морвинг помолчала.

— Думаю, у меня бы получилось. Если бы захотела.

— Но вы боялись уничтожить его.

— Да… Мне все говорят, что я слишком властная. Я могла заставить Серхио измениться. Но тогда он перестал бы быть самим собой.

— И не смог бы писать?

Я не видел лица Лоры; но понял, что она улыбнулась.

— Стихи были для него всем, — ответила леди Морвинг. — Поэтому я и влюбилась в него. Серхио… Его наполняло то, чего я лишена. Не знаю. Какая-то детскость, непосредственность. Полет. Я знала, со мной он всего этого лишится.

— Вы не должны винить себя, — сказал я.

— Но я виню. Когда он показал мне последние главы поэмы… Это было ужасно. Я давно видела, что он пишет все хуже. Постоянные его пьянки, девочки… Но та рукопись никуда не годилась. Я поняла, что если Серхио ее опубликует, то перестанет быть великим поэтом.

— Вы сказали ему об этом?

— Да. Но он не слушал. Говорил, что я никогда его не понимала. Что я сухая, бессердечная. Не женщина, а деревянные счеты. Так он меня называл.

— Вы не должны винить себя Лора, — повторил я. — Вы не могли спасти его как человека. Но спасли в нем поэта.

— Я убила его, — произнесла леди Морвинг. — А вы говорите, что спасла.

— Можно думать, будто любишь человека, — сказал я. — А на самом деле убивать его. И наоборот.

В комнате зажегся свет; трое стражников, во главе с претором, подошли к столу леди Морвинг.

Она не произнесла ни слова; просто встала и пошла вместе с ними.

— У гнома нет никаких доказательств против вдовы, — заметила Франсуаз, глядя им вслед.

— Они и не нужны. Леди Морвинг во всем сознается.

— Почему?

— Лора отдала мужу слишком много себя. Все надеялась, что когда-нибудь он изменится. Такие надежды погубили больше людей, чем войны и эпидемии… Теперь, после его смерти, ей хочется обо всем забыть. Но это невозможно, пока у нее есть тайна. Это как осколок, застрявший в теле, — станет просыпаться и напоминать о себе снова и снова. Пока не вырвешь его…

— Что с ней будет?

— Серхио писал проклятые стихи. По его вине погибло много людей. К тому же, Лора богата. Не думаю, что ей грозит серьезное наказание. Скорее всего, отделается штрафом в пользу казны.

Франсуаз помедлила.

— Значит, леди Морвинг убила мужа, когда узнала, что поэма пожирает людей?

Я коснулся перевернутого креста.

Черный сгусток астрала вспыхнул и забурлил под моими пальцами.

— Нет, Френки. Лора до сих пор этого не знает. Ее спасла сила Мухалдерроя.

— Но тогда почему?..

— Можешь не верить, но она любила Багдади. Тот разрушил свою жизнь, растратил талант, перечеркнул будущее. У него оставалось лишь одно — доброе имя, слава великого поэта. Леди Морвинг было проще убить своего мужа, чем смотреть, как и это гибнет.

— Тогда она сумасшедшая.

— Наверное… Ей хотелось сохранить хоть что-то хорошее, из воспоминаний о Серхио. А тот был готов испортить даже последнее…

За окном начал моросить дождь.

Фейри складывали золотые крылья, и превращали их в зонтики.

— Что будет с поэмой? — спросила Франсуаз.

— Останется неоконченной. Это не единственная книга, которую ждала такая судьба.

— А читатели? Они узнают правду о Серхио Багдади?

— Публика? Френки, публика будет счастлива. Ведь у них появится еще один застреленный поэт.

Уолдо Каннинг знал, что никогда не умрет. Он был стар — настолько, что даже сам не помнил, когда родился. Его волосы давно поседели, свисая с головы слипшимися клоками. Иногда под ними начинало чесаться, и тогда он брал большую щетку — старую, с металлическими зубьями, и проводил по коже, раздирая в кровь.

Уолдо редко выходил из дома. Да это и домом-то нельзя было назвать — маленькая, темная комнатка в полуподвале, забитая всяческим барахлом, пропахшая пылью и дряхлыми вещами.

Ему не нужен был свет — он наполовину ослеп от старости и не мог читать.

Когда-то, давным-давно, у Уолдо начали выпадать волосы — они вылезали целыми клоками, и старик разминал их в пальцах. С тех пор, на голове осталась большая лысина; плешь всегда казалась ему холодной и влажной на ощупь.