Вскоре вернулся Бериш. Увидев гостей, бросил сумку на пороге и, как отец, обнялся с ними. Особенно долго он тискал Есена. Потом взял письмо и стал читать – рыбаки следили, как меняется выражение его лица.

– Скучаешь, Бериш, по старикам? – ласково спросил кто-то из гостей.

Теплая волна нежности накрыла Бериша, на глаза навернулись слезы, и он, пряча их, низко опустил голову. Некоторое время, не поднимая глаз, юноша прислушивался к разговорам взрослых.

А разговоры эти продолжались и за дастарханом. Говорил большей частью Камбар, на правах старшего по возрасту.

– Вот такие дела у нас, Кахарман. Не могу понять, чем души наши живы. Второй год скот не родится, урожаев нет на полях, все сжигает горячий соленый ветер. Как же так можно жить дальше – рыбы нет, скотины нет, рис совсем никудышный, очень мало его… Да советские мы люди, в конце концов, или враги?! Кто с нами так поступает, будто мы враги? Зачем? Я ничего не понимаю… Мы ж на фронте воевали, ордена, медали с войны принесли, так за что же правителство так с нами? В последние годы увеличились случаи заболевания раком, скот наш туберкулезом поражен…

– Кахарман-ага знает, что рак теперь встречается куда чаще, чем прежде, – вмешался Есен. – Но он не знает, что рак теперь стал быстротекущим…

– Да-да – этот рак развивается мгновенно. Два-три месяца – и нет человека. Возможно, сама природа в наших краях мстит нам. Ходжа Абусагит был совершенно здоровым человеком – кровь с молоком, как говорится. Проболел всего три недели и скончался перед самым нашим отъездом. Сын его должен был ехать с нами, так остался, чтобы справить сорок дней. Эта болезнь не смотрит на возраст – за последнее время умерло от рака несколько совсем молодых людей.

– Кто они? Я знаю их? – спросил удрученно Кахарман.

– Багдаулет – сын Тайтолеуа, Шокан – Сарсенбая, Серик – Шомишбая, Сагынай – Идриса… – с нескрываемой горечью ответил Камбар.

– Еще сын Хаджимурата Жакуп. Он учился в Одессе на морского инженера. Да всех и не перечислить, – добавил один из молодых рыбаков.

– Рассказывают, что, когда родные приехали забирать тело сына, преподаватели института заявили, что больше не будут принимать на учебу ребят из Синеморья. Рак якобы заразная болезнь…

– Да разве только раком болеют люди?

– Жакуп подавал большие надежды. Ты ведь знал его? – обратился Есен к Беришу.

– Знал, – ответил Бериш. – В математике он был – сила. И боксом занимался.

– Хаджимурат тоже умер от рака. Говорят, что Жакуп целый месяц не отходил от больного отца. Невольно поверишь, что заразился, – вставил Камбар.

Слушая рыбаков, Кахарман размышлял. Стало быть, молодеет рак, если уносит из жизни людей в самом расцвете сил. Все, кого перечислил Камбар, совсем молодые люди, между двадцатью и тридцатью. А ведь интересная жизнь ожидала их в будущем. Только все непредсказуемее, зловещее становится она по части подстерегающих опасностей – это факт. Однако разве не в своих же смрадных нечистотах погрязло человечество? Ведь деградация не вчера началась, а с того дня, когда человек впервые пролил кровь своего брата. А эти эксперименты – над мышами, кошками, собаками – разве не понятно, что такой же эксперимент рано или поздно будет проделан над человеком. Наука не гуманизм утверждает, а эгоизм. О, это самовыражение, будь оно проклято!

Занятый этими мыслями, Кахарман ушел было от общего разговора, как к нему обратился Есен:

– Мы тут вконец заговорили вас, Кахарман-ага, своими бедами… Уж не обижайтесь на нас.

– Чего мне на вас обижаться. Такова теперь наша действительность – ни одного доброго слова не приходит на ум; я все это понимаю, Есен…

Снова заговорил Камбар:

– Кахарман, мы поделились с тобой мыслями, передали привет от родных. А теперь ты все же расскажи нам о своей поездке в Большой аул – в Москву. Есть там хотя бы один человек, кроме Мустафы, желающий вникнуть в наши беды?

– А что вам рассказывал мой отец? – ответил вопросом на вопрос Кахарман. – Он ведь тоже ездил в Москву.

– Вернулся Насыр-ага совершенно больным, разбитым – тут же слег. Пришли к нему в гости да чувствуем – совсем нет желания у человека общаться. Всего лишь пару слов сказал нам: «Мне нечего рассказывать об этом проклятом мире и о людях, потерявших человечность и честь. Дело наше, как я понял, пропащее. Синеморью пришел конец».

Кахарман усмехнулся. – Камбар в точности воспроизвел голос и интонацию Насыра.

– Вылитый отец! – сказал он.

Айтуган и Бериш переглянулись и тоже заулыбались.

Кахарман, оглядывая рыбаков, поочередно задерживаясь глазами на лице каждого из них, стал рассказывать о встречах в Москве, о людях, с которыми пришлось ему там видеться и говорить.

– В общем, два мнения вокруг этой проблемы. И неизвестно, чья точка зрения победит. Сам я, однако, не придерживаюсь последовательно, до конца ни одной из этих двух точек. Обе они в чем-то ущербны, хотя и с той, и с другой стороны спорят и ученые, и политики, и хозяйственники. В Москву я ездил и по поводу Балхаша. Но и здесь ничего утешительного не добился, – признался он напоследок.

Рыбаки были сильно разочарованы.

– Выходит, не жить больше Синеморью? – как на духу выпалил Камбар.

– Пожалуй, нам пора идти, – вмешался в разговор Есен, – Кахарману-ага надо отдохнуть, уже поздно…

Бериш стал уговаривать друга:

– Оставайся у нас ночевать, Есен…

– Оставайся, наговоритесь досыта… – позавидовал кто-то из молодежи.

Но Камбар и Кахарман все еще продолжали сидеть за столом, отчего и другие не трогались с места.

– Айтуган, уважаемая, я бы хотел поговорить с Кахарманом наедине. Как ты на это смотришь? – вдруг спросил Камбар.

– Да оставайтесь все ночевать. Потеснимся, места всем хватит, в конце-то концов! – воскликнула Айтуган.

– Спасибо за твою доброту, но мне бы хотелось пригласить Кахармана к нам в гостиницу, там-то уж мы точно никому не помешаем. Есен, ты взял с собой торсук?

– Торсук я оставил в гостинице, – ответил Есен.

– Если ты не против, Айтуган, Кахарман отправится с нами. И Бериш пусть идет, там они с Есеном вдоволь наговорятся.

Айтуган прекрасно знала, что именно рыбаки держат в торсуке. Потому она шепнула мужу, когда тот одевался:

– Прошу тебя, не пей много и возвращайтесь с Беришем поскорее…

Убирая после гостей посуду, она с тревогой подумала, что прежде не было такого, чтобы Кахарман уходил из дому с гостями, да еще в столь позднее время.

В гостинице, уединившись Кахарман с Камбаром еще долго говорили обо всем на свете – им было, что рассказать друг другу. Камбар, узнав, что Кахарман позаботился о хорошем местечке для ловли рыбы, очень обрадовался.

– Завтра же расскажу об этом ребятам, пусть они чувствуют твою заботу, пусть хоть чуточку встряхнутся. Нам, пожилым, еще ничего, а молодежь быстро ломается. Ведь в первую очередь молодым не хватает работы. Скитаемся по всем озерам и рекам Казахстана в поисках рыбы, как бродяги. Шутка ли, оторваться от дома на семь-восемь месяцев… Э, да что тут говорить…

Кахарман слушал старшего друга не перебивая. Спиртное действовало. Он чувствовал облегчение, тяжкие мысли отступали, и даже возникла какая-то надежда. «Вот что может быть усладой души», – думал он. Сначала он боялся, что выпивка помутит его сознание. Напротив, мысли его прояснились, глаза засияли, он почувствовал такую душевную легкость, что, казалось, готов был взлететь. Разве не правы были поэты, воспевшие в стихах силу вина.– Слушай, Камбар! – весело воскликнул Кахарман и стал декламировать Омара Хаяма:

Так как разум у нас в невысокой цене,

Так как только дурак безмятежен вполне

Утоплю-ка остатки рассудка в вине:

Может статься, судьба улыбнется и мне.

Камбар хорошо понимал, какие чувства, какие сомнения могут одолевать человека, оторвавшегося от родных краев. Да-да, Кахарману надо было хотя бы здесь чуть-чуть забыться. И Камбар подлил ему спирта в стакан. Кахарман выпил не разбавляя. К полуночи он был совершенно пьян, с любовью глядел на Камбара, приобняв его за плечи: