Девушка молчала, размышляя о том, что ей рассказал Харрис и чем все это может обернуться для отчима, а значит, и для ее матери.

Она не могла понять, о чем думает Ричард, вид у него был угрюмый и напряженный. Он вел машину на большой скорости, быстрее, чем, по ее мнению, это следовало бы делать на такой узкой извилистой дороге, и смотрел прямо перед собой. Ему пришлось резко затормозить, когда впереди неожиданно показался человек верхом на верблюде.

Машина резко вильнула, подняв вверх тучу песка, и верблюд, издав оглушающий вопль, рванулся вперед, а восседающий на нем всадник принялся урезонивать его поводом и палкой.

Ричард быстро крутанул руль, чтобы развернуть автомобиль в нужном направлении, и тихо выругался про себя. Затем остановил машину на обочине и минуту сидел молча, хмуро глядя в синее небо.

— Вы ведете машину слишком быстро, — сказала Сьюзен, и он, удостоив ее мрачным взглядом, ответил сквозь зубы:

— Я это знаю. Мне не нужна лекция по безопасности движения.

— Почему вы так со мной разговариваете? Разве это моя вина, что вы чуть было не сбили несчастного верблюда?

Его лицо помрачнело еще больше, и он почти прорычал:

— Да, это была твоя вина — ты вывела меня из себя.

— Не смейте на меня кричать! Если вы не в духе, то только потому, что не переносите, когда события развиваются не по вашему плану. Бесполезно просить меня показать вам комнаты Питера. А теперь почему бы вам не выехать на дорогу и не отвезти меня на виллу?

Он бросил на нее гневный взгляд, нажал на газ, и машина рванулась вперед. К счастью, верблюды им больше не попадались, но какой-то низенький человечек чуть было не свалился со своего осла, когда они на полной скорости пронеслись мимо. Он что-то прокричал вслед, потрясая кулаком, и Ричард попытался извиниться перед ним через открытое окно.

Сьюзен язвительно заметила:

— В следующий раз вам должно повезти — вы обязательно кого-нибудь задавите!

В ответ Ричард ледяным тоном произнес:

— По крайней мере, я не делаю попыток покончить жизнь самоубийством!

У нее перехватило дыхание.

— Я этого никогда не делала! Знаю, Шадия сказала вам, что приступы моей болезни могут иногда быть очень опасными, но это случается редко и… и сейчас мне гораздо лучше. Тот приступ в Лондоне был вызван неожиданным потрясением. Но, как правило, я держу себя в руках. — Она сделала глубокий вздох и сказала сердито: — У меня не бывает суицидальных настроений. Когда-то, возможно, и были, но не теперь.

С минуту он вел машину молча, а затем отрывисто произнес:

— Прошу меня извинить. Мне не следовало этого говорить.

— Да, не следовало. — Но в ее голосе больше не было ярости. Его извинения смягчили ее сердце.

Он притормозил у запертых ворот виллы. Подъехав поближе, Ричард что-то сказал по-арабски в микрофон переговорного устройства, и Ашраф ответил ему. Ворота медленно открылись, и машина проехала через них.

Послеполуденное солнце играло на листьях фиговых деревьев, пальм и магнолий. Аромат экзотических цветов наполнял сад. Не снимая рук с руля, Ричард повернулся к Сьюзен и бросил на нее быстрый изучающий взгляд.

— Прошу прощения за то, что пытался уговорить тебя прищучить твоего отчима. С моей стороны это было глупо и эгоистично. Разумеется, ты не можешь этого сделать. Независимо от того, какие у тебя с ним отношения, ты не станешь причинять боль своей матери. Не так ли? — Он остановил машину у входа в дом, выключил мотор и посмотрел на Сьюзен в упор.

Она кивнула. Тогда Рич коснулся пальцем ее щеки, и каждая частица ее тела ощутила это прикосновение.

— Я начинаю узнавать тебя, — пробормотал он, и у нее перехватило дыхание. Она боялась посмотреть на него, опасаясь, что глаза выдадут ее. Сью бы могла сказать в ответ, что научилась распознавать самые мимолетные выражения его лица, интонации его голоса. Она чувствовала, что он хочет ее. Воздух вокруг вибрировал от переполнявшего их взаимного желания.

