— Салуччи? — спросил он, выходя за дверь. Эти двое должны были как-то добраться сюда из центра. Он поглядел влево, вправо, тщетно высматривая их машину. Редкие черные прохожие бросали на него тревожные взгляды; он не понимал, в чем дело, пока не заметил, что все еще сжимает в руке пистолет. Сунул его в специальный карман в пиджаке и вернулся в здание.
И Солли, и мертвец уже исчезли. Рик расслышал тяжкую поступь на лестнице. Пошел на звук.
С трупом на закорках Солли протопал наверх и в кабинет. Первый налетчик был еще жив. Солли свалил тело рядом с ним.
— Рики, ты немного умеешь по-ихнему, — сказал он. — Выясни, что тут творится, пока я не рассердился.
Рик заговорил с умирающим по-сицилийски. Большинство сицилийских выражений, которые он выучил, махаясь с итальянскими ребятами в Восточном Гарлеме, касались чьей-нибудь матери или сестры, но других Рик не знал.
Умирающий прохрипел что-то нечленораздельное. Что ж, конечно: если бы Рику в грудь попала пуля, его тоже трудно было бы понять. Он приблизил ухо ко рту итальянца, насколько осмелился; эти ребята, даже умирая, бывало, откусывали врагу нос, ухо или любой другой кусок, в который могли запустить зубы.
— Сучьи ублюдки, — в нетерпении ругнулся Солли. — С этого штанка[115] толку не будет.
Вмиг он сгреб раненого сицилийца на руки. Прижимая к груди, как младенца, понес к дверям лифта.
— Подожди секунду, Сол, — окликнул его Рик, но тот не слушал.
— Рики, — скомандовал он. — Открой дверь. — Рик стал было вызывать лифтера, но Солли рявкнул: — Я сказал открыть дверь, а не вызывать кабину.
Рик разжал наружные двери.
Крякнув, Солли швырнул итальянца в шахту. Вернулся, подобрал мертвеца и тоже скинул вниз.
Только сейчас Рик смог их разглядеть: тот, что с ножом, лежал на спине: левая нога вывернута наружу, правая рука согнута в локте, ладонь прикрывает живот. Левая рука вскинута, будто в задумчивости, ладонь прижата к виску, голова невредима, если не считать кровоподтека на правой щеке. Рот слегка приоткрыт, будто он собрался что-то сказать. Его мертвый товарищ пристроился ему головой в подмышку, будто они братья и до сих пор привычны спать в одной кровати. Он лежит распластавшись, неловко, руки вскинуты, словно сдается, ладони вялые, носки ботинок смотрят вверх.
— Только что с парохода, Салуччевы никчемушники, явились пакостить, — сказал Солли. — Салуччи думает, он может вытеснить Соломона Горовица из Гарлема? Посылает своих бабуинов меня прихлопнуть? Драный сучий ублюдок!
Рику хотелось тут же нанести ответный удар. Он знал, отчего весь сыр-бор, его грызла совесть. Он не передал боссу послание О'Ханлона, потому что не хотел, чтобы Солли узнал про него и Лоис, — и вот результат.
Соломон такого не спустит.
— Рики, — сказал он, — к чему мы помчимся разыскивать Салуччи? Это ему сейчас нужно бежать нас искать, чтобы объяснить, для чего он дошел до такого фарпотшкета,[116] и умолять меня простить его, пока я не нагрянул в центр и не пристрелил его прямо в постели у его шлюхи. Так что ничего нам делать не надо. Мы не дернемся, и, помяни мое слово, у нас будут гости. Чего мы не станем делать — их разыскивать, а чего еще мы не станем делать — прятаться. — У него даже не сбилось дыхание. — Старая пословица: рабби, которого община не мечтает вытурить из города, — не настоящий рабби. А рабби, которого вытурили, — не настоящий менш.[117] Я останусь здесь.
Рик сказал, что не понимает, почему не послать Тик-Така в Нижний Ист-Сайд семикратно отплатить Салуччи.
— Потому что мы не готовы, — ответил босс. — Если ты не готов, а все равно что-то начинаешь, ну, только себя вини, когда все обернется в фарштинкенер[118] швах, вот почему.
А почему они не готовы, внезапно озадачился Рик. Где, черт возьми, Тик-Так Шапиро?
