Он взмахнул плеткой.
— Я выбиваю дурь из богатых толстяков, которым кажется, будто жизнь дает им мало эмоций. В каком-то смысле, это тоже борьба с койганами — теми, что живут в душе каждого из нас. Нет, ченселлор, тот, кто однажды перестал быть охотником, уже не захочет становиться им снова. Мне больше нравится здесь.
— Асгхан, — Франсуаз натянула кнут в руках, пробуя его в качестве удавки. — Почему легенды о койганах связаны с Ариартисом?
— Сложно объяснить. Из семи комментаторов этого философа, шестеро упоминают койганов в своих трактатах. Некоторые убеждены, что сам мудрец посвятил тварям целое сочинение, но оно затерялось уже во времена Гоблинских войн.
— Жаль, Асгхан, — произнес я. — Мы закончили раньше, чем собирались, но, уверен, некоторые клиенты пришли заранее и уже ждут.
Франсуаз звенела висящими с потолка цепями.
— Ты уверен, что не хочешь принять участие в охоте? — спросил я.
— Да, — ответил минотавр.
— Тогда смотри, как бы они не начали охотиться на тебя.
4
— Это он нам звонил, — произнес я, открывая перед Франсуаз дверцу.
— Как люди могут ходить в подобные заведения, — заметила моя партнерша, рассматривая выставленные на витрине принадлежности. — Наверное, им чего-то не хватает.
— Извращение наоборот, — сказал я, пожав плечами. — Когда оно завернуто в красивую этикетку, гарантировано медицинскими дипломами и оплачивается по кредитке — это уже не извращение.
— Тебе лучше знать, — согласилась демонесса. — Думаешь, Асгхан убил первых пятерых?
— Да. Он почувствовал койганов сразу же, как те появились на улицах. Два года прошло или десять — охотник остается охотником. Это сильнее Асгхана, однако ему не хочется возвращаться к своему ремеслу.
— Почему?
— Элементарно, Френки. В пятом человеке, которого он убил, оказалось нечто, очень его испугавшее. А ему есть с чем сравнивать.
— И он предпочтет стегать голые задницы?
— Это лучше, чем если его раздерут на куски койганы.
— А они раздирают людей на куски?
— О, ты еще увидишь.
— Мадемуазель Дюпон, — Гарда, наша секретарша, стояла перед столом моей партнерши, и ее розовые щечки еще больше порозовели, как бывает, когда речь идет об очень важном предмете.
— В чем дело, Гарда? — Франсуаз приподняла глаза от бумаг.
— Речь идет о гренках, мадемуазель Дюпон.
Сцена обещала быть интересной, и я отложил в сторону биржевой вестник.
— О гренках?
Франсуаз недоуменно приподняла одну бровь, но стало очевидно, что девушка прекрасно понимает, в чем дело.
— О гренках, — Гарда начинала горячиться, осознавая свою правоту. — Вы опять сожгли гренки.
— Это неправда, — ответила Франсуаз, сама в это не веря. — Они только чуть-чуть подгорели.
Гарда обвиняюще взглянула на мою партнершу.
— На целую половину, мадемуазель Дюпон, — отчеканила она. — На целую половину. Терезе пришлось выбрасывать их в мусорное ведро.
Сказано это было таким тоном, словно подгоревших гренков было, по крайней мере, две тонны.
— Подумаешь, Гарда, — небрежно отмахнулась Франсуаз. — Пара гренков.
— Неужели вы не понимаете, что портите тостер? — тоном оскорбленной добродетели прозвенела Гарда.
— Я вовсе не порчу.
— Вспомните, чем закончилось в прошлый раз, — со скрытым торжеством произнесла Гарда, которая уже давно припрятывала этот козырь. — Тогда, когда вы спалили соковыжималку.
Франсуаз прикусила нижнюю губу.
Выпад был тем более метким, что на самом деле Френки сожгла их две, и с тех пор Гарда запретила ей к ним подходить.
Зазвонил телефон, и Франсуаз воспользовалась этим, желая избежать разговора.
— Мы поговорим позже, Гарда, — бросила она, поднимая трубку.
Секретарша посмотрела на меня, давая понять, что я-то прекрасно разобрался, кто из них двоих оказался прав, и вышла из кабинета, высоко подняв голову.
