Мирбах пишет, что Ленин верит в свою звезду и настроен оптимистически. Он признает, что система непоколебима, хотя количество нападающих, то есть противников, все более увеличивается. Говорит, что ситуация требует больших усилий, чтобы сохранить систему. Свою уверенность он основывает на том, что правящая партия является единственной, располагающей организационной силой, в то время как все остальные едины лишь в отрицании системы. В остальном же они находятся в раздоре и не имеют ничего того, что имеют большевики.

Мирбах считал, что все это более или менее отвечает действительности, но все-таки тон, с которым Ленин говорит о бессилии врагов, указывает на то, что он недооценивает противников.

Ленин признавал, что его противники находятся не только в правых партиях, но и в собственном лагере. Оппозиция в собственном доме критикует его за то, что Брест-Литовский договор, который он заключил, был ошибкой, так как Россия все больше оккупируется, и что это не принесло мира народам России. И он соглашается, что некоторые события недавнего прошлого оправдывают нападки противников. Поэтому его желание направлено на то, чтобы как можно скорее создалась ясность прежде всего в том, чтобы при нашем содействии был бы заключен мир в Гельсингфорсе и Киеве. В заключение Мирбах пишет, что Ленин не жаловался на то, что положение очень затруднительное. Он избегал показать то трудное положение, в котором продолжительное время действительно они находятся{615}.

Утром следующего дня, в 10 часов 30 минут, Мирбах посылает в Берлин зашифрованную телеграмму. Вкратце обрисовав ситуацию в Петрограде и ссылаясь на общее тяжелое положение («Prekare Lage»), в котором оказались большевики (мощное антибольшевистское движение на флоте, возглавляемое моряками крейсера «Олег», выступление Преображенского полка в Сестрорецке, восстание в Сибири, руководимое атаманом Оренбургского казачьего войска Дутовым, плохая организация руководства большевиков в центре и т. д.), Мирбах ставит перед рейс-канцлером вопрос о неотложной значительной материальной помощи Ленину{616}.

В сущности, в Берлине по каналам разведорганов, обосновавшихся в Петрограде и по всей России, были хорошо информированы о политической ситуации в Петрограде и вокруг него, и уже предпринимали шаги, чтобы, хотя бы на время, держать у власти вассальное большевистское правительство. Расчетливые германские политики и генералы хорошо понимали, что материальная помощь, которую они оказывали большевикам на протяжении четырех лет и которую собирались оказать им теперь, диктуется тем, чтобы воспользоваться плодами Брестского мирного договора. Материальная помощь большевикам была несравнима с теми огромными материальными затратами, которые несла Германия на Восточном фронте, не говоря уже о многочисленных людских потерях.

Судя по приведенной ниже телеграмме, материальная помощь Германии большевистскому правительству стала поступать в крупных суммах регулярно.

Берлин удовлетворил просьбу Мирбаха телеграммой от 10 июня.

Не умаляя роли Мирбаха в немецко-большевистских связях после подписания Брестского договора, должен отметить, что все же не он играл первую скрипку в этих тайных связях. По-видимому, особыми полномочиями обладал советник германского посольства в Москве Трутман. Тот самый, который в 1916 году руководил специальным отделом под кодовым названием «Стокгольм», основная задача которого заключалась в поддержании контактов с группой германских агентов, занимающихся подрывной деятельностью в России (Ганецкий, Радек и другие). Зашифрованная телеграмма, отправленная Трутманом в Берлин 5 июня, о многом говорит: «Фонд, которй мы до сих пор имели в своем распоряжении для распределения в России, весь ичерпан. Необходимо поэтому, чтобы секретарь имперского казначейства предоставил в наше распоряжение новый фонд. Принимая во внимание вышеуказанные обстоятельства, этот фонд должен быть, по крайней мере, не меньше 40 миллионов марок»{617}.

Приведенный ниже документ показывает, как и с какой оперативностью отреагировал официальный Берлин на депешу Трутмана.

