Католикос Нерсес I был из-за симпатий к восточно-римской Цезарее заменен антикатоликосом Чунаком, вновь посажен на престол при армянском царе Папе, но в 373 г. им отравлен во время праздника примирения. Но уже в следующем году солдаты восточно-римского полководца Траяна, конечно, убили во время трапезы царя Папа, так как он добивался отделения армянской церкви от Цезареи и присоединения к Персии.
НАСТУПАТЕЛЬНЫЕ ПЛАНЫ КОНСТАНТИНА И «НАСТАВЛЕНИЕ О ВОЙНЕ» ОТЦА ЦЕРКВИ АФРААТА
Естественно, персидский христианский мир уже давно охотно присоединился бы к Римской империи Уже на Никейском соборе историк церкви Евсевий, — для которого понятия «империя» и «ойкумена», imperium и orbis terrarum, идентичны, — с особым удовлетворением видит готского и персидского епископов, «как если бы оба народа присоединились к имперской религии» (фон Штауфенберг).
Но еще десятилетие ранее, вероятно, уже в 314 г армянский царь заключил с Константином и Лицинием торжественный, клятвенно скрепленный союз, — пожалуй, не что иное как военный пакт против Персии, который совместная религия могла только укрепить. И миссия армянского епископа при Хосрове II, столь же дружественного к Риму сына и наследника Тиридата, означала расширение римской сферы власти на кавказское царство. И когда в 334 г персы осадили Армению, а сасанидские конные соединения захватили наследника Тиридата, то Константин дослал войска под руководством своего сына Констанция, который после первоначального поражения разбил вторгшиеся силы, при этом их командующий, персидский принц Нарсес, брат Шапура II, погиб.
Насколько далеко шли планы Константина, показывает факт, что он своего племянника Ганнибалиана, сына его брата Далмация, провозгласил в 335 г «царем Армении и живущих вокруг народностей» с задачей охранять не только Армению, трон которой как раз был вакантным, но и восточные пограничные области империи, а по возможности их расширять.
Это выдает наступательные амбиции по отношению к Востоку. И когда Константин, «по собственному почину», как сообщает епископ Феодорит, «принял слуг христианской правды в Персии», когда он узнал, «что они изгнаны язычниками и что их царь, раб заблуждения, подвергает их всевозможным преследованиям», то он послал персам послание, звучавшее весьма угрожающе. Это было не столько письмо, сколько проповедь, патетическое богоисповедание, что у христианских властителей редко предвещало доброе.
Константин откровенно признал в своей эпистоле, «что я посвятил себя этому служению Богу Опираясь в борьбе на силу этого Бога, я, начиная с дальних границ океана, установил порядок на всей Земле с твердой надеждой на спасение, так что все страны, которые изнемогали под гнетом столь ужасных тиранов и, предоставленные каждодневному злу, чахли, — были разбужены к новой жизни благодаря их участию во всеобщем улучшении государственных отношений, так сказать, лечению Я почитаю этого Бога, его знак носит на плечах мое благословенное Богом войско, и куда ни позовет правое дело, оно туда устремляется, и уже великолепной победой я тотчас получаю за это Его благодарность».
После того как Константин объяснил царю, что Бог любит дела добра и милосердия, любит кротких, людей чистого сердца и безупречной души (во главе которых он очевидно видел себя), он не умолчал, что Бог ведет себя со злыми по — другому, что он наказывает неверие, надменных, высокомерных, что он многие народы, целые племена взял и предал преисподней «Я думаю, что не ошибусь, мой Брат» — пишет Константин и лишь наконец сообщает — опять же не без угрожающих гонов — о своей радости, что и «в Персии тоже» христианами «украшены» «повсюду великолепные провинции» «Да живется Тебе как нельзя лучше и им тоже как нельзя лучше. Как Тебе, так и им. Таккак тем самым Ты обратишь к Себе кротость, милость и благосклонность Господа мира».
Для церковного историка Евсевия это обращение к персидскому царю доказывает, что Константин, штурман, Богом поставленный учитель всех народов, руководил всеми народами ойкумены «Универсальная «католически» определенная имперская идея» как раз и образует главную тему епископа Евсевия — автора панегирической биографии Константина, «все подготавливает к тому, чтобы в запланированной персидской войне видеть венчающий итог» (Фон Штауфенберг).
В его религиозно-политических манифестах император всегда выглядит призванным освободить человечество от чумы антихристианской тирании, чтобы объединить его в поклонении «истинному Богу», в новой универсальной христианской империи. И как раз в 337 г., когда Константина — после больших военных приготовлений — лишь смерть удержала» от войны с Персией, Афраат, старейший сирийский отец церкви, монах, вероятно, епископ и, как его земляк Ефрем (стр. 145 и след.), наверняка ревностный юдофоб, пишет свои «Наставления войн», опус, «целиком находящийся под впечатлением начинающихся на Западе боевых действий» (Блюм) Отец церкви Афраат, «почтенная личность большой нравственной строгости» (Шюлейн), побуждает христиан в своем военном трактате к войне. Он прославляет «движение, которое должно произойти в это время», «войско, которое собирается для битвы». Он видит «армии, которые надвигаются и побеждают», «армии, изготовившиеся для суда». Он представляет Римскую империю в роли козла, обламывающего рога барану с Востока, она будет наместником грядущего господства Христа, будет непреодолимой, «ибо сильный муж, чье имя Иисус, идет в войско и его оружие несет все войско империи».
Иисус в армии, Иисус как полководец, как убийца — в IV веке так же, как и в XX, в Первой мировой войне, во Второй, во Вьетнаме.
Шапур II (310–379 гг.) поначалу, как и его предшественники Нерсес (293–303 гг.) и Гормизд II (303–309 гг.), терпимый по отношению к христианству, теперь увидел в христианах римских шпионов и, очевидно, искал столкновений. Но вначале он хотел укрепить свою империю изнутри, для чего поступал так же, как Константин. И как последний добивался внутриполитической прочности благодаря христианству, так Шапур — дальнейшим распространением мадзакизма как государственной религии Более того как Константин в целях стабилизации созвал Никейский собор, так и Шапур созвал свою религиозную конференцию, на которой его архимобад[148]Атурпат отмежевал официальный гусударственный культ по отношению к диссидентам и определил. «Теперь, когда мы увидели (истинную) религию на Земле, мы никого не оставим его ложной религии и будем очень ревностными».
Против кого бы ни был в первую очередь направлен этот персидский собор, но царь стоял перед все крепнущим христианским фронтом. Ибо не только извне грозили необозримые опасности самим персидским христианам тоже придавал храбрости триумф их религии в Римской империи.
Именно в столице Селевкии — Ктесифоне еще в конце III века епископ Шабта столь страстно распространялся о «победе нашего Господа», о болтовне царя и бренности земной власти, что после этого вынужден был бежать. Но и честолюбивый епископ Папа Бар Агг. аи, желая превосходства над своим соепископом, содействовал сплоченности главного управления персидскими христианами, таким образом своего рода персидского патриархата. Это означало бы консолидацию, (еще) более сильно ориентированную на Запад церковь, и именно поэтому Папа нашел понимание у западных прелатов, особенно у епископа Эцессы, сегодняшней турецкой Урфы, когда-то важнейшего опорного пункта христианской миссии. Разумеется, Папа, первый в ряду католикосов (позднее — патриархов) Селевкеи Ктесифона, имел и врагов в собственном клире, среди них даже архидиакона Симеона Персидский двор поощрял эту оппозицию и победил в пом отношении, когда персидская церковь, правда, лишь в 423–424 гг., при Дадишо, окончательно объявила себя автокефальной, отменила всякое право апелляции к западным патриархам и «католикос Востока» был ответствен только перед «Христом», — самостоятельность, которую соответствующий глава персидской церкви хранил, вплоть до обосновавшегося сегодня в Сан-Франциско, США, престолохранителя.