— Звонят из окружного морга, — произнесла Франсуаз. — У них выкрали пятый труп.
5
Речь шла о хоббите-зеленщике. Из него вышел неплохой натюрморт, когда в выпотрошенное тело скатились крупные желто-розовые яблоки. Останков койгана внутри уже, разумеется, не осталось — Асгхан вычистил их, как и диктовали законы его секты. Однако теперь у нас не было и самого трупа — только кусочки кровавых ошметков, разбрызганные по внутренней стороне металлического ящика.
— Вскрытие ничего не обнаружило, — заметила Франсуаз. — Никаких отклонений, которые могли бы объяснить, почему Асгхан предпочел прервать охоту.
— Такое ощущение, будто он взорвался изнутри, — сказал я. — Не знаю, как кровь могло буквально разметать вокруг.
— Значит? — спросила Френки.
— Хоббит — уже нечто большее, чем разодранный труп. И эта тварь сейчас бродит по улицам.
— Не знал, что у вас проснулась страсть к покойникам, мадемуазель Дюпон, — заметил королевский прокурор Тимоти Джастин, ожесточенно грызя карандаш.
У меня мелькнула мысль, что таким образом он их точит.
Это был небольшой лизардмен, с острыми крохотными зубами и гладкой, белесоватой чешуей, которую принято натирать гномьей мастикой. Несколько раз, находясь рядом с ним, я чувствовал тонкий запах фиалок, — однако ни один ящер не признается, что использует благовония и масло вместо воска, словно какой-то сильф.
Джастин обычно носит глухой кафтан, с вырезом а-ля квадрат. Но сегодня он надел распашной, с высоким стоячим воротником, походящим на шаль. У плеч, вместо обычных буфов, поднимались шелковые крылышки, белоснежную рубашку украшали золотые письмена. Это значило, что Джастину предстоит наведаться в Сити-холл и отвесить мэру пару поклонов.
У пояса лизардмен носил короткую шпагу, как и полагается при его должности, — хотя я никогда не видел, чтобы королевский прокурор хоть раз ее вынимал. Может, это просто рукоять, приделанная к ножнам. Но согласно обычаю, в них должен прятаться фламберг — дитя рапиры и малой шпаги, с тонким длинным клинком.
Изысканная резьба гарды рассказывала о славном прошлом династии, а также играла другую роль, — помогала облегчить оружие. На конце длинной рукояти сверкал вытянутый поммель, цель которого — компенсировать тяжесть клинка и уравновесить шпагу в руке. От удара кисть защищало полукольцо, выкованное из сплава золота и мифрила; его принято называть pas d'asne, поскольку «ослиная подкова» звучит не так элегантно.
— Общественность бушует, — пожаловался Тимоти Джастин, и тут же за его спиной — в фигуральном, конечно, плане — встала негодующая общественность, отчего-то в виде огромной толстой женщины лет сорока, которая уж никак не может носить спортивные костюмы, и тем не менее носит только их.
Общественность побушевала, тыча в воздух транспарантами, потом исчезла.
— Они хотят, чтобы мы поскорее нашли того маньяка, который взрезает тела жертв, — сказал королевский прокурор, потирая подбородок.
Последний не был ни волевым, ни красиво очерченным.
— Но вот что странно, — продолжал Джастин, расхаживая по коридору и приводя в тихую панику санитарок, которые, по цвету его лица, могли решить, будто он вылез из одного из ящиков. — Наш первый убийца, на счету которого шесть жертв, вычищал трупы, словно вскрывал дыню. Аккуратненько так выколупливал внутренности.
Королевский прокурор хмыкнул, давая понять, что он-то никогда не стал бы так поступать.
— Другое дело тот, кто прирезал бедного Хеллеца. Его буквально располосовали на две части, а хоббит-то был ничего размерами.
— Нам нужны результаты аутопсии остальных четверых, — заметил я.
Джастин с интересом разглядывал обнаженных покойников.
6
Королевский прокурор не был против, если четыре оставшихся трупа осмотрят маги Черного Круга. Он втайне надеялся, что за него опять выполнят всю грязную работу. Позволив алхимикам заниматься их любимым делом — кромсанием мертвых тел — мы с Франсуаз направились в квартал, где несколько месяцев провел койган, прятавшийся в теле Феллиндира Ларанда.