— Мистер Ричард, — донесся к нему в туман из ночной тьмы голос Сэма.

— Что такое? — спросил Рик.

Он попробовал подобраться, принять вид подостойнее, но что толку? Сэм слишком часто видел его таким, его не проведешь. Рик снова погрузился в кресло, прижимая к себе бутылку, как младенца.

Сэм сделал вид, что не заметил. В Риковой спальне он разбирал одежду, аккуратно складывал, паковал в вещмешок. Вещмешок — единственное, что Рику разрешили взять с собой, но это не значит, что одежда не должна быть опрятной.

— Вы готовы в дорогу, босс? — небрежно спросил Сэм, понимая, что ответ Рик сейчас ищет в бутылке и, не в пример большинству людей, у него неплохие шансы найти.

— Готовее не буду, — ответил Рик, попробовал встать, но не смог, потому что оставшиеся глоток или два тянули его вниз.

Сэм уселся напротив. В руках — любимый Риков автоматический «кольт» 45-го калибра, тот, который Рик захватил с собой из Нью-Йорка, тот, из которого стрелял в солдат Муссолини и Франко, тот, из которого застрелил майора Штрассера. Сэм заботливо разобрал оружие и принялся чистить и смазывать.

— Этот всегда был ваш любимый, — заметил он.

— Ага, — согласился Рик. — Жаль только, что я с самого начала не пристрелил из него, кого надо, и не избавил нас с тобой от многих бедствий.

Сэм покачал головой:

— Босс, про то вам надо забыть. Все это давно прошло. К тому же это не ваша была вина, во всем, что случилось.

Рик горько рассмеялся:

— А чья же еще? Не помню, чтобы кто-то другой был на моем месте, носил мою одежду и водил мою машину. — Он глотнул еще.

— Я водил вашу машину. Уже забыли?

— Это было так давно, что я не помню.

— Ну, если бы я не вел тогда вашу машину, вы бы тут не сидели.

— В следующий раз постарайся не оказывать мне любезностей.

— Вы были молоды, босс.

— Не настолько, чтобы не понять, что к чему.

— Как скажете. — Сэм разложил детали «кольта» на промасленной тряпке и аккуратно собрал оружие. — Ну не прелесть ли, как ладно все складывается, — сказал он. — Каждая деталь так ловко подходит. Вот бы и в жизни так, а?

— Ну, в жизни не так. — Рик прикончил бутылку и задумался, что теперь с ней делать. — Знаешь, Сэм, — сказал он, — может быть, вот и все.

Сэм даже не взглянул на него. Он знал, о чем говорит Рик, и это нравилось ему ничуть не больше, чем самому боссу.

— Да бросьте вы такие слова, мистер Ричард, — сказал он. — Раньше вы и не на такие опасности шли, но обязательно возвращались. Сами знаете. Так что просто берите этот вот пистолет и ступайте сделайте, что должны, а потом возвращайтесь сюда, и мы с вами рванем в дальние края, как всегда собирались.

Рик фыркнул.

— Теперь все по-другому, — сказал он. — И в Африке, и в Испании мне было все равно, вернусь я или нет. Наверное, это мне и сохранило жизнь. А теперь не все равно.

— Из-за мисс Ильзы? — спросил Сэм.

— Миссис Ласло, ты хочешь сказать.

— Мисс Ильзы, — настойчиво повторил Сэм. — Из-за нее, да?

Есть вопросы, которые не требуют ответов. Рик закурил. Сэм защелкнул на место последние детали и подал «кольт» Рику.

— Босс, — сказал он. — Зачем вам ехать? Это не ваша война.

— С чего ты взял? — спросил Рик.

Сэм что-то пробормотал себе под нос. Рику не нужно было и слышать — и без того ясно. Он предпочел не реагировать.

— Она другая, Сэм. После Парижа я думал, что все повторится, как с Лоис, и когда она объявилась с Ласло, я в этом уверился. Опять девушка вышла не за того парня, за человека, с каким мне в жизни не тягаться, а теперь хочет, чтобы я спас ее от нее самой. Но я ошибался. Она дала мне то, ради чего снова стоит жить. Потому я и боюсь. — Рик выпустил дым из легких и яростно раздавил окурок в пепельнице. — И Виктор Ласло тоже, только он об этом еще не знает.

— Босс, вы никогда ничего не боялись, — сказал Сэм.

— В том-то и беда.

Рик швырнул пустую бутылку в камин, где она разбилась с оглушительным звоном. Внимательно слушал, пока не перестал звякать по полу последний осколок.

Глава двадцать первая

Нью-Йорк, июль 1932 года

Если Бог хотел оказать милость тем, на кого Ему обычно совсем не остается времени, то «сухой закон» был, конечно, знаком божественного благоволения. То, что задумывалось как наказание для самых презренных членов американского общества, свежих иммигрантов из Ирландии, Италии, Польши, России и Украины, оказалось драгоценным подарком. Для Соломона Горовица, который с благодарностью принимал подарки, когда их предлагали, и никогда не отказывался, такой поворот событий лишь подтвердил наблюдение, что большинство законов достигают результата, обратного задуманному. Этот урок он усвоил в молодости, в старой стране, и с большим успехом применял свое знание в Новом Свете.

Первые лучи летнего солнца коснулись Квинза. В «Тутси-вутси» посетителей не ждали еще несколько часов — даже тех, кто не мог совладать с жаждой. Но все равно — нужно оплачивать счета, заниматься рутиной, а единственные люди, кому Солли мог это доверить, — он сам и Рик Бэлин. Слегка откинувшись в мягком кресле, наполовину расстегнув жилет, чтобы не стеснял раздавшийся живот, Солли задумчиво пыхтел сигарой. Классический образ восточноевропейской непринужденности и мудрости, пересаженной на Манхэттен.

— Знаешь, Рики, какую ошибку допускает этот шмендрик^[108] Салуччи? — спросил Солли.

Рик покачал головой, хотя знал ответ. Солли нравится, когда его вопросы остаются без ответа — кроме тех случаев, когда ему это не нравится: парни должны уметь различать.

— Он так серьезно к себе относится! — Солли крепко хлопнул ладонью по стойке и весело засмеялся. — И совсем не так серьезно к бизнесу. Вот поэтому я каждый день натягиваю ему нос! — На миг Рик испугался, уж не хватил ли Солли сердечный приступ. Лицо босса обычно становилось пурпурным, когда он слышал — а тем более когда говорил — что-нибудь смешное или такое, что казалось ему смешным. — Он даже пьет собственный кир!

— Но вы же играете в лотерею, — возразил Рик, который в остальном ничего не имел против азартных игр.

— Я устраиваю лотерею, — осадил его Солли.

— Значит, вы сами себя обжуливаете.

— Это не обжулить, если сам себя! — с жаром ответил Солли.

— Конечно, обжулить, — не сдавался Рик. — Это худший вид жульничества. Только болван позволяет себя обжуливать, а чтобы самому себя обжуливать, надо быть совсем уж конченым болваном. Вы мне сами так говорили.

Солли внимательно посмотрел на своего протеже:

— Может быть. Иногда. Время от времени.

Они сидели в Риковом кабинете в заднем помещении клуба, что располагался на втором этаже непримечательного здания в Гарлеме недалеко от перекрестка 136-й улицы и Ленокс-авеню. Единственное указание на присутствие клуба — небольшая маркиза, под которой стоял чернокожий швейцар в ливрее. Первый этаж занимала продовольственная лавка, над клубом — еще три жилых этажа. Солли владел зданием и получал арендную плату. Это лишь один из многих домов, принадлежавших ему в самом Гарлеме, который стал преимущественно черным, и в Восточном Гарлеме, где еще держат «цветовой барьер».

— С Восточным Гарлемом не ошибешься, — частенько повторяет Солли. — Там «Поло граундз»^[109] и новый стадион «Янки» за рекой в Бронксе. Белые люди никогда их не отдадут. Боже сохрани, это же бейсбол! — Солли громко рыгнул. — Ну и черт с ним, с бейсболом, — сказал он. — Поговорим о деле. — Он глянул на часы, которые всегда носил в жилетном кармане. — Надо поторапливаться.

У Рика Бэлина лучшая голова для бизнеса, какую только знал Солли, помимо своей. И вообще, в Рике Соломон часто узнает себя, но получившего от жизни несколько подарков. Рика не обременяет грубый акцент штетлов, он говорит на настоящем американском. Он не то, что большинство нынешних молодых ребят, которые гоняются за ложными богами: выпивка, бабы и «стутц-беаркэты»,^[110] когда нужно делать деньги.