– Не знаю… Я ехал на машине… Помню, засмотрелся на поезд, шедший по насыпи, параллельной дороге. Хотел прочитать табличку: откуда он и куда… Потом был встречный КАМАЗ. И вот я здесь… А где мы, Иван Петрович?

– Мы – ЗДЕСЬ, ГДЕ ВСЕ БУДУТ. Разве ты еще не понял?

– Я тоже так отвечаю на вопросы, но где ИМЕННО мы?

– Кому ты отвечаешь? – приблизился вплотную Иван Петрович.

– Коллегам. Я им сообщил, что ушел из жизни, и они спрашивают, где я теперь?

– А как они спрашивают? Ты их слышишь или тебе дали Адрес? – И цвет Ивана Петровича стал более ярким, чем был только что.

– Дали. Разве его не всем дают?

– У меня пока нет. Хотя я – бывшее высшее должностное лицо, как ты знаешь. Мне вопросов не задают. Я еще не осмысливал и не переоценивал, что делал «там». А ты когда успел?

– Когда писал мемуары. Недавно.

– Да-да, Адрес получают только осмыслившие себя «там». – И собеседник растворился в голубизне.

«Ясно, Иван Петрович до самого появления Здесь считал, что все делал правильно и мыслил верно. А я переосмыслил свою жизнь. И мне дали Адрес, чтобы я помогал переосмысливать её другим? Или для чего-то ещё? И кто дал? Создатель? Или кто-то от Его Имени? Но я не верю попам, выступающим от Его Имени. Они торгуют Его благодатью, устрашают Его Именем, учат льстить. А я просто верю Ему, не льстя и не подкупая. Верю, что Он создал мир, зародил жизнь, наделил разумом и учредил Заветы, по которым надо жить в Его мире, который делится на Там и Здесь. Но там и здесь не обязательно крестить лбы, ставить свечи – ведь Он наделил мир светом. Надо просто знать и помнить, что Он есть и поступать по Заветам».

– А как ты получаешь послания на Адрес? – с трудом разобрал он вопрос отца.

– Послание или вопрос я слышу как голос, выделяющийся из шума других голосов. Они шумят, как море во время шторма, а некоторые можно понять, они звучат отдельно. И вместе с голосом, я вижу образ говорящего. Иногда очень ясно и близко, или как из тумана и сквозь шум. Ты говоришь сквозь шум… Ответь, у тебя есть Адрес?

– У меня его нет, – донесся удаляющийся голос.

– А у мамы? Ты встречаешь её? – спросил Волгарь.

– Я здесь. И у меня есть Адрес, разве ты не знал? – ответила мать очень ясно и приблизилась.

– Ты же не писала мне раньше…

– А ты ни о чем меня не спрашивал и вспоминал очень редко.

– Я всегда помнил тебя и относился с огромным уважением за твою запредельную самоотверженность, за одарённость, за теплоту.

– И ни разу не был на моей могиле…

– Да я жил в других городах, а когда приезжал в родной, боялся, что не найду её. Когда хоронили отца, я ужаснулся размерами кладбища и частоколом крестов. Их было несметное количество и на них висели венки из цветов, покрытых инеем, и я бы не нашел твою могилку сам, а просить сестер проводить меня к ней постеснялся. Они замерзли и торопились на поминки.

– Я поняла и простила.

– А как тебе Здесь?

– Мне спокойно.

– А мы где, в Раю или еще где-то?

– Мы Здесь. Это совсем не то, о чем говорят в церкви.

– Ты же в неё не ходила…

– Она была далеко, и мне некогда было ходить туда.

– Но у тебя есть Адрес, значит, это не связано между собой – ходила ты в церковь или нет.

– Я не знаю.

Мать окутала его каким-то очень мягким теплом и, наслаждаясь им, они замолчали.

Голоса по-прежнему сливались в шторм, и он нарастал. Ясного не было ни одного, но понятно становилось только то, что шторм подняло РАН – региональное Агентство новостей, выдавшее его текст и обратный адрес сообщения. Из того, что можно было разобрать, выделялись названия газет, издательских домов, журналов и телевизионных компаний. Понял и несколько фамилий знакомых журналистов. Спрашивали и просили об одном: «Помнишь ли? И можно ли рассчитывать на эксклюзивное интервью?»

– Интервью – пожалуйста, но насколько оно получится эксклюзивным, сказать не могу, потому что вопросы пока одни и те же, – отвечал Волгарь.

– Владимир, это Нина Сарафанова. Спасибо за привет, Сашок передал мне его. Ты, пожалуйста, не обижайся на Сарафанова, что он нехорошо подумал о тебе. Трудно ведь представить, что все происходит на самом деле, что ты не разыграл всех с обратным адресом. Как же может быть такое? Я бы тоже не поверила. Это твоя душа отвечает? Всем же интересно. Я ужасно волнуюсь… А Сарафанов сник совсем. Он сильно тебя оскорбил? Прости его. Можно, я задам несколько вопросов?

– Ты уже их задаешь, я хорошо тебя слышу.

– Ты слышишь меня или читаешь – я ведь пишу тебе on line.

– Я слышу. У меня нет компьютера. И отвечаю мысленно.

– Владимир, а какой ты? Как был в жизни?

– Я не вижу себя, только ощущаю.

– Это твоя душа говорит со мной?

– Да, это Душа. И она видит твою Душу. Я узнал и Душу Сарафанова.

– Какая она? Мне это важно.

– Там много пятен.

– Она грязная?

– Нет. Просто много темных пятен. Их можно очистить, если он осознает свои мысли и поступки.

– А как это делается? Подскажи, пожалуйста, а то ведь он наверно не знает.

– Человек сам себе учитель. Просто он должен советоваться с собственной Душой, спрашивать у нее прав он или нет. Создатель наделил каждую Душу пониманием того, что такое Совесть.

– Это трудно – жить по совести?

– Не легко. Но человек призван так жить, и он должен осознать это. Тогда не будет пятен на Душе.

– А если не осознает, он попадёт в Ад?

– Я этого не знаю. Мне кажется, он сольется с шумом. Его Душу никто не увидит и не различит в пространстве. И он не получит обратного Адреса.

– И любой вопрос к нему останется без ответа?

– Да.

– Интересно!..

– Владимир, а можно я спрошу про свою Душу, какая она?

– На ней одно пятно. Оно у вас общее с Сарафановым. Но у тебя чуть светлее.

– А что они означают, если общие? Муж и жена – одна сатана?

– Ты сама знаешь, что оно значит.

– Догадываюсь. Это… аборт?

– Да.

– Сашок тогда настоял… Извини, Володя, еще один дурацкий, наверно, вопрос: ты Ленина там не видел?

– Здесь я его не видел. Потому, что не думал о нем, а может быть потому, что он не похоронен.

– Но ведь тебя тоже… не хоронили…

– Крематорий я заказывал сам. Давно. Извини, Нина, меня ждут.

– Владимир, а можно я опубликую нашу беседу? И как подтвердить, что она была?… Что я её не выдумала?

– Беседа с Душой не требует подтверждения. Всяк, имеющий Душу, знает это.

Голубое пространство сгустилось и подтолкнуло Волгаря вперед – туда, где светился образ давнего задушевного приятеля, отца Павла, которого Волгарь поминал во многих спорах с другими священнослужителями или часто и с удовольствием просто вспоминал встречи с ним.

…Павел не знал другой стези, кроме служения церкви. Он вырос в монастыре при сестрах – послушницах, принятый туда в младенчестве, как сирота. Когда Мологский женский монастырь вместе с древним городом Молога пошел под воды рукотворного Рыбинского моря, сестры пошли «помиру», а Павла – чистую душу – вместе с другими молодцами из Мологи отправили в ремесленное училище учить строительному делу. Всего год он держал топор в руках, да такие же «мастера», как он, подбили сигануть на войну. Ночью пробрались на баржу, уходившую из Рыбинска под Сталинград. Голодные, под брезентом, укрывавшим груз, доплыли до Костромы. Там их сняла охрана, неделю мурыжили в военной комендатуре, потом с обратной баржой отправили в тот же Рыбинск, в то же ремесленное заведение.

После второго года обучения Пашку отписали в Ярославль на постройку окопов по крутому берегу Волги. А вот дружков его забрали в лётную школу. Пашка туда не подошел, потому что замечен был за молитвой в кладовке общежития, и ему записали в личном деле: «склонен к вере и пропаганде религиозного дурмана». С такой записью Павла не только в лётную школу не взяли, а даже на стройке не двигали ни в бригадиры, ни в мастера, хотя на работе его слушались и постарше его люди.