Какое-то время они просидели в полном молчании, а затем Ричард вздохнул и неожиданно спросил:

— Ты собираешься предупредить его?

— Да, — ответила она. Она считала себя обязанной сделать это, потому что понимала — Питеру, а значит, и ее матери грозят крупные неприятности.

Рич нахмурился.

— Он такой же преступник, как и вор, укравший картины. Ты должна понимать это.

— Я понимаю. — Она не собиралась спорить с ним или делать вид, что считает отчима невинным младенцем.

Ричард продолжал стоять на своем:

— Он очень богат. Может позволить себе купить все, что пожелает. Та картина когда-то висела в музее, и ее могли видеть многие. А теперь Питер запер ее у себя и любуется шедевром в одиночку.

— Знаю.

Питеру нет оправдания. Она не собиралась ни осуждать его, ни прощать ему его грехи, просто хотела быть лояльной по отношению к матери и ее мужу.

Внутренний голос говорил ей, что отчим не испытывает к ней ни малейшей симпатии, но ей хотелось оградить мать от излишних переживаний. А это означало, что она должна дать Питеру шанс спасти свою шкуру, если такое возможно.

Рич помрачнел еще больше.

— Ты не можешь одобрять его поступки! Им движет жадность — худшая разновидность эгоизма! Он может иметь все, что хочет, и вполне легально. Но предпочитает скупать краденое. Готов держать пари, что его «потайная» коллекция доставляет ему больше радости, чем картины, развешанные для всеобщего обозрения.

Сьюзен со вздохом кивнула.

— Я в этом не сомневаюсь. — Она не раз видела, как отчим выходит из своих апартаментов с выражением торжествующего самодовольства — точь-в-точь кот, тайком съевший сметану.

— Люди вроде него обожают запирать прекрасные вещи подальше от других. Здесь, в Тетуане, он не так рискует, что Интерпол нападет на его след, как в Европе.

— Но вы же его выследили, — сухо заметила она. — К сожалению, не без моей помощи.

— Ты считаешь себя виноватой перед ним? Вот почему ты собираешься рассказать ему обо всем? Это глупо. Ты же не имела ни малейшего понятия о моих расследованиях — просто я заметил у тебя на комоде фотографию и узнал картину, которая является собственностью музея. Тебе не повезло, вот и все.

— Если кому не повезло, так это Питеру, — возразила Сьюзен. — Но он обвинит во всем меня. И будет прав. Он подумает, что я наговорила вам больше, чем сделала это на самом деле.

Впрочем, разве у него нет для этого оснований? Она и в самом деле наболтала Ричу много лишнего. Она не утверждала, что отчим замешан в кражах произведений искусства, но помогла Ричарду составить представление о его деятельности, о его личности и о его прошлом. Так что в каком-то смысле сыграла на руку врагам Питера Островски, и он, вне всяких сомнений, именно так все и воспримет.

— Он обвинит во всем меня, — повторила она со вздохом.

— Тогда не говори ему ни о чем, — предложил Рич.

— Придется рассказать. Вы это понимаете. Надо предупредить его, что он на крючке.

— Зачем? Это даст ему время спрятать украденное, и картины могут оказаться в местах еще более глухих, чем его собственная вилла. А они должны быть возвращены законным владельцам. Питер не имеет никакого права владеть ими. Они принадлежат нам всем, а не одному самовлюбленному богачу.

Сьюзен не могла не признать, что Рич прав, и разрывалась между представлением о долге перед семьей и собственными понятиями о справедливости.

— Если ты предупредишь его, мне придется позвонить в Интерпол и сказать, что картины находятся на его вилле!

— Только не вздумайте угрожать или шантажировать меня! Со мной этот номер не пройдет. Делайте то, что считаете нужным. И я буду поступать так же.

Она вышла из машины, и в то же мгновение у парадной двери появился Ашраф. Он выглядел непривычно серьезным, на лице у него не было и тени улыбки. Сьюзен захлопнула дверцу, Ричард, нажав на газ, с ревом умчался прочь. Ашраф проводил машину взглядом, затем повернулся к Сьюзен. Она прочитала в его взгляде осуждение.