На этом же заводе фюреру показали и сверхновинку: советский геликоптер «Омега»… Двухвинтовой аппарат выглядел уже как нечто доведенное, вертикально взлетал и садился, делал в воздухе полный оборот, но Сталин честно признался, что это — лишь начальный этап разработки.

— Зато эта машина — с перспективой, — заметил он, впрочем. — У нас есть геликоптеры понадёжнее, но они уже, считайте, моральное старье…

Фюреру вместе с Гальдером однажды демонстрировали германский геликоптер, однако русские достижения были для него абсолютной новостью. А Шахурин, довольный реакцией гостя, осмелев, предложил заехать ещё и на моторный завод. И вот там фюрер просто-таки изумился видом конвейерной сборки авиадвигателей. В Германии — он знал это точно — такого ещё не было. Удивил его и сам мотор — самолетная пушка стреляла через полый вал редуктора… И уж совсем добила его операция посадки блока цилиндров на картер. Одним нажатием кнопки точно в соответствующие отверстия входило множество шпилек разной высоты — длинных и коротких. И блок сразу садился на своё место.

Время летело незаметно за делами, и так же незаметно оно пролетело за обедом в честь рейхсканцлера, который был дан от имени Калинина. Но фюрер знал, что его первый русский день ещё не окончен, потому что Сталин до обеда сказал вполголоса, наклонившись к гостю:

— Я предлагаю вам посумерничать у меня на даче, в спокойной и уединённой обстановке…

И ближе к вечеру небольшой кортеж подъехал к кунцевской даче Сталина.

В ГЛУБИНЕ парка стоял одноэтажный дом, окружённый со всех сторон густыми фруктовыми — сейчас в весеннем цвету — деревьями. Были тут, впрочем, и ели с соснами, и в их ветвях скрывались шустрые ручные белочки, которых здесь было много.

В столовой, обставленной скромно и просто, но уютно, горел большой красивый камин… Сталин походкой хозяина дома подошёл к нему, подбросил дров, и вскоре пламя дополнительно осветило всю комнату, освещенную мягко и приглушенно…

— Люблю живой огонь и живое тепло, — также по-домашнему признался Сталин, жестом приглашая к столу.

— О, я тоже… — согласился фюрер.

На столе, где были исключительно вегетарианские закуски с преобладанием зелени, осетрины и икры, стояли шампанское и «Нарзан» для фюрера, грузинское вино для Сталина и прочие напитки — для остальных. За стол сели Сталин, Гитлер, переводчики Игнатьев, Павлов и Шмидт, а кроме них — Риббентроп, Молотов, Жданов и Шуленбург. И когда все расположились и выпили за понимание и дружественность, Сталин, глядя прямо на Гитлера, сказал:

— Господин Гитлер, прежде всего я хотел бы сообщить, что Советский Союз готов присоединиться к Пакту трёх, если мы решим некоторые вопросы…

Уже не в первый раз за этот день стало тихо. В камине потрескивал огонь.

Гитлер тоже посмотрел Сталину в глаза и произнёс:

— Вы имеете в виду те предложения, которые уже передавали мне через господина Молотова? Балканы, базы на Босфоре и прочее?

— Нет… Все это сейчас не главное… Да и вообще в перспективе может стать несущественным… А главное, — Сталин, упреждая вопрос фюрера, поднял руку, — или добиться мира в Европе на базе общих усилий, или…

— Или?..

— Или так прижать Англию вне Англии, чтобы она сама запросила мира, или…

— Или?

— Или принудить её к этому силой на следующий год на её же территории.

Гитлер, до этого напрягшийся, не сдержал удовлетворенного вздоха. Но то, что Сталин начал этот важнейший разговор за столом, когда записи не ведутся, показывало, что сказанное — пока скорее не факт двусторонних отношений, а лишь ясно выраженное намерение…

Сталин же продолжал:

— Однако сейчас я просил бы вашего согласия на нашу оговорку о том, что наше вхождение в тройственный союз четвёртым членом не налагает на нас военных обязательств по отношению к тем странам, с которыми «ось» уже находится в состоянии войны…

— То есть, — вопросил фюрер, — с Британией вы воевать не хотите?

— Скажем так, господин Гитлер, — пока мы не хотим воевать ни с кем… Но это не означает, что мы не снимем эту оговорку в не столь уж отдалённом будущем…

— Хорошо, допустим, — буркнул не очень-то довольный гость.

— Кроме того, я предлагаю приступить к практическому решению вопросов по Финляндии, Турции и Балканам.

— Всё же — Балканам? — не выдержав, несколько нервно переспросил Гитлер, а Сталин спокойно разъяснил:

— Наш новый подход к балканскому вопросу скорее всего придется вам по нраву… Мы по здравом размышлении не претендуем на продвижение к Балканам. Даже — в перспективе… Как вы могли заметить, мы не поддержали антигерманские силы в Югославии. И вы, надеюсь, это оценили. Но надо сделать больше! Сейчас Югославия взбудоражена… Собственно, Югославии уже нет, но важно сделать так, чтобы Сербия не стала врагом Германии и не утратила традиционных симпатий к России… Это сложно, но — возможно.

Гитлер пожал плечами:

— Да, возможно… Думаю, это можно сделать так… В ближайшей перспективе Сербию надо присоединить к Пакту трёх… — Тут Сталин сам себя перебил и уточнил: — Впрочем, его, пожалуй, скоро надо будет называть Пактом четырёх…

— Цветкович уже присоединялся к нему, но ни чего путного из этого, как вы знаете, не вышло, — угрюмо заметил фюрер.

— Верно, — согласился Сталин, — но речь теперь уже о Сербии и о её присоединении не на тех условиях, что были выдвинуты раньше для Югославии, а более жестких…

Сталин приостановил рассуждения, как будто что-то ещё раз обдумывая, а потом сказал:

— Допустим, это можно было бы сделать так… В землях Югославии остаются контингенты германских и итальянских войск, но при этом вы могли бы отказаться от жесткой оккупационной политики и иметь для оккупационных войск примерно тот же статус, что и в Болгарии…

— Сербы обязательно начнут повстанческую борьбу, — не согласился Гитлер, — и их надо будет подавлять.

— Не обязательно! Скажем, вы предотвращаете межнациональную резню, которая там может возникнуть… И прекращаете не сами, а при нашем политическом арбитраже… Мы не хотим идти на Балканы — ваша активность там и так будет блокировать возможную активность Англии на Чёрном море. Теперь ей не до проливов — у неё хватит забот на Средиземном море, и нам этого достаточно. Сталин опять умолк, кивнул головой:

— Да, достаточно… Но мы, господин Гитлер, готовы помочь укрепиться в Сербии вам, используя своё влияние. Если мы будем действовать сообща, то это отрезвит и хорватов… Тем более что они могут стать проблемой в ваших отношениях с итальянцами. Южный национализм, господин Гитлер, — это не европейский национализм… Можете мне поверить, я сам кавказец и знаю, что говорю.

Гитлер слушал, а Сталин продолжал:

— И тут есть тонкий момент, господин Гитлер… Мы не поддерживаем сейчас Тито, но мы можем провести с ним переговоры с участием представителей Германии. Главный пункт: Германия и Россия не желают возврата войны на континент, и поэтому Германия не допустит английские войска на юг Европы, а СССР относится к такой ее позиции с пониманием. С учетом сказанного мы порекомендуем Тито воздержаться от активных действий против вас, а Германия окажет нажим на официальный Белград в целях проведения в Сербии реалистичной аграрной реформы при участии Тито. Думаю, это обеспечит вам балканский тыл, а нам — уверенность в том, что мир на континенте сохранится и что сербы не будут считать, что Россия их покинула окончательно…

Сталин сделал паузу и прибавил:

— Да и вы сразу получите у сербов кредит доверия, если станете на сторону сербских крестьян. Не на одних же хорватов вам опираться в Югославии…

— А Турция? — вырвалось у фюрера.

— Турция скорее лояльна к вам, чем к англичанам… Нас она если не уважает, то побаивается. Конечно, англичане больше платят, но если мы вместе дадим понять туркам, что у нас нет разногласий, да ещё если СССР сделает Тройственный союз Четвёрным, то вряд ли турки будут прислушиваться в первую очередь к англичанам. А там — посмотрим…