Глава двадцать вторая
Нью-Йорк, июль 1932 года
Два дня спустя Солли с Риком сидели в свежеотремонтированной задней комнате «Тутси-вутси», когда Эйби Коэн как-то странно бормотнул, и они, подняв глаза, в том же самом проеме, который так недавно загораживали два сицилийца, увидели Диона О'Ханлона, Лоренцо Салуччи и Ирвинга Вайнберга. Позади них стояли Коэн и Тик-Так. Оружия в руках ни у кого не было.
Рик вскочил, но Солли даже не шевельнулся.
— Привет, мальчики, — позвал он. — Я вас ждал. Проходите, будьте как дома.
Как будто ничего не случилось.
О'Ханлон скользнул в комнату на своих маленьких ножках. Крупный Салуччи двигался медленно и осторожно. Сбоку семенил и подпрыгивал Вайнберг, как маленькая птичка, которая едет на носороге.
— Добрый вечер, мистер Горовиц, — сказал ирландец мягким лютневым голосом.
— Прихлопнуть его? — спросил Рик, но Солли не велел.
— Никогда не оскорбляй равного, — ответил он на манер этакого еврейского Будды. — Иначе он будет вправе оскорбить в ответ тебя, и кто знает, чем все это кончится?
— Мудрец Соломон, — сказал О'Ханлон, удобно устраиваясь на стуле. — И вам добрый вечер, мистер… э?..
Ход Рика.
— Бэлин, — ответил он, словно прежде никогда не встречался с О'Ханлоном. — Рик Бэлин. Я здесь управляющий.
О'Ханлон поклонился.
— Бэлин, — повторил он, катая слово на языке, будто пытаясь распробовать вкус. — Имя мне, конечно, знакомо, и лицо показалось знакомым — в первое мгновение. — О'Ханлон чуть растянул губы, изображая улыбку. — Наверное, из-за освещения. Обознался.
— Эйби, принеси моим гостям стулья, — сказал Солли.
Все сели, не снимая шляп и сложив руки на животе. Так безопаснее. Это безумие — трем высокопоставленным гангстерам являться в крепость Горовица с помыслами об убийстве, подумал Рик, но потом решил, что, вероятно, именно так подумал и Джузеппе Гульельмо. Лучше оставаться начеку.
Солли начал беседу.
— Что ли я посылаю ребят в город досаждать тебе, а, Дион? — спросил он, взмахнув руками. Обращаться к Салуччи и Вайнбергу было ниже его достоинства. — Соломон Горовиц — человек чести. Он не нарушает соглашений, а с Атлантик-Сити двадцать девятого года его соглашение с Дионом О'Ханлоном гласит, что Гарлем и Восточный Гарлем и весь это клятый Бронкс — Соломона Горовица и он может делать там, что захочет. Может, это больше не так?
О'Ханлон разгладил воображаемые морщинки на фасаде двубортного пиджака, плотно застегнутого на все пуговицы.
— Это мы и пришли обсудить, — холодно сказал он. — Двое несчастных мальчишек, чьи дни закончились в ваших владениях, были кровная родня — кажется, какие-то племянники — присутствующего здесь мистера Салуччи, только что прибыли в нашу замечательную страну и были посланы их выдающимся родственником на север от 110-й улицы к вам с некоторым деловым предложением. Мистер Салуччи крайне удручен мыслью о том, как неучтиво вы их встретили, и вашей раздражительностью — ведь вы даже не потрудились их выслушать.
— В следующий раз, когда у него будет ко мне деловое предложение, может, он пришлет своих ребят без оружия, как положено. — Солли отвлекся на обрезание и прикуривание сигары. — Тогда я их выслушаю и никто не сыграет в ящик.
О'Ханлон изобразил огорчение.
— Неопытность бедных иностранных иммигрантов, — сказал он, — часто ведет к печальным последствиям. — Он оглядел комнату. — Уверен, все в этой комнате, за возможным исключением мистера Бэлина, могут это подтвердить. Эти мальчишки были вооружены по той простой причине, что на их несчастной родине, Сицилии, настолько бедственно обстоит дело с соблюдением законности, что честные граждане волей-неволей вынуждены защищаться сами. — Ирландский мафиози забросил ногу на ногу и откинулся на стуле. — Впрочем, это уже кануло в Спайтен-Дайвел,[119] — продолжил он. — Подлинная цель нашего визита — оставить это ужасное недоразумение в прошлом. Даже такая трагедия не должна помешать цели, ради которой мы сегодня пришли сюда. — О'Ханлон встал над Горовицем, как священник, изготовившийся произнести благословение. — Лоренцо? — призвал он, вознося изящные ладони. — Соломон?
