— Как знаешь. — Дора выплюнула надкушенный каштан и посмотрела на него с отвращением. Он был пригорелым, горьким. — Чертова бестолочь! Не умеет даже каштаны поджарить! Ты представить себе не можешь, как трудно было найти кухарку. А теперь, когда нашла, пользы от нее ни на грош. — Она допила перно и налила еще. — Сейчас со всем персоналом так. Даже девочки не то что были раньше. Большинство просто шлюхи низкого пошиба. Прямо с улицы — ни манер тебе, ничего. Взять эту курву Лизу — которая должна сидеть за конторкой — уже четвертый раз болеет в этом месяце. Какая там, к черту, болезнь! — Дора взяла еще каштан и сунула в рот. — Я знаю, что у нее на уме, меня ей не провести! Не одурачить старушку Дору!
— Совершенно в этом уверен, — согласился Легионер. — А почему тебе не взять иностранных девочек? По-моему, сейчас они соглашаются работать почти даром.
— Оно так, но я их и близко не подпущу, — злобно сказала Дора. — Половина из них — шпионки гестапо. Думаешь, мне хочется, чтобы эта иностранная шваль следила за мной, доносила о каждом моем шаге? Меня быстро уволокут на Штадтхаусбрюке!
Легионер улыбнулся.
— Оставь, Дора, я уверен, на совести у тебя ни пятнышка.
Дора фыркнула и дружелюбно ударила его в грудь.
— А этот твой лейтенант. — Она подлила себе еще перно. — За что его взяли? По одному из этих пресловутых пунктов?
— Девяносто первый Б, — ответил Легионер, взял каштан и мрачно оглядел его. Сунул в рот, разгрыз скорлупу. Длинный, во все лицо шрам покраснел и, казалось, причинял страдания. — Боюсь, его вздернут, — лаконично сказал он.
— Всего навсего за болтовню?
— Всего навсего? — переспросил Легионер. — Дора, ты знаешь не хуже меня, что это быстро становится самым тяжким преступлением века. Во всяком случае, им нужно показать на ком-то, что бывает с теми, кто дает волю языку. Они уже все распланировали, я видел его бумаги Порта познакомил меня с одним типом из комиссариата; именуется «доктором», хотя почти наверняка никакой не доктор. В общем, я нащупал его слабое место — Легионер с обаятельной улыбкой подмигнул Доре, — и он показал мне документы. Когда знаешь свое дело, это нетрудно. Некоторые люди пойдут на что угодно, лишь бы получить то, чего хотят.
— И что они планируют сделать с твоим лейтенантом?
Легионер нахмурился.
— Казнить. Зачитать перечень его преступлений перед исполнителями приговора — они думают, что таким образом сломают даже самых крепких. Видеть казнь человека — это не шутка. Тут не расстрел, тут… — он рубанул себя по загривку ребро ладони. — После такого зрелища требуется большое мужество, чтобы пойти на преступление.
— Мужество! — презрительно произнесла Дора. — Все говорят о мужестве! Что оно такое? То, чем обладаешь, когда голова надежно сидит на шее, брюхо набито, а в руке стакан! Не говори мне о мужестве! Попробуй побыть в лапах этих скотов больше десяти минут, увидишь, много ли проку от твоего мужества. Одержать над гестаповцами верх можно только одним способом — знать о них то, что они скрывают. Если у тебя есть власть над ними, с тобой все в порядке. Если нет — тебе конец.
— Совершенно с тобой согласен. — Легионер подался вперед и доверительно заговорил: — Как насчет Билерта, Дора? Ты знаешь о нем кое-что, правда? Достаточно, что бы помочь Ольсену сохранить голову на плечах?
Дора покачала головой.
— Сомневаюсь, голубчик. Может быть, смогу организовать пропуск, чтобы ты пошел, повидался с ним, но заикаться еще о чем-то — значит рисковать своей головой. Да, мне известно кое-что о Пауле, но даже болонка кусается, если ее сильно пнуть. А Пауля ты знаешь — с ним нужно держать ухо востро. Как с диким зверем. Пока у тебя есть против него оружие, он будет смирным, станет делать все, что ты захочешь. Но стоит хватить через край, теряет контроль над собой. Приходит в бешенство, и тут уж на него удержу нет. К тому же не могу отделаться от мысли, что твой лейтенант сам сунул голову в петлю. Болтать с каждым встречным и поперечным — значит искать беды. Притом я его совершенно не знаю. Будь это кто-нибудь вроде тебя, я бы еще подумала, идти ли на риск, но ради какого-то осла, неспособного держать язык за зубами — нет. Касаться заключенных Пауля — это играть с огнем.
— Да, знаю. — Легионер поджал губы и уставился в свой бокал. — Этот человек коллекционирует заключенных, как другие — бабочек.
— Опасный мерзавец. — Дора взяла каштан и обмакнула его в растопленное масло на дне блюда. — У меня даже есть мысль самой притаиться. Исчезнуть. Отдать Бритте ключи и уйти на покой до прихода англичан.
Легионер засмеялся.
— Дора, неужели они раскусили тебя? Не может быть!
— Не знаю. — Она почесала грязной вилкой в спутанных волосах. — Но в глубине сознания какой-то голос твердит: «Дора, поддерни штанишки и драпай». Я недавно обратила внимание, что у нас слишком часто появляется публика определенного типа — понимаешь, кого я имею в виду?
— Думаю, да, — негромко ответил Легионер. — Тех, кто приходит выпить перно и давится чуть не до смерти, когда его глотает?
— Вот-вот, — сказала Дора. — Пивные типы. Я их за километр узнаю. Шляпы надвинуты на глаза, словно в дрянных шпионских фильмах.
— Перно имеет свой плюс. — Легионер поднял бокал и улыбнулся. — Отделяет зерно от мякины — людей с улицы от людей из гестапо. Слушай, Дора, помнишь того, которому мы перерезали глотку?
Дора содрогнулась и принялась неудержимо чесать между отвислыми грудями.
— Ради бога, не напоминай! У меня даже теперь мурашки по телу бегут — я до сих пор помню, в каком виде был мой гараж. Весь пол в кровище…
Тут поднялся унылый вой сирен, оповещающий о воздушном налете.
— Черт! — ругнулась Дора. — Придется спускаться в подвал.
— С парой бутылок? — предложил Легионер. — Кто знает, сколько придется сидеть там…
Отодвинули один из столиков, открыли люк. Сбежались клиенты и персонал, стали, давясь, спускаться по узкой лестнице. Передали вниз несколько бутылок, закрыли люк, собравшаяся компания расселась и приготовилась наслаждаться вынужденной близостью. Наверху остался только Гильберт, швейцар. Кому-то нужно было охранять дом от грабителей.
Налет продолжался целый час. Дора, шатаясь, поднялась по лестнице и нетвердой походкой пошла к своему столику в углу. Ее бокал с перно стоял на месте. Она подняла его и воззрилась слегка потускневшими глазами.
— Слушай, — сказала она Легионеру, когда он присоединился к ней. — Я позвоню Паулю, посмотрю, что удастся для тебя сделать. Приходи сюда утром, если сумеешь уйти из казармы. Часов в одиннадцать. Если смогу вырвать пропуск у этого старого мерзавца, значит, вырву. Если нет… — Дора пожала плечами. — Если нет, значит, я утратила хватку и, возможно, отправлюсь на плаху вместе с твоим лейтенантом.
Легионер засмеялся.
— Все будет отлично, Дора! Я приду в одиннадцать, а ты получишь пропуск, хочешь пари?
Он вышел на улицу, и к нему тут же подошла искавшая клиента девица.
— Сигаретой угостишь, красавчик?
Легионер отстранил ее с дороги и пошел дальше. Она пустилась за ним, шепча нежности ему в затылок. Легионер внезапно остановился. Повернулся к ней, лицо его исказилось, глаза сверкали.
— Пошла вон, оставь меня в покое! Не интересуюсь!
Он сделал к ней один шаг, но этого оказалось достаточно; девица убежала и потом два дня едва осмеливалась высовывать нос из дома.
Часа два спустя Дора встретилась со штандартенфюрером Билертом на углу Нойер Пфердемаркт и Нойеркампфельдштрассе, шедшей вдоль скотобоен. Билерту нравились бойни. Он часто проводил там вторую половину дня.
Они с Дорой перешли Пфердемаркт, вошли в ресторан отеля «Йонке» и сели за столик, стоявший чуть в отдалении от остальных. Дора сразу же приступила к делу.
— Пауль, мне нужно было с тобой увидеться. Потребовался пропуск, пропуск для посетителей или как там он называется, и притом срочно. — Она провела пальцами по волосам и встревоженно взглянула на него. — Сейчас у меня все дела срочные, это ужас. Ты даже не представляешь, сколько у меня сложностей с персоналом. Куда ни сунься, что ни делай — никого нанять невозможно. Половина стряпни и уборки лежит на мне.