В рассматриваемый период все основные государственные, частные акционерные банки и банкирские конторы России были национализированы и находились под контролем советского правительства. Казалось, после этого потребность большевистского правительства в немецких деньгах уже должна была бы отпасть. Однако факты говорят об обратном. Напрашивается вопрос: для какой же тогда «сомнительной цели» германские власти ассигновали России 40 млн. марок? Потребовались большие усилия, чтобы разгадать и эту загадку. Она, на мой взгляд, заключалась в следующем.

После удавшегося государственного переворота в Петрограде, большевистское правительство, как известно, приступило к «триумфальному шествию» советской власти по всей территории бывшей Российской империи. А эта задача была куда более сложной, чем захват власти в центре. В сущности, это было началом гражданской войны. А добровольно участвовать в братоубийственной войне было не так уж много охотников, если не брать в расчет небольшое число формирований Красной гвардии и моряков Балтийского флота, определенное количество оболваненных большевиками рабочих и крестьян, анархистов, любителей приключений и разного рода криминальных элементов и сомнительных личностей. Вот тогда-то у гениального Ленина зародилась идея завербовать в Красную Армию, на немецкие марки, хорошо обученных и дисциплинированных австро-венгерских и немецких военнопленных. Приведенные выше и в 10-й главе факты участия немецких и австро-венгерских военнопленных в октябрьском перевороте, военно-карательных и диверсионных операциях в составе Красной Армии и ЧК в годы гражданской войны дают основания для такого вывода. А то, что россияне не желали участвовать в братоубийственной войне, подтверждается такими фактами.

Только в мае 1919 года специальными отрядами было задержано 79 036 дезертиров{618}. В июне 1919 года под страхом «суровой кары» (то есть расстрела) сдались властям 98 183 дезертира. Всего же в 1919 году» число задержанных и приведенных в регистрационные пункты составило 1 млн. 761 тысяча дезертиров и 917 тысяч уклонившихся от призыва в Красную Армию{619}. Было над чем подумать большевистскому вождю, и выход из этого положения им был найден.

Подписанием сепаратного мира с Германией предательская деятельность Ленина и его сообщников не закончилась. Именно тогда, когда войска Антанты летом 1918 года перешли в решительное контрнаступление против немцев, когда, по признанию генерала Людендорфа, 8 августа наступил «самый черный день германской армии в мировой войне»{620}, Ленин пошел на новые, еще более серьезные уступки Германии.

То, что Германия в середине августа оказалась в тяжелейшем военно-политическом положении, вынуждены были признать участники совещания, проходившего в отеле «Британик» 13 августа в бельгийском городе Спа, главари германской военщины и внешнеполитического ведомства{621}. Это признавал и Вильгельм II. Более того, он предложил начать мирные переговоры с Антантой через Нидерландскую королеву{622}. И тем не менее 27 августа 1918 года в Берлине был подписан русско-германский дополнительный договор, который строго устанавливал восточные границы Эстляндии и Лифляндии. Россия обязывалась «отступиться от верховной власти над этими областями», но должна была заключить торговое соглашение с Прибалтийскими странами. Россия предоставляла Германии четвертую часть всей добытой в Баку нефти и всех нефтяных продуктов. За Германией сохранялась оккупация Донецкого угольного бассейна. По дополнительному финансовому соглашению Советская Россия обязывалась уплатить Германии 6 млрд. марок в шесть приемов. Причем первый взнос в 1,5 миллиарда (из них – 245 564 килограмма золота и 545 миллионов кредитными билетами) – немедленно. Второй взнос – к 10 сентября, примерно в той же пропорции, четыре взноса (30 сентября, 31 октября, 30 ноября и 31 декабря 1918 г.), каждый – по 50 676 килограммов золота и по 113 с лишним миллионов рублей кредитными билетами. Один миллиард марок погашался доставкой русских товаров в период между 15 ноября 1918 года и 31 марта 1920 года. Два с половиной миллиарда погашались билетами особого 6-процентного займа, который обеспечивался государственными доходами, особенно арендной платой за концессии, данные немцам. Погашение последнего миллиарда марок должно было определяться особым соглашением{623}.