Коуди дремал в кресле возле койки Реба. Ирен принесла прекрасный ужин, и Коуди в полной мере насладился каждым блюдом, съев все без остатка. Она поставила еду и для Лоуренса, но тот по-прежнему был без сознания. Ирен сказала, что это — последствие травмы головы. Когда Реб начал ворочаться на постели, Коуди моментально проснулся. Наклонившись над изможденным одноруким человеком, Картер придержал его, чтобы тот не упал и не нанес себе нового увечья. К удивлению Коуди, Реб в этот момент открыл глаза и вполне осмысленно взглянул на него.

— Ты кто? — тихо спросил Реб дрожащим голосом: очевидно, он испытывал сильную боль.

— Коуди Картер.

— А где я?

— На Каменном ранчо.

— В доме старого Бака?

— Точно.

— Что это я здесь делаю?

— Будь я проклят, если знаю! Возможно, в моем сердце есть специальное местечко для сирот и пьяниц, — довольно грубо ответил Коуди. Черт побери, он был недоволен собой, очень недоволен: подумать только — он, Коуди Картер, — сиделка при алкаше! — Отдыхай. Ты даже не представляешь, как тебе повезло, что мой парень нашел тебя в том переулке, — более мягким тоном добавил Коуди.

Мой парень? Какого черта он так сказал?

— Мне необходимо выпить… — В дрожащем голосе Реба звучала мольба.

— Черта с два тебе необходимо! Ложись и спи! — сразу вскипев, заорал Коуди.

Обозленный непреодолимой тягой однорукого к алкоголю, он резко поднялся и вышел из флигеля. На пути к дому ему встретилась Ирен.

— Он проснулся? — спросила она.

— Проснулся и требует виски.

— Идите в дом, дети уже легли и спрашивали вас. Я попытаюсь дать Ребу лекарство. Мистер Уэйн показал мне комнату, в которой вы спали в детстве. Можете ночевать там и сегодня, она свободна.

Коуди зашагал к дому; он чувствовал слабость во всем теле, голова слегка кружилась. Слишком много событий произошло за последние дни, слишком много, подумал Коуди: он неожиданно повстречался с обворожительной и желанной шлюхой, которая оказалась его сводной сестрой, был объявлен отцом двух находящихся в бегах сирот, приобрел грязную белую псину сомнительного происхождения с абсолютно не соответствующей ее масти кличкой Черныш и в довершение всего взял на себя ответственность за однорукого алкоголика со сломанной ногой. Да-а, чудны дела твои, Господи… Коуди осторожно вошел в дом. В гостиной горел свет; он заглянул туда и с удивлением обнаружил свернувшуюся калачиком в кресле Кэсси с книгой в руках.

— О, ты даже умеешь читать?

Девушка испуганно повернула голову и увидела входящего неслышной кошачьей походкой Коуди. Вид его стройной фигуры снова странно взволновал ее.

— Почему тебя это удивляет? — стараясь говорить равнодушно, спросила, в свою очередь, Кэсси. — Моя бабушка была образованной женщиной. Она научила меня читать и писать. И даже отдала в школу.

— Твоя бабушка?

— Мама ведь умерла, когда мне было восемь лет. И Бак почти сразу же отправил меня к бабушке. Нэн меня и воспитала.

Теперь Коуди понял, каким образом Кэсси оказалась в Сент-Луисе.

— А твоя бабушка знала, что ты стала…

— Стала кем?

— Не надо передо мной притворяться, мисс Невинность! — резко сказал Коуди. — Я видел тебя у Сэл. И когда поинтересовался, можно ли с тобой переспать, она ответила, что ты не для таких, как я, а лишь для клиентов из «высшего» общества.

Кэсси ахнула от удивления:

— Она так сказала? Этого не может быть! Я тебе не верю! — Значит, это правда. — Ее недоумение и возмущение Коуди расценил как признание вины.

— Какого дьявола ты заделалась шлюхой? Что тебя заставило? Если тебе нужна была помощь, почему ты не обратилась к Баку?

— К Баку? — иронически фыркнула Кэсси. — Твоему отцу было наплевать на меня; ради собственного спокойствия он решил вообще не замечать моего существования! Когда Нэн сильно заболела, я написала ему. Ведь бабушка больше не могла шить, и у нас совсем не было денег. А он даже не ответил.

— Это другое дело. И все равно: хорошую же работенку ты себе выбрала! Я не оправдываю Бака, но ты должна была стараться изо всех сил, чтобы выплыть на поверхность. Э, да что говорить!.. Просто ты такая же, как твоя мать.

Кэсси широко раскрыла глаза.

— Линде всегда было мало одного мужчины, — беспощадно продолжал Коуди. — Я-то уж точно знаю: она изнасиловала меня, когда мне было всего пятнадцать лет.

Побледневшая как мел Кэсси вскочила на ноги, размахнулась и, прежде чем Коуди успел ее остановить, влепила ему звонкую пощечину.

— Лжец! Моя мать не была такой! Слышишь, не была!

— Очень жаль, что именно мне выпало на долю развеять твои иллюзии.

— Чванливый ублюдок! Жалкий метис! Что ты можешь знать о моей жизни, о том, с чем мне пришлось столкнуться? Да кто ты такой, чтобы меня судить?

Щека Коуди горела от удара, внутри все кипело от оскорблений этой девчонки, он с трудом сдерживался, чтобы не надавать ей шлепков. Коуди перевел дыхание и взял себя в руки.

— Ты права, Кэсси, я именно ублюдок. Незаконнорожденный сын Бака. И полукровка. Метис. Я этого никогда не отрицал, — ровным голосом проговорил он.

— Я… я вовсе не это имела в виду, — с раскаянием прошептала Кэсси.

— А что же тогда? Зачем лгать и отказываться от своих слов?

— Я вовсе не хотела сказать, что твое происхождение как-то тебя позорит. И не твоя вина, что Бак не женился на твоей матери. Может быть, я высказала все в чересчур резкой форме, но просто… мне хотелось дать тебе понять, что ты не имеешь никакого права говорить обо мне гадости, в которых к тому же нет ни капли правды. И потом, знаешь ли, ты сам хорош гусь: твоя попытка бросить детей ужаснее и отвратительнее всего, что мне приходилось делать в моей жизни.

— Да не мои это дети! Черт побери, ну почему мне никто не верит?!

— Как ты смеешь отрекаться от них, Коуди? Они так тебя любят! Маленькие мои… Они и сейчас ждут, чтобы ты сказал им «спокойной ночи».

Коуди был не в силах оторвать взгляд от Кэсси. В мягком свете лампы ее волосы окружали лицо золотистым ореолом. Она выглядела настоящим ангелом, но он-то знал, что она им отнюдь не была. И это сочетание невинности и порочности вызывало в нем невыносимое вожделение. Он просто сгорал от желания привлечь ее к себе, почувствовать, как прикасаются к его телу ее упругие груди, длинные, стройные ноги, как вжимаются друг в друга чресла.

Он страстно хотел, чтобы она ослабела под его ласками, опустилась на пол и раскрылась для наслаждения, предназначенного сегодня только для него.

Кровь бросилась Коуди в лицо. Он чувствовал, как от одних только мыслей о том, что он хотел бы с ней сделать, его мужской орган наливается силой.

Ему нравились ее губы. Их наверняка приятно целовать. Коуди сделал шаг вперед.

Ощутив исходящую от него угрозу, Кэсси стала отступать назад, пока ее ноги не уперлись в кресло.

— Коуди, ты слышал, что я сказала? Дети ждут тебя.

— Ничего, подождут. Мне вдруг захотелось почувствовать вкус твоих губ. Я часами смотрел на них в этом чертовом поезде. А вот глаза скрывала дурацкая черная вуаль, и мне было дьявольски интересно увидеть, какого же они цвета. Что касается твоего голоса, то он меня просто околдовал. Знаешь, у тебя самый возбуждающий голос, который мне только приходилось слышать.

Глаза Кэсси округлились. Слова Коуди, тон, которым он их произносил, его ленивые движения, опасный огонек в его глазах словно гипнотизировали ее; она боялась и одновременно страстно желала того, что он собирался сделать.

— Не прикасайся ко мне!

— «Не прикасайся»?! Нет, черт побери, я, милая, хочу гораздо большего, чем просто прикоснуться к тебе. Иди ко мне.

Он протянул руки и привлек Кэсси к себе. Их губы оказались на расстоянии вздоха. Кэсси попыталась вырваться.

— Пожалуйста, Коуди, не надо! — взмолилась она. — Зачем ты это делаешь?

— Можешь мне не верить, но я хочу тебя с того самого момента, когда увидел у Сэл и она сказала, что ты не для меня. Если боишься, что у меня не хватит денег, не беспокойся: их у меня достаточно, чтобы заплатить тебе, сколько бы ты ни стоила.