Но итти вот так, не сворачивая с пути и не отступая, — это ведь тоже подвиг!
И товарищи, которые любили Сережу и дорожили его дружбой, с первого дня поняли это.
Горькое чувство, которое Сережа испытал тогда в школе, ушло навсегда: он снова стал полноправным членом отряда, и стоило ему сказать слово, как сразу находились добровольцы, готовые пожертвовать любым из лагерных удовольствий, чтобы помочь Сереже разобрать теорему, повторить правило, устроить диктант. А больше всех помогал Сереже Василий Михайлович. Он жил с ребятами в лагере и всегда находил время спросить Сережу, проверить его тетради, объяснить ему непонятное.
И когда короткие лагерные дни пронеслись, как в сказке, Василий Михайлович, прощаясь с Сережей, сказал:
— Поработал ты хорошо. Нужно только закрепить знания. Но теперь я уверен — ты справишься….
Сережа и сам понимал, что главное, самое трудное уже позади, а впереди еще немного усилий — и победа! И вот эта вера в победу так подняла, так преобразила его, что мама даже удивилась, когда он вошел загорелый, возмужавший, с восторженно горящими веселыми глазами.
— Ну, как отдохнул, сынок? — спросила она.
— Чу́дно, мама, чудесно! — сказал Сережа и ничуть при этом не покривил душой. Он и в самом деле чувствовал себя прекрасно.
В один из летних дней Алексей Алексеевич Мордвинов стоял на мостике парохода. На флагманском корабле экспедиции поднялись два сигнальных флага. Один из них означал порядок построения, второй был приказом к отплытию.
Выполняя приказ, корабли с баржами на буксирах встали каждый на свое, заранее назначенное место, и весь флот, перекликаясь гудками, двинулся на север.
Впереди были льды, туманы, бури. Впереди лежал суровый океан… Но и льды, и туманы, и бури Алексей Алексеевич не раз видел в молодости. Он и поехал сюда потому, что лучше других инженеров знал, что ждет их сормовский флот в этом трудном походе. И теперь, проработав полгода, он был уверен, что к любой неожиданности арктического плавания и люди и корабли готовы.
Ему, собственно говоря, больше нечего было делать. Он оставался тут на случай чрезвычайного происшествия, а никаких чрезвычайных происшествий — он это знал — в экспедиции не должно быть и не будет. Он стоял на мостике, в бинокль оглядывал горизонт, любовался сверкающим морем и вспоминал молодость.
Зато у флагманов, капитанов и летчиков началась боевая пора. Рыча моторами, серебряные самолеты стремительно уносились на север и на восток; воздушные штурманы «засекали» движение ледяных полей, синоптики каждый час исправляли прогнозы погоды. Радисты на самолетах, на кораблях, на далеких полярных станциях, разбросанных во всех концах Арктики, выстукивали ключами длинные очереди сигналов. А на флагманском корабле, склонившись над картами, прижатыми к столу свинцовыми гирьками, опытные полярники сличали сводки, обсуждали обстановку и выбирали тот единственно верный путь, который должен привести к победе.
Белое море осталось позади. По правому борту проплыл в тумане мыс Канин Нос, и слева на горизонте открылся остров Колгуев.
Стоя на мостике, Алексей Алексеевич беседовал с молодым капитаном. Вдруг он заметил в море узкие, как кинжалы, черные плавники касаток. Касатки неслись куда-то, обгоняя друг друга. Иногда, играя, они выбрасывались из воды, как черные торпеды, и, блеснув на солнце белым брюхом, снова пропадали в волнах…
Проводив глазами стаю морских хищников, Алексей Алексеевич обернулся к капитану.
— Разыгрались, — сказал он, — будет буря.
— Ну что ж, — ответил капитан, улыбнувшись. — «Мы поспорим и помужествуем с ней»!
И вот буря началась. Вода потемнела. Холодный ветер засвистел в снастях. Шквал за шквалом понеслись над морем, закручивая белые гребни на волнах. Волны росли с каждой минутой. Они упрямо, неумолимо накатывались на низкие борта, холодными потоками рушились на палубы, грозя раздавить корабли. Они валяли корабли с борта на борт, высоко поднимали их на гребнях и бросали в провалы, кипящие соленой пеной… Тяжелые баржи кланялись за кормой и дергались, грозя оборвать стальные канаты. Грозное море шумело. Птицы тучами носились над волнами, а с чистого неба на весь этот хаос бушующего океана лились потоки лучей незаходящего полярного солнца…
Но как ни злилось море, как ни свистел ветер, красные флаги по-прежнему гордо развевались над кораблями и караван в прежнем строю шел, упрямо пробиваясь вперед. И когда ураган, выдыхаясь в неравной борьбе, словно собрав последние силы, еще яростнее заревел над волнами, корабли уже пересекли открытое море и один за другим укрылись в просторной бухте, под защитой острова Вайгач.
За Югорским Шаром стоял сплошной лед. Даже ледокол не смог бы пробиться сквозь него. Но там, где нельзя итти напролом, человеку помогает знание.
Синоптики выследили легкие ветерки, дувшие откуда-то с юга. Они знали, что эти ветерки окрепнут, превратятся в шторм, и, как ни крепки льды в Карском море, ветер сломает их, прогонит на север и откроет путь каравану.
И люди ждали. И день, и два, и неделю. Ждали и знали, что все равно дождутся победы…
Наконец лед тронулся. Снова взвился сигнал «К походу». Круто взяв на север, корабли двинулись в последний переход. И тогда побежденный океан бросил в бой свой последний резерв — туман. Сплошной пеленой он спустился на море и ослепил людей.
Но люди знали: впереди, за туманом, есть лед. Вчерашний враг превратился в союзника. Осторожно, перекликаясь гудками, корабли вплотную подошли к кромке, забросили на лед якоря и медленно поплыли вместе с ледяным полем. А когда туман рассеялся и снова засверкало море, они построились в походный порядок и пошли дальше, к проливу Малыгина… Впереди открылись Обская губа, Енисейский залив. Льды и штормы, туманы и метели остались далеко за кормой. Впереди была победа.
Когда Сережа сдал последний экзамен, Алексей Алексеевич вместе со своим кораблем проходил мимо Дудинки. В Игарке его ждала телеграмма:
«Перешел седьмой класс. Сережа».
В этот день, отправляясь в школу, Сережа в дверях встретился с почтальоном:
— Мордвинову Сергею Алексеевичу, — сказал почтальон, протягивая телеграмму.
Сережа сорвал бандероль и прочитал скупые слова, пролетевшие тысячи километров, через тундру и горы, через тайгу и реки, слова, написанные сильной папиной рукой всего несколько часов назад:
«Поздравляю, желаю успехов, всегда был уверен в тебе. Собираюсь домой…»
В тот же день Сережа прочитал в газете другую телеграмму: правительство поздравляло коллектив экспедиции с образцовым выполнением задания.
И хотя, конечно, к Сереже Мордвинову эта телеграмма прямого отношения не имела, ему почему-то казалось, что в этой большой победе есть скромная доля и его труда.
ЗАДАЧА
Мы подняли паруса и отдали швартовы. Яхта, едва набирая ход, двинулась вдоль причала. Вдруг кто-то окликнул нас. Мы подняли головы. Сверху, с берега, спускался незнакомый мужчина в темном костюме. Он попросил разрешения прокатиться с нами.
Посторонний всегда немного стесняет команду. А сухопутный пассажир на палубе маленького судна стесняет вдвойне: такие пассажиры обычно задают нелепые вопросы, мешают управлять парусным хозяйством и в самых неподходящих случаях подают советы.
Стасик — мой ученик и помощник — отлично знал это и с глубоким презрением относился к людям с берега. Не скрывая иронической полуулыбки, он посмотрел на пришельца, а когда я жестом пригласил того занять место на яхте, Стасик бросил на меня неодобрительный взгляд и молча сел на свое место.
Что пассажир человек сухопутный, Стасик не сомневался. Он догадался об этом по тому, как осторожно тот ступил на палубу, с каким недоверчивым любопытством посмотрел на сложные переплеты снастей, и, главное, по тому, как он спросил